Вспомнив разговор с Видой и ее олисбы, юный нобиль судорожно сглотнул и в этот раз предпочел смолчать.

[1] Архимим (греч. archimimos, от archi – старший, и mimos – подражающий) – главный из актеров, игравших пантомимы. Участвуя в похоронной процессии, он надевал маску покойного, подражая его жестам и походке, разыгрывал сцены из жизни усопшего.

[2] Неме́с или клафт – царский головной убор в Древнем Египте, один из символов власти. Представлял собой сделанный из ткани платок, обычно полосатый (на большинстве изображений синий с золотом), сплетённый в узел сзади и с двумя длинными боковыми фалдами, вырезанными полукругом и спускающимися на плечи. Немес служил защитой от пыли, загара и являлся привилегией царской семьи.

[3] Клиенты – класс населения древнего Рима, стоявший в зависимых отношениях к патрицианским родам и отличавшийся от плебеев. Как правило, в разряд клиентов попадали обнищавшие родственники патрона и его отпущенные на волю рабы. Клиента и патрона соединяла тесная неразрывная наследственная связь, основанная на взаимном доверии и взаимной помощи, и аналогичная той, которая соединяла отца семьи с его подвластными.

[4] Атриум или атрий (лат. atrium) – центральная часть древнеримского и древнеиталийского жилища, представлявшая собой внутренний световой двор, откуда имелись выходы во все остальные помещения.

[5] Сигнин – бетон с примесью кирпичной крошки.

[6] Меа́ндр (греч. μαίανδρος) – распространённый тип орнамента, бордюр, составленный из прямых углов, складывающихся в непрерывную линию.

[7] Таблиний, таблиниум (лат. tablinium – “деревянная галерея”, от tabulae – доска) – комната, помещение, расположенное за атриумом в дальней части дома. Таблиний предназначался для деловых встреч, там хранили документы и семейный архив на табулах (досках), отсюда название.

[8] Эксе́дра (греч. έξέδρα, сиденье за дверями) – полукруглая глубокая ниша, обычно завершаемая полукуполом. Экседра могла быть открытой или украшенной колоннами и часто представляла собой павильон, служащий местом для отдыха или бесед.

[9] Брачное совершеннолетие – минимальный возраст, начиная с которого закон допускает вступление в брак и ведение самостоятельного хозяйства супругами. Здесь: для юношей – четырнадцать лет, для девушек – одиннадцать лет.

[10] Каламис – железный стержень, применяемый в древности для завивки волос.

[11] Пинакотека – картинная галерея.

[12] Пифос (греч. pithos) – древнегреческий глиняный яйцевидный сосуд для хранения зерна, воды, вина и пр., высота до 2 м.

[13] Олисб, олисбос, баубон – прообразы современных фаллоимитаторов.

Глава шестая.

Гоняйтесь за дикими зверями сколько угодно: эта забава не для меня.

Я должен вне государства гоняться за отважным неприятелем,

а в государстве моем укрощать диких и упорных подданных.

(Петр Первый)

Прощальная церемония началась с восходом. Жрецы под предводительством Эйолуса зажигали свечи, окуривали вестибюль дворца пахучим дымом и раскладывали цветы, завершая последние приготовления перед выносом тела Клавдия. Понтифекс Руф держался в стороне, не принимая участия в этой суетливой толкотне, сопровождавшейся пением нений[1]. Паукопоклонник молился сидя, держа руки накрест, что означало неутешное горе.

Мертвец лежал ногами к выходу на отделанных слоновой костью носилках под палудаментумом и пурпурной с золотой бахромой тканью. Рабы обмазывали ладони покойного кедровым маслом, солями и амомом[2], препятствующими гниению. Лицо зесара все еще скрывала погребальная маска.

У дверей толпились невольники с еловыми и кипарисовыми ветвями, глашатаи, музыканты, факелоносцы и нанятые плакальщицы. Промеж них сновал распорядитель похорон, негромко раздавая приказы. Он ждал появления Мамурры, его свиты мимов, танцоров и хора сатиров, которым предстояло исполнить сиккиниду[3] прямо на ступенях дворца.

По лестнице спустились прислужники с картинами, изображавшими деяния Богоподобного, восковыми масками предков зесара и исписанными двустишиями лентами, после чего в огромном вестибюле стало невыносимо тесно. Воздух, пропитанный запахами горящей смолы, ладана и шафрана, казался горше полыни.

Первожрец Туроса дал знак распорядителю и рабы открыли тяжелые двери, пропуская вперед глашатаев. Мужчины надели на головы капюшоны, платки и шерстяные повязки.

После мероприятий, запланированных на Дворцовой площади, носилки Богоподобного должны были отнести на Форумную. Там уже возвышалась ростра[4], с которой советникам, архигосам, анфипатам и прочим государственным мужам высочайшего ранга надлежало произнести хвалебные речи. Рядом был возведен двухступенчатый помост для хоревтов – сотне знатных юношей, удостоившихся чести публично исполнить прощальные Гимны.

Затем процессию ожидали на Храмовой площади, где культисты накрыли столы для раздачи пищи всем желающим. Оттуда под охраной вооруженных копьями легионеров тело павшего зерара долженствовало отбыть к последнему пристанищу – мраморной четырехугольной гробнице со сводчатым, расписным потолком. Душа же отправлялась в путешествие по иному миру, уже не слыша ни скорбного плача, ни веселых шуток живых.

Понтифекс молча следовал за носилками неподалеку от музыкантов: флейтистов, трубачей и горнистов, опережавших вопящих, рвущих на себе волосы и царапающих ногтями лица плакальщиц.

Наступил девятый час утра. Сатиры в трико телесного цвета с хвостами, бородами и рогатыми масками кривлялись, подпрыгивая. Один из них всячески корячился, оттопыривая зад, по которому с чувством хлопал изображавший Клавдия архимим Мамурра.

Это похабное действо отвлекало Руфа от размышлений о грядущем. Вечером Тацит окончит многодневную молитву, Паук примет в свои объятья Богоподобного и назначит нити, которые вскоре будут перерезаны… Тягостные предчувствия мучили Плетущего Сети. Что-то уже шло не так… В его тщательно создаваемой паутине имелась брешь. Понтифекс не мог ее обнаружить, но ощущал незримое присутствие рядом Зла, которое, таясь, тянуло к нему холодные, черные пальцы…

Племянник наместника Именанда, шестнадцатилетний Сефу Нехен Инты, седьмой царевич Земли и Неба обладал поджарым мускулистым торсом воина и красивым, немного вытянутым лицом.

Эбиссинец носил парик, поверх которого был наброшен кусок прозрачной ткани, прикрепленной к золотому обручу в форме поднявшей голову кобры. Глаза и брови Сефу очерчивали жирные линии, нанесенные краской из перетертого в порошок кохля[5]. Губы покрывала темно-вишневая помада. Тени из свинца, меди и малахита придавали взгляду таинственность. Массивные серьги имели вид ширококрылых птиц, почти касающихся длинными хвостами легкой накидки на бронзовых от загара плечах молодого царевича. Его ускх[6], браслеты и перстни переливались на солнце. Юноша облачился в несколько схенти, закрепленных на талии невероятно дорогим поясом – подарком Именанда. Расшитая золотом обувь эбиссинца отличалась закрученными кверху носами и витыми пряжками. Траурная лента из плиссированной ткани на груди Сефу была скреплена застежкой – янтарным жуком-скарабеем.

Посол южной колонии сидел в паланкине, окруженный охраной и свитой, поглядывая то на пустующую пока ростру, то на занимающих свои места хоревтов, то на собравшуюся попрощаться с Клавдием толпу горожан. Соколу предстояло выступить с похвальной речью, насквозь лживой, так как он не был знаком с усопшим и ничего хорошего о нем сказать не мог. Именанд уважал силу Империи, славу ее оружия, однако правителей считал надменными и недальновидными.

Едва прибыв в Рон-Руан, Сефу получил множество приглашений в дома местной знати и теперь раздумывал, к кому заявиться вечером, после поминального ужина.

Нобили стекались на Форумную площадь в богатых повозках и лектиках, занимая кресла у трибуны. Там встречались старые знакомые, слышались приветственные возгласы, сопровождаемые крепкими объятьями, дружескими поцелуями и рукопожатиями.