Мальчик в синей куртке был сосредоточен, бледен от волнения и казался одиноким в переполненном, напряженно замершем зале. Он ничего не видел, кроме фигур на каждой из шести досок, между которыми он ходил.

Электроник возмужал в своем творчестве, проиграв тысячи и тысячи исторических шахматных партий. Он помнил все победы своих соперников, знал бойцовские их качества, закаленные в огне турнирной борьбы. Для него не было неожиданностью, что гроссмейстер на второй доске избрал спокойную систему развития игры: экс-чемпион мира столь замечательно расставлял свои фигуры, что обычно лишал противника возможности активно вести борьбу, и здесь белым — Электронику — надо было разгадать план сильнейшего позиционного шахматиста.

На третьей доске разыгрывалась древняя испанская партия. Такое начало всегда доставляло особое удовольствие международному гроссмейстеру, который часто и очень искусно применял это оружие в турнирах на разных континентах. Всегда уравновешенный, гроссмейстер во время игры обладал повышенным чувством опасности. Взирая на соперника большими грустными глазами, он ни одним движением не выдавал своих переживаний. Только особое искусство защиты в наиболее напряженных партиях раскрывало болельщикам истинные чувства мастера. В партии с Электроником после обычных ходов на доске возникла закрытая позиция, которая требовала маневрирования в глубине своих боевых порядков, и шансы сторон как будто были равны.

Строго говоря, и гроссмейстеры и Электроник действовали по одной формуле, на которой базируется вся шахматная теория: всегда, в любой позиции существует лучший ход. Каждый игрок, как известно, стремится к выигрышу, но в поединке более сильный противник старается выиграть за минимальное число ходов, а более слабый, сопротивляясь, стремится оттянуть свое поражение. И, как нередко случалось в истории шахмат, проигрывающий чрезвычайным напряжением силы воли, самодисциплиной, тонким знанием психологии противника добивался победы, делая неожиданные, рискованные, даже парадоксальные ходы. Машина в игре с человеком не проявляла таких качеств: в проигрышных ситуациях она всегда оказывалась вялым, сереньким, безынтересным игроком, которому простая логика подсказывала неизбежный проигрыш. Перебрав варианты, машина обычно сдавалась.

А Электроник, к великой радости своего учителя Громова, наблюдавшего за игрой, вел себя иначе. Он проявлял инициативу, шел на разумный риск, вел активную оборону — словом, проявлял лучшие качества шахматного бойца во всех партиях.

Восьмой «Б» добыл где-то доски, расставил фигуры и переставлял их, все еще не зная, что сеанс одновременной игры проходит совсем рядом. Да и гроссмейстеры вряд ли догадывались, что играют не просто с гениальным мальчиком.

Число болельщиков росло. Профессор Громов с удивлением отметил, что рядом с восьмиклассниками задумались над доской академик Крымов и пианист Турин; впрочем, здесь, в толпе любителей, они были обыкновенными болельщиками. У электронного табло бурлили страсти, возникали стихийные дискуссии — верный признак того, что накал игры возрастал. Лишь компьютеры «переживали» про себя, проигрывая партии в своих схемах, но повисшее в воздухе напряженное гудение свидетельствовало, что они работают на полную мощность.

Электроник чувствовал необыкновенный подъем и легкость, выбирая из бесконечной массы вариантов важнейшие и просчитывая их мгновенно, прежде чем сделать очередной ход. В нем пробудилось то важное для шахматиста комбинационное зрение, то великолепное умение делать небольшие открытия в минуты вдохновения, которые он прежде называл «формулой гениальности».

Формула, которую он так мучительно искал, не существовала.

Но Электроник знал, как математически описать те творческие процессы, которыми он пользовался во время игры, когда он поднимал руку, чтобы передвинуть фигуру на черной или белой клетке.

«Да ведь я мыслю!» — с удивлением подумал про себя

Электроник. — И я знаю, как я мыслю!" Это было самое важное для него открытие. Он испытывал удовольствие.

Тишина в зале прервалась громом аплодисментов.

Дисциплинированные зрители не сдержали своих чувств, наблюдая, как развиваются события в третьей партии. Тысячи раз испытывал гроссмейстер в испанской партии ход конем, активизируя свои фигуры, и маневр этот обычно удавался. Но мальчик в синей куртке неожиданно сдвоил пешки, и они сразу стали контролировать ряд важных пунктов в центре шахматной доски.

Гроссмейстер видел, что белые получили преимущество, но не это его волновало сейчас: юный противник сделал открытие, нашел оригинальное решение, продолжил древнюю испанскую партию современным ходом. Вот почему торжествовали зрители… Гроссмейстеру ничего не оставалось, как улыбнуться противнику и сосредоточиться над новой задачей.

И снова раздались аплодисменты. Мальчик выиграл на пятой доске! Болельщикам нетрудно было заметить перевес белых: король черных был не обеспечен защитой, и никакой контригры не получалось. Однако шахматисты не любят категорических оценок, поэтому они терпеливо ждали, пока экс-чемпион мира не признал себя побежденным. Это было удивительно: победа никому не известного мальчика. Судьи только сейчас обнаружили, что они даже не знают его фамилии.

В тот момент, когда белые завершали сильнейшую атаку на соседней доске, в павильоне «Электроника» случилось происшествие, прервавшее нормальную работу выставки киберов. Неожиданно для посетителей те компьютеры, которые могли двигаться, заспешили, словно по команде, к выходу.

Одним из последних покидал выставку респектабельный Эпикак. Бока его сверкали золотым румянцем. Он крикнул, поравнявшись с Таратаром:

— Ваш Электроник выигрывает!.. Исторический матч — машина против гроссмейстеров! Я уже сообщил в газеты…

— «Жизнь — это шахматная партия», — процитировал Таратар пришедшие ему на память слова Сервантеса.

— Вперед! — скомандовал Сыроежкин ребятам.

— К Электронику!

Компьютеры появились в зале, когда зрители аплодировали пятой победе юного игрока; понятно, что на вошедших никто не обратил внимания. Но Электроник сразу заметил коллег, кивнул им со сцены. Он подумал: «Понимают ли они, чему я научился?» И по сосредоточенному виду автоматов догадался, что они анализировали каждое его движение.

Он представил себя со стороны — как он делает ход за ходом, заставляя шахматных знаменитостей произносить одно слово: «Сдаюсь!» И в эту радостную минуту ослабил внимание, допустил маленькую неточность в легкофигурном эндшпиле. Его противник был начеку и атаковал конем на открытом фланге.

Все еще раз убедились в том, что даже талантливые игроки могут допускать ошибки… Но что же предпримет опытный гроссмейстер? А тот, широко улыбаясь, предложил мальчику ничью. Зал оценил великодушный жест опытного бойца.

— Позвольте мне, — сказал гроссмейстер, когда стихли аплодисменты, — представить победителя этого неожиданного матча. Кажется, — добавил он лукаво, — я имею на это право как единственный не проигравший…

Но прежде он торжественно подвел мальчика к своим товарищам, и экс-чемпионы пожали ему руку.

— А теперь, мальчик, пожалуйста, назови себя, — сказал гроссмейстер.

— Я — Электроник, — произнес мальчик со сцены, — помощник учителя математики Таратара.

— Электроник? Как это… понять? — смущенно произнес один из проигравших и достал из кармана смятое письмо. — Здесь, кажется, написано ваше имя?

Седой гроссмейстер, знаток испанской партии, напряженным усилием воли заставил себя вспомнить, с чем было связано это странное, услышанное им когда-то мимоходом имя «Электроник». Вспомнил и от волнения порозовел.

— Вы… — начал он осторожно, не зная, как обращаться к обычному на вид шахматному вундеркинду, — ученик профессора Громова?

— Да, это мой ученик, — ответил из зала Гель Иванович Громов.

А Электроник уточнил:

— Машина нового поколения.

Болельщики сидели так тихо, словно в зале не было ни единого человека. Только резвый ветер осмелился шелестеть шторами и ошалело кричали на улице какие-то птицы. Некоторым впечатлительным болельщикам казалось, что они слышат, как за окном лопаются на ветках почки.