– Да… – простонала она.

С диким остервенением декурион старался смять ее, покорить, вонзаясь глубже. Он был бледен, хрипло дышал и нещадно хлестал ладонью, оставляя синяки на потных бедрах сестры.

– Еще… – взмолилась Вида, плача от боли и наслаждения. – Еще!

Мраморные статуи в углах комнаты бесстрастно взирали на слившихся воедино любовников. Курильницы прятали их порочные чувства за покрывалами сизого дыма. Переносные жаровни едва тлели; крошечные искры не могли дать так много тепла, сколько накопилось между широко разведенных ног юной красавицы.

С ней Креон каждый раз испытывал свежий прилив желания. Сестра пахла шиповником, цветком блудодейства и гибели.

Он искал ее приторно-сладкий запах среди прочих ароматов: сандалового дерева, мирра, хмеля.

Он вслушивался в музыку ее дыхания, звучащую милее победных труб легиона, свадебных флейт и арфы Аэстиды.

Он ценил ее выше, чем все богатства Империи, и знал, что никогда не отдаст другому мужчине, будь тот даже полубогом или зесаром.

На несколько мгновений Креон превратился в демона, исторгнувшего пламя, и упал, обессилено прикрыв веки. Голос Виды вырвал из забытья.

– Что велел сделать легат?

– Отправить твоего жениха в последний путь.

– Мэйо? – она приподнялась на локте, не пряча удивление.

– Его и пару других мальчишек.

– Ты убьешь их?

– Нет, – декурион погладил сестру по щеке. – Всего-навсего помогу им умереть.

– Дай слово, что прежде он хорошенько помучается.

– Откуда такая жестокость? Тебе не достаточно его публичного унижения?

Взгляд девушки стал холоднее льда:

– Пусть перед встречей с Мертом поморец вдоволь хлебнет из чаши страданий.

– Не помню, кто сказал: «Чем красивее женщина, тем больше в ней кровожадности», – ухмыльнулся Креон. – Сегодня ты затмила собою богинь.

– Дай слово!

– Все, что пожелаешь...

[1] Эргастул (лат. ergastulum) – в Древнем Риме частная тюрьма для рабов.

[2] Конкубина (лат. concubina, от лат. con – вместе, и лат. cubare – лежать) – в древнем Риме незамужняя женщина низшего сословия, находившаяся в сожительстве с холостым мужчиной.

[3] Тессера (лат. tessera) – зд. в знач. игральная кость.

[4] Гистрион (лат. histrio, от этрусского слова ister – актер) – профессиональные актеры в Древнем Риме, из рабов или вольноотпущенников, занимали низкое общественное положение – не имели никаких гражданских прав и могли быть подвергнуты телесному наказанию.

[5] Сателлит (от лат. satelles – род. п. satellitis – телохранитель, спутник) –в Древнем Риме вооруженный наемник, сопровождающий своего господина

[6] Фесценнины – в Древнем Риме шуточно-бранные песенки, исполнявшиеся на народных празднествах.

[7] Фал, фаллос (др.-греч. φαλλός) – символическое изображение эрегированного пениса, предмет культа многих языческих религий.

[8] Борец или аконит (лат. Acónítum) – род многолетних травянистых ядовитых растений семейства Лютиковые (Ranunculaceae) с прямыми стеблями и с чередующимися дланевидными листьями.

Глава четвертая.

Смерть не есть зло. — Ты спросишь, что она такое? —

Единственное, в чем весь род людской равноправен.(Сенека Луций Анней (Младший)

Второе свидание Мэйо с Хонорой состоялось спустя две недели после памятного вечера на берегу залива. Приход осени не убавил жарких ясных дней, зато исчезла ночная духота и влажность. На загородных виллах шла уборка урожая и предприимчивые дельцы уже везли в столицу свежие вина. Многие рон-руанцы старались совершить путешествие в богатые провинции – Геллию или Поморье – чтобы отдохнуть и набраться сил перед наступающим сезоном гроз.

В доме семьи Ленс тоже укладывали вещи. Рабы бегали с тюками и утварью, стараясь лишний раз не попадаться на глаза хозяйке. Никто не удивился, когда к ней пришел молодой человек, одетый без изысков и представившийся навклиром[1] торгового судна. Хонора пригласила гостя на открытый балкон над террасой, построенный в соответствии с поморскими традициями. Стены украшала облицовка из раковин, кадки были заполнены кустарниками, внешне напоминающими устремленные к солнцу водоросли.

Невольники подали угощения и оставили госпожу наедине с черноглазым брюнетом. Он бесцеремонно пересел ближе к ней, крепко обнял и, запустив руку под платье, стал ласкать мягкую, пышную грудь.

– С какой целью ты явился сюда, рискуя своей жизнью и моей репутацией, – строго спросила Хонора, вздрагивая от растущего возбуждения.

Пальцы юноши скользили по ее нежным ареолам, как кисти художника, наносящего темперу на тщательно обработанную заготовку.

– Хочу прочитать третью страницу трактата, – язык Мэйо пробежался вверх по шее любовницы, слизывая насыщенно-сладкие духи с бархатными ореховыми нотками.

Поморец до сих пор не сумел разгадать, какие именно благовония она использовала и это лишь подогревало его интерес. Хонора играла, дразня Всадника молчаливыми обещаниями скорого блаженства. Она искушала, подобно богине, требуя восхищения и слепого повиновения. Ее колдовство превращало Мэйо в исступленного безумца, обуреваемого ненасытной жадностью, ищущего не спасение, а гибельный, тянущий ко дну омут.

– Я – туман над водой… – прошептала Хонора. – Ты – блуждающий в белой мгле корабль. Здесь не гавань. Рон-Руан – опасная заводь с острыми зубьями рифов…

– Кто сказал, что мне по нраву торчать возле пристани? Может быть, все, о чем я мечтаю – поймать ветер и в щепки расшибиться о скалы.

– Поцелуй Язмины?

– Одиночество.

– Идем! – она сорвала с волос заколку и сияющие пряди упали на обнаженные плечи.

Мэйо безотрывно смотрел на них, не запоминая дорогу. По петляющей галерее Хонора привела любовника к небольшому закрытому дворику с каскадным фонтаном. Со второго этажа поморец прекрасно видел группу нобилей, расположившихся среди кустов и лимонных деревьев.

На широкой клинии полулежал советник Неро, обмахивая лицо пушистым веером. Справа в плетеном кресле восседал коротышка Фирм. Легат Джоув медленно прохаживался вдоль парапета, цедя вино из серебряного кубка. На собрании присутствовали казначей Олус, представители жреческой коллегии, архигосы, в том числе Дариус, отец Дия, несколько анфипатов и саров, квестор священного дворца Рэмирус и муж Хоноры, владелец особняка.

– Их вынудила объединиться смерть Лисиуса, – очень тихо произнесла итхальская блудница, стараясь держаться в тени, за раскидистым цветком, нелепо торчащим из глиняного горшка. – На улицах вот-вот начнутся бунты. Многие бегут из столицы под видом отъезда на отдых. Мы, Дом Арум, Олус, Лорисса… Больше сотни семей. Рабы уже не боятся носить амулеты и татуировки с пауком. Уезжай и ты, пока не поздно.

– Нет, – Мэйо заставил девушку, прогнувшись, опереться на мраморные перила, и не спеша вошел в нее, прикрывая глаза от удовольствия. – У тебя не будет повода счесть меня трусом.

– Глупости… – Хонора сердито толкнула его бедрами. – Мы с мужем остановимся в Тарксе, снимем виллу… Там есть чудесные сады и бухты, где никто не помешает часами листать трактаты.

– Я уже все сказал.

– Ты поступаешь, как упрямый ребенок, не доросший до рассудительного мужчины.

Поморец шире развел ее ноги и надавил ладонями на мягкий, теплый живот, не позволяя уклониться от яростного, разрывающего изнутри напора:

– Считаешь, ребенок способен на такое?

Хонора закусила губу, приглушая стон блаженства:

– М-м-м… Бедняжка Вида потеряла чудесного любовника… Ты гораздо талантливее Креона.

– Что?

– Твоя бывшая невеста делит ложе с братом. Я знаю много секретов. Уплывем в Таркс и услышишь их все.

Мэйо улыбнулся. Пришло время исполнить обещанное царевичу.

– Сефу. Расскажи о нем.

– Сокол Инты? – итхалька завела руки назад, лаская крепкие бедра юноши. – Твой покровитель и…