Боуррик пересек улицу и остановился, чтобы посмотреть, чем все кончится. Кажется, Накор о чем-то спорил со стражником, и еще несколько солдат повернулись, чтобы узнать, в чем дело. За спиной Боуррика материализовался Гуда, видимо случайно попавший именно в это место. Через несколько мгновений и Сули стоял рядом с Боурриком. Накор уже был окружен стражниками со всех сторон; один из них указал на заплечный мешок исалани.
Наконец с явной неохотой исалани отдал свой мешок одному из стражников, и тот сразу же запустил туда руку. Солдат, пошарив в мешке, вывернул его наизнанку. Мешок был пуст.
Гуда тихо присвистнул:
— Как ему это удалось?
— Может быть, его чудеса — не только ловкость рук.
— Так, Бешеный, — сказал Гуда. — Мы в Кеше. Куда теперь?
Боуррик огляделся.
— Иди направо вдоль причалов. На третьем перекрестке еще раз поверни направо и иди, пока не найдешь таверну. Встретимся в первой таверне, которая нам попадется. — Гуда кивнул и ушел. — Сули, — прошептал Боуррик. — Дождись Накора и скажи ему.
— Да, хозяин, — ответил мальчик, и Боуррик, оставив его, не спеша отправился вслед за Гудой.
Таверна оказалась весьма убогим заведением, носившим громкое название «Императорский Штандарт и Корона с Самоцветами». Боуррик не знал, что за событие кешианской истории подвигло владельца дать своей харчевне такое странное имя, потому что в ней не было ничего по-имперски величавого и уж точно никакого намека на самоцветы. Таверна была похожа на сотни других таких же темных и дымных местечек, разбросанных по всей Мидкемии. Может быть, традиции и наречия стран различались, но завсегдатаи этих мест всегда были скроены по одному образцу — бандиты, воры, головорезы всех мастей, игроки, шлюхи и пьяницы. Впервые с того времени как они пересекли границу Кеша, Боуррик почувствовал себя как дома.
Оглядевшись, он заметил, что здесь, как и в подобных заведениях Королевства, куда они с Эрландом, бывало, нередко захаживали, тоже уважают частную жизнь.
— Можно сделать вывод, что по крайней мере один из посетителей — имперский агент, — сказал он как бы невзначай, заглядывая в свою кружку.
Гуда снял шлем и почесал вспотевшую макушку.
— Хорошо, если так.
— Не будем здесь оставаться, — сказал Боуррик.
— Ладно, — согласился Гуда. — Но я бы сначала промочил горло, а потом отправился на поиски жилья.
Боуррик кивнул, и старый воин махнул рукой мальчишке, который через мгновение вернулся уже с четырьмя кружками холодного эля.
— Почему он такой холодный? — спросил Боуррик, отхлебнув из кружки.
Гуда потянулся.
— Если не забудешь, выйдя отсюда, глянуть на север, Бешеный, то увидишь на горизонте горы, их называют Светлые Пики. Они названы так потому, что их высочайшие вершины всегда покрыты льдом, а он при хорошей погоде сверкает как яркий солнечный свет. В этом городе есть люди, которые занимаются доставкой льда с гор. Гильдия ледорубов — одна из самых богатых в Кеше.
— Век живи — век учись, — произнес Боуррик.
— Мне не нравится, — сказал Накор. — Эль должен быть теплым. А от этого у меня голова разболелась.
Боуррик рассмеялся.
— Вот мы и в Кеше, — сказал Гуда. — Как мы разыщем твоих друзей?
— Я… — начал Боуррик тихонько.
— Что еще? — нахмурился Гуда.
— Я знаю, где они. Просто не знаю, как мы туда попадем.
— Куда? — свирепо посмотрел на него Гуда.
— Во дворец.
— Зубы богов! — взорвался Гуда, и некоторые посетители обернулись посмотреть, что происходит. — Ты шутишь, — сказал Гуда, понизив до шепота голос, в котором все равно слышались гневные нотки. — Ну скажи, что ты шутишь.
Боуррик помотал головой. Гуда поднялся, сунул кинжал за пояс и взял со стола шлем.
— Ты куда? — спросил Боуррик.
— Куда угодно, только не с тобой, Бешеный.
— Ты же дал слово! — напомнил ему Боуррик.
— Я сказал, что довезу тебя до Кеша, — ответил Гуда, глядя на него сверху вниз. — Ты в Кеше. А про дворец ты ничего не говорил. Ты должен мне пять тысяч золотых экю, — продолжал он, уставив на Боуррика палец, — но я сомневаюсь, что увижу хоть грош из этих денег.
— Ты все получишь, — сказал ему Боуррик. — Я же обещал тебе. Мне только надо разыскать друзей.
— Во дворце, — заметил Гуда.
— Сядь, люди смотрят.
— Пусть смотрят, — Гуда сел. — Я уеду на первой же барже, которая пойдет в Кимри. Оттуда доберусь до Хансуле и наймусь на корабль до Восточных королевств. Буду водить караваны по чужим землям До конца моих дней, но хотя бы останусь в живых, чего нельзя будет сказать о тебе, если ты задумал пробраться во дворец.
— У меня есть пара способов, — улыбнулся Боуррик. — Что я должен сделать, чтобы ты остался с нами?
Гуда не мог поверить, что Боуррик говорит всерьез.
— Десять тысяч золотых экю — вдвое больше того, что ты мне обещал, — сказал наемник после некоторых раздумий.
— Хорошо, — ответил Боуррик.
— Ха! — воскликнул Гуда. — Легко раздавать обещания, если через пару дней нас всех убьют.
— Нам надо войти в контакт с некоторыми людьми, — сказал Боуррик, повернувшись к Сули.
— Какими, хозяин? — непонимающе заморгал Сули.
— С гильдией воров. С пересмешниками. Или как их там зовут в этом городе.
Сули кивнул, будто все понял, но на его лице было написано недоумение — он так и не сообразил, что нужно его хозяину.
— Что же ты за попрошайка? — спросил у него Боуррик.
— У нас в городе такого не было, хозяин, — пожал плечами Сули.
— Слушай: ты выходишь отсюда, доходишь до ближайшего базара и подходишь к какому-нибудь нищему. Это ты в силах сделать? — Сули кивнул. — Просто дай ему монетку и скажи, что в городе есть приезжий, которому надо поговорить с кем-нибудь по поводу срочного дела, и что людям, которые в этом городе работают, это предложение будет очень выгодно. Понял?
— Кажется да, хозяин.
— Если нищий начнет тебя расспрашивать, скажи ему… — Боуррик попытался вспомнить рассказы Джеймса о детстве, проведенном в воровской общине Крондора. — Скажи, что в городе человек, который никому не желает мешать, но хочет сделать так, чтобы все остались с барышом. Сможешь?
Сули повторил все, что ему надо было сделать и сказать, и Боуррик, убедившись, что мальчик все хорошо запомнил, отправил его на улицу. Они сидели, молча потягивая эль, когда Боуррик заметил, что Накор вынул из своего мешка хлеб и кусок сыра.
— Постой-ка, — сказал Боуррик, пристально глядя на исалани. — Когда стражник выворачивал мешок, там ведь ничего не было?
— Верно, — отозвался Накор, сверкнув белыми зубами, которые, казалось, не совсем подходили его лицу.
— Как ты это сделал? — спросил Гуда.
— Это фокус, — смеясь, ответил маленький человек так, словно его слова все объясняли.
Сули вернулся на закате. Он сел рядом с Боурриком и сказал:
— Не сразу, но я нашел нужного человека, хозяин. Я дал ему монетку и передал все, как ты велел. Он начал меня расспрашивать, но я повторил только то, что ты сказал, и ничего больше. Он попросил меня подождать и исчез. Я со страхом дожидался его, но он вернулся и сказал, что те, с кем ты хотел говорить, встретятся с тобой, и назвал время и место.
— Где и когда? — спросил Гуда.
— Время — второй час после заката, — сказал Сули Боуррику. — Место — совсем близко отсюда. Я знаю, потому что он заставил меня повторить все несколько раз. Но нам придется идти на рынок и искать дорогу оттуда, потому что я не мог сказать этому нищему, где мы остановились.
— Хорошо, — сказал Боуррик. — Мы и так долго здесь просидели. Идемте.
Они поднялись и вышли. Сули повел их к ближайшему базару. Боуррик все не мог привыкнуть к скученности народа и разнообразию лиц и одеяний. Он чувствовал себя неловко, но никто не обращал внимания на бендрифи, которого принц изображал. Море различных костюмов, вплоть до полного их отсутствия, так поразившее принца еще в Фарафре, здесь, в стольном городе, было еще полноводнее. Мимо проходили степные охотники на львов — их угольно-черная кожа тускло мерцала под лучами закатного солнца. И тут же можно было видеть совсем белокожих людей, чьи предки явно переселились в Кеш из Королевства. У многих были узкие глаза и желтая кожа, как у Накора, но одевались эти люди не так, как исалани: некоторые были в шелковых куртках и брюках до колен, другие — в доспехах, третьи — в простых монашеских рясах. Женщины ходили во всевозможных нарядах — от самого скромного до такого, которым нельзя было закрыть ни дюйма обнаженного тела, и никто не обращал на них внимания, разве что женщина оказывалась необычайно красивой.