- Всё, что тебе нужно сделать - это сказать «пожалуйста», Белль, - говорит Альби, глядя на меня. Он стоит неподвижно, непоколебимо, прижимая ногу к моей киске. Я знаю, что я мокрая, а мысль о моей влажности, пропитывающей ткань его костюма – мысль оставить свою метку – делает меня безумной.

- После тебя, - произношу я с хрипотцой в голосе. – Это такое маленькое слово. Всего лишь просьба, на самом деле.

- Дамы вперёд.

Но я не скажу «пожалуйста». Я не буду умолять его, как любая другая девушка в мире умоляла его.

Он наблюдает за мной, не в состоянии скрыть своё возбуждение, выпуклость в штанах более, чем достаточное доказательство того, что он возбуждён.

Стук в дверь пугает меня, и я тут же подпрыгиваю, поправляя свою юбку и сразу же выпрямляясь, а моё сердце бешено колотится в груди. – О, Боже мой. Дверь заперта? – шепчу я.

Альби поднимает брови и подмигивает мне. – Расслабься, дорогуша, - посмеиваясь, говорит он, когда я отталкиваю его.

Расслабься.

Вот что я сказал ей, несколько часов назад в игровой комнате, когда нас прервал стук в дверь кого-то из персонала, который должен был подготовить комнату к вечернему мероприятию.

Расслабься. Отправляйся обходным путём в обсерваторию.

Это сообщение она мне прислала десять минут назад, когда я пробирался к небольшому танцевальному залу, на мероприятие по какой-то причине или что вроде этого, которое я совершенно не помню.

Конечно, я собирался сделать крюк по пути в обсерваторию. Мой член был твёрдым, как скала, когда я думал о том, что произошло в игровой комнате. Думая о Белль, её платье, задранном вокруг её бёдер, и я видел её голую киску под этим консервативным платьем.

Мысль о её изгибах в этом платье с кокетливой юбкой, заставляла меня трахнуть её прямо там. Я не буду притворяться, что не хочу засунуть свой член в её тугую киску, толкнуть к стене, и это чертовски пугало меня, потому что, очевидно, я так и сделаю. Я хочу сделать это, больше всего на свете.

Не остановлюсь ни перед чем.

Мне нравилась игра, в которую мы играли, игра в «туда-сюда» между нами, как она поднимала ставку каждый раз, когда я делал что-нибудь неприемлемое. Мне нравилось подталкивать Белль к краю. Мне нравилось, что я могу заставить кого-то вроде неё – такую гордую, упрямую, непреклонную – даже подумать о том, чтобы умолять меня трахнуть её.

Я хочу, чтобы она умоляла меня.

Идея захватывающая.

Обсерватория была пустой, совершенно пустой, и я задавался вопросом, собиралась она, в конце концов, подняться по лестнице – если она позвала меня, конечно, сюда, потому что сдалась. Добравшись до кармана своих штанов, я пальцем почувствовал презерватив, который принёс с собой.

Но здесь никого не было, даже Белль.

Я блуждаю по огромной комнате, лунный свет, проходящий через стеклянный потолок, омывает помещение зловещим свечением. Это единственная комната во дворце с более современной мебелью, отражающая тот факт, что это стало дополнением к дворцу в период правления моего отца. Это единственная комната, которую он добавил во дворце. Всё остальное относилось к пятнадцатому веку. В этой комнате мебель гладкая, современная, тёмно-синего и кремового цветов, элегантная, но подходящая для обсерватории.

Раньше, когда я был ребёнком, это было одним из моих самых любимых мест во дворце. Мой отец приходил сюда со мной, чтобы посмотреть на звёзды при помощи телескопа.

В течение нескольких лет я не появлялся здесь, с тех пор, как ушёл в армию.

Телефон завибрировал у меня в кармане, и я открываю сообщение от Белль.

Посмотри вниз.

Её нет в комнате. Я сразу же догадался, где она. Я прохожу через обсерваторию, где располагаются окна от пола до потолка, из которых открывается вид на музыкальную комнату.

И Белль находится там.

Она сидит сверху грёбаного пианино.

Она сидит сверху пианино, одетая в красное платье без бретелек, и её грудь практически вываливается из него. Со скрещёнными ногами, разрез сбоку на юбке распахнулся, обнажая её бёдра кремового цвета.

Платье провокационное. Случится скандал, если она появится в нём на мероприятии. Уверен, что это выглядело бы менее скандально на вешалке или подиуме, но на ней это смотрится сексуально. Она выглядит сексуально.

И она сидит там, со скрещёнными ногами, глядя на меня.

Должны ли мы закончить то, что начали?

Я посылаю сообщение, ожидая, когда она поманит меня спуститься вниз и будет умолять, чтобы я взял её напротив пианино. Или сверху пианино.

Я хочу уложить Белль на поверхность пианино, раздвинуть ей ноги и начать поглощать её.

Полагаю. Ты вежливо спрашиваешь? Ты хочешь сказать «пожалуйста»?

Текст заставляет меня рассмеяться. Даже сейчас она отказывается сдаваться. Это такая мелочь.

Я качаю головой, зная, что она может видеть меня с того места, где сейчас сидит. Когда я звоню ей, она отвечает мне томным голосом. – Попроси меня спуститься и присоединиться к тебе, - говорю я.

Она лишь смеётся. – Нет.

- Ты упрямая.

- Ты думал, что я не буду? – спрашивает она.

- Я думал, что ты хочешь, чтобы я прикоснулся к тебе, - произношу я. – Я думал, что ты хочешь, чтобы я развёл твои ноги прямо там, на пианино, и лизал тебя, пока ты не кончишь.

Она ничего не говорит, но я слышу, как она задерживает дыхание, а затем тяжело выдыхает. Из окна я вижу, как она сдвигается, совсем чуть-чуть, и её ноги раздвигаются так, что красный материал падает между её бёдер. Она дразнит меня, скрывая то, что, как она думает, мне хотелось бы увидеть.

- Ты надела трусики сегодня вечером? – спрашиваю я.

Она не отвечает. Белль смотрит в сторону, поглядывая на дверь, как будто боится, что кто-нибудь войдёт, хотя большинство персонала и гостей находятся далеко отсюда, на другой стороне дворца прямо сейчас.

Затем она показывает мне, что у неё ничего нет под этим платьем. Белль отодвигает ткань в сторону, расставив ноги для меня на скамейке перед пианино, и она совершенно голая.

Совершенно и абсолютно голая.

И выражение на её лице, лукавая улыбка, говорит о том, как будто она точно знает, что делает со мной прямо сейчас.

Как будто мой стояк не будет виден за версту.

- Я хочу, чтобы ты потрогала себя, - говорю я. В моём голосе нет ничего, что оставило бы место для обсуждения.

Белль не спорит, не говорит ни слова, но я слышу, как её дыхание становится более резким в телефоне, и она слушает.

Впервые.

Я вижу, как она медленно скользит пальцами между своих ног, а затем останавливается. – Не останавливайся, - говорю я ей.

- Я никогда не делала этого перед кем-то, - шепчет она так тихо, что я едва слышу её.

Того факта, что она выставляет себя, прямо в музыкальной комнате, с раздвинутыми ногами, достаточно, чтобы сделать меня твёрдым, как грёбаный камень. Но того факта, что она никогда не прикасалась к себе перед кем-то раньше, достаточно, чтобы свести меня с ума.

- Ты должна кончить передо мной, - говорю я хриплым голосом. – Прямо здесь.

- Я не уверена, что смогу, - протестует она.

- Ты единственная, кто всё это начал, дорогуша, - произношу я. – Ты заставила меня встретиться здесь с тобой. А теперь перестань быть такой застенчивой. Раздвинь свои ноги, чтобы я тебя видел.

Она смотрит на меня через стекло, держа телефон около уха. На секунду, мне кажется, что она собирается свести ноги вместе, встать и уйти из комнаты.

Но она этого не делает. Она раздвигает ноги ещё шире. Когда ткань её платья опускается ей между ног, на мгновение, прикрывая её, она подтягивает ткань вверх по бёдрам, внезапно становясь менее робкой.