— Карабаса Барабаса? — подсказал Шустрик.

— Его.

— А вообще-то за что?

— Так, фальшиво играет. Не понравился.

И Мямлик решительно направился к театру.

— Погоди, — поспешил за ним Шустрик. — Я тоже посмотрю.

Карабас Барабас сидел в кладовой за дощатым столом и хлебал борщ из огромной миски. Мясо он доставал руками, мазал горчицей и ел, громко чавкая. Затем он откусывал батон, вытирал руки о завязанную на шее салфетку и снова брался за деревянную ложку. Большая часть его бороды была упрятана под салфетку, а на той части, которая была выше, висела капуста.

Шустрик и Мямлик залезли на стол и подошли к миске. Директор театра продолжал есть как ни в чём не бывало, поглядывая на человечков без признаков испуга, тревоги или даже любопытства. Друзья переглянулись: по опыту они ожидали совершенно другой реакции на своё появление.

Карабас закончил свою нехитрую трапезу, отодвинул миску, утёр пасть, отбросил салфетку и рявкнул:

— Пьеро!

Вошла бледная кукла с подрисованными слезами и волочащимися по полу рукавами.

— Откуда… эти?

Пьеро запрыгнул на табурет и оттуда стал разглядывать незнакомцев.

— Увы, не знаю!

Карабас раскатисто икнул и цыкнул зубом.

— Если кто-то принёс на продажу, то они мне не подходят. Какой идиот сделал их такими маленькими? Публика не разглядит их даже с первого ряда. Если только… этот пьяница Джузеппе не принёс их в счёт долга. Тогда придётся забрать маленьких уродцев в труппу; денег он всё равно никогда не заплатит.

Карабас растопырил руки и сгрёб человечков себе под нос.

— Да… — покачал он головой, — это до каких чёртиков нужно допиться, чтобы придумать такое… Один железный, а этот… из глины?.. Сизый Нос не дал ему даже просохнуть. Голос есть?

Шустрик попытался разъяснить возникшее недоразумение:

— Голос есть, но дело в этом, произошла ошибка, мы не… — он не договорил, потому что Карабас зажал его в одном огромном кулаке, а Мямлика в другом.

— Если голос есть, будут работать, — сказал он и встал из-за стола. — Будут изображать карликов. Ведь у моих артистов, у моих карликов, — могут же у них быть свои собственные карлики!..

Карабас оглушительно расхохотался и повесил Шустрика на гвоздь — прямо разинутым ртом. Размякшего на жаре Мямлика он попросту с размаху насадил спиной на другой гвоздь, торчавший из стены.

— Этого, из глины, надо будет подровнять и хорошенько обжечь в печке… — сказал напоследок директор кукольного театра и убрался прочь.

Как только дверь хлопнула, Шустрик перекусил гвоздь и повис, держась одной рукой за обломок.

— Эй, Мямлик, — сказал он. — Может, пойдём отсюда? Как-то здесь уже не очень интересно.

— Пойдём…

— Ну тогда слезай.

Мямлик заворочался.

— Кажется, я не могу слезть. Он меня, видишь ли, насквозь… Шляпка гвоздя держит.

— Ерунда, сейчас откушу.

— Погоди, погоди, он идёт обратно…

И действительно, вернулся Карабас Барабас. В правой руке он держал плётку, в левой — куклу Пьеро.

— Ещё раз сорвёшь мне репетицию — брошу в огонь! — прорычал Карабас и повесил Пьеро за воротник на гвоздь, расположенный между Шустриком и Мямликом. — Мне нужны артисты, а не бездельники, возомнившие из себя благородных синьоров!

Хлопнув дверью, Карабас вышел.

Кукла висела молча и смирно.

— Эй! — сказал Шустрик. — За что тебя?

— Странно… — проговорил Пьеро, повернувшись направо. — Какой вы маленький. Как вас зовут?

— Шустрик!

— Но разве бывает кукла с таким именем?

— Сам ты кукла, — рядом послышалось неторопливое чавканье, и Пьеро повернул голову направо.

Мямлик надул и хлопнул пузырь. Пьеро раскрыл рот от удивления, и диалог на некоторое время прервался.

— Да, измельчал нынче артист, — послышалось из угла, где была подвешена ещё одна кукла. — Если такие маленькие уродцы придут нам на смену — погиб театр. А ты, Пьеро, опять весь в слезах? Дай ты когда-нибудь сдачи этому Арлекину.

— Дело вовсе не в Арлекине. Хозяин за что-то невзлюбил меня. А ведь мой номер с тридцатью тремя пощёчинами, двадцатью подзатыльниками, десятью палочными ударами и одним пинком в зад делает театру добрую половину сборов.

— Номер у тебя — первый класс, — подтвердил висевший в углу.

— Если он и дальше будет так обращаться с артистами, я не вынесу! — всхлипнул Пьеро. — Он опять издевался надо мной, оскорблял меня в присутствии Мальвины!.. Полишинель, Полишинель, скажи, что мне делать; многие доверяют тебе свои самые сокровенные тайны!

— Ну хорошо, так и быть, слушай, — согласился тот, которого называли Полишинелем. — Твоя красотка собирается дать дёру, сбежать из театра куда глаза глядят.

— С Арлекином?!!

— Нет, с Артемоном.

— С собакой… — Пьеро перестал что-либо соображать и надолго замолк, бессмысленно глядя в одну точку.

Воспользовавшись паузой, Шустрик решил всё-таки расставить точки над «i».

— Послушайте, как вас там, Полишинель! — обратился он к более вменяемой, как ему показалось, кукле. — Что вы тут перед нами изображаете? Мы уже знаем, что всё не по-настоящему. Вы же артисты?

— Да, мы — артисты, — ответил Полишинель с заносчивой гордостью.

— Вы работаете в «Электронной книге», раздел иллюстраций?

— Не понял ни единого слова, — сухо произнёс Полишинель, которому было не под стать разговаривать с мелюзгой.

Тут к разговору присоединился ещё один персонаж, которого называли Говорящий Сверчок.

— Эй вы, репортёры! — послышался его скрипучий голосок из холодного очага. — Что вы несёте, маленькие безумцы? Вы попали в передрягу, из которой вряд ли выберетесь живыми!

— Кто это? — сказал Мямлик.

— Говорящий Сверчок, — догадался Шустрик. — Он будто бы откуда-то всё знает. Его там, кажется, ещё треснули молотком по голове…

— Если ты самый умный, — сказал Мямлик сверчку, — объясни то, чего мы не понимаем.

Из очага послышалось продолжительное стрекотание:

— Крри-кри, крри-кри, крри-кри…

— Извините, давно так не смеялся, — сказал Сверчок, угомонившись. — Итак, ваша самая первая ошибка. Вы вообразили, что если Колобок и Людоед актёры, то и всё остальное, в других книгах, тоже не по-настоящему. Что все притворяются, разыгрывая каждый раз одно и то же.

— Скажи ещё, что это не так, — заметил Мямлик.

— Я как раз об этом и говорю, — подтвердил Сверчок. — Те два случая, с которыми вы столкнулись, было исключения из правил. В подавляющем большинстве книжек никто не играет; всё происходит только один раз и по-настоящему.

— Почему же тогда не во всех?

Говорящий Сверчок вздохнул.

— Чем заканчивается «Колобок»?

— Лиса его съела.

— Вот видишь! А сказочка несерьёзная, имеет множество интерпретаций. «Канонического» текста вообще не существует. А на каждую интерпретацию колобков не напасёшься…

Сверчок потёр затянутые в белые перчатки ладошки.

— Что же касается Людоеда… Случаи особой жестокости, а также фривольные сцены рассматриваются специальной комиссией.

— Где?

— В литературном Отделе Департамента. Они там решают, что допустимо по-настоящему, а для чего нужен подставной эпизод с актёрами.

— Какое же они имеют право? Это автор должен решать. Он ведь не просто так пишет, что захочет, а через вдохновение.

— Ну, это, допустим, ещё далеко не всякий пишет через вдохновение… Я бы даже сказал, что большинство авторов пишет не по вдохновению, а… по другим мотивам. Но потом, со временем, по прошествии веков и десятилетий — да, остаются те, у которых материализовалось.

— Что?..

— Ну… весь мир, который они придумали. То есть, не то, чтобы придумали… о котором получили информацию.

— Откуда?

— Откуда-откуда… Оттуда. По вдохновению. Вдумайтесь в само слово.

На протяжении нескольких минут человечки и куклы вдумывались в сказанное Сверчком.