— Но у меня еще не закончилась тренировка, — пробубнил Бернард.

— Нет, закончилась. Твои занятия спортом закончились навсегда. Надеюсь, теперь ты убедился, что я неизменно раскрываю ваши с матерью маленькие хитрости.

— Бернард, на сегодня достаточно, — опять вклинился я. — Беги домой и берись за скрипичные упражнения. Возможно, мы с твоим отцом сумеем договориться.

Бернард быстро зашагал к западному выходу из Центрального парка. Мы остались одни.

— Знаете, мистер Вудруфф, ваш сын — очень хороший футболист.

Бернард, лавируя среди машин, перебегал улицу. Мы с Вудруффом-старшим провожали его глазами.

— Кому важна эта чепуха? — поморщился скрипач, поворачиваясь ко мне.

— Прежде всего самому Бернарду. — Я всеми силами сдерживал раздражение. — Ваша жена просила меня потренировать его.

— Ничего не обсудив со мной. Впрочем, теперь вы и сами в этом убедились, мистер… Простите, как вы представились?

— Винго. Том Винго.

— Жена говорила о вас. Вы ведь, кажется, с Юга?

— Я слушал вас на Сполетском фестивале [170]в Чарлстоне. Вы потрясающе играли.

— Благодарю, — сухо произнес Герберт. — Мистер Винго, вам знакома Чакона Баха?

— Стыдно признаться, но я плохо разбираюсь в классической музыке.

— Жаль. Я в десять лет играл Чакону без единой ошибки. Бернард только в этом году включил ее в свой репертуар, и его исполнение изобилует небрежностью.

— А как вы играли в футбол в свои десять? — осведомился я.

— Никак, мистер Винго. Я терпеть не могу спорт и все, что с ним связано. Бернард об этом осведомлен. Должно быть, футбол кажется ему чем-то экзотическим по сравнению с концертными залами, в которых он вырос.

— Не думаю, что футбол может серьезно повредить вашему сыну, — заявил я.

— Эта прихоть может навсегда перечеркнуть его желание стать скрипачом, — отрезал Герберт Вудруфф.

— Ваша жена как-то обмолвилась, что вы рассердились, узнав о наших с Бернардом тренировках.

— Сьюзен относится к Бернарду… сентиментально. А я — нет. У меня тоже был тяжелый период отрочества, но родители мне не потакали. Они считали дисциплину высшей формой любви. Если Бернард жаждет движений, Чакона всегда к его услугам.

— Мистер Вудруфф, почему бы вам обоим как-нибудь не выйти сюда и не погонять мячик?

— У вас удивительное чувство юмора, мистер Винго, — заметил скрипач.

— Я серьезно, мистер Вудруфф. Футбол для Бернарда — всего лишь проходящее увлечение, но ваш сын оценит, если вы проявите к этому хобби хоть каплю интереса. Возможно, тем самым вы даже приблизите время, когда Бернард полностью охладеет к спорту.

— Я уже предпринял ряд шагов в этом направлении. На весь остаток лета я отправляю сына в музыкальный лагерь у подножия Адирондакских гор. При попустительстве моей жены и с вашей помощью Бернард напрочь забыл о музыке.

— Конечно, это не мое дело, сэр, но я бы не стал так поступать с мальчишкой.

— Вы совершенно правы, мистер Винго. Это не ваше дело, — раздраженно-учтивым тоном сказал Герберт Вудруфф.

— Если вы увезете его в лагерь, он никогда не станет тем скрипачом, каким вы хотите его видеть.

— Я его отец и смею вас уверить: Бернард станет именно таким скрипачом.

С этими словами Герберт Вудруфф повернулся и зашагал к своему дому.

— А я — его тренер и бьюсь об заклад, сэр: своими действиями вы уже превратили Бернарда в футболиста, — вдогонку крикнул я.

Я вернулся в квартиру сестры. Когда зазвонил телефон, я не удивился, услышав в трубке голос Бернарда.

— Он выбросил мою спортивную форму, — сообщил Бернард.

— Напрасно ты пропускал музыкальные уроки, — ответил я.

Парень помолчал, потом спросил:

— Тренер, вы когда-нибудь слышали игру моего отца?

— Было дело. Между прочим, твоя мама пригласила меня на его концерт. На следующей неделе.

— Отец входит в число пятнадцати лучших скрипачей мира. Во всяком случае, так утверждает Гринберг.

— И какое отношение это имеет к твоим прогулам? — не понял я.

— А такое, что мне не светит даже десятка лучших скрипачей того лагеря. Вы понимаете, тренер Винго, о чем я?

— Понимаю. Когда ты уезжаешь?

— Завтра.

— Можно тебя проводить?

— Конечно. Будет здорово, — обрадовался Бернард.

На следующий день мы взяли такси и направились в сторону вокзала Гранд-Сентрал [171]. Я остался присматривать за багажом, а Бернард отправился покупать билет. Потом мы прошли к платформе, с которой отходил поезд. Парень нес футляр со скрипкой, а я — его чемодан.

— А ты подрос за лето, — заметил я, когда мы присели на скамейку.

— На полтора дюйма. И прибавил восемь фунтов.

— Я написал твоему тренеру в Академию Филипса.

— Зачем?

— Сообщил ему, что несколько последних недель занимался с тобой. Порекомендовал тебя как перспективного игрока для сборной команды юниоров.

— Отец запретил мне играть в футбол.

— Жаль, — вздохнул я. — Думаю, из тебя мог бы получиться классный футболист.

— Вы серьезно? — спросил Бернард.

— Ты крепкий парень, Бернард, — продолжал я. — Когда ты вчера пару раз сшиб меня с ног, я в этом убедился. Мне пришлось напрячься изо всех сил. Я давно так не собирался на тренировках.

— Сэр, повторите это.

— Что именно?

— Что я крепкий парень. Мне такого никто никогда не говорил.

— Ты чертовски крепкий парень, Бернард. В первую неделю я опасался, что загоняю тебя и ты сломаешься. Но ты меня приятно удивил. Ты, что называется, съедал все мое угощение и просил добавки.

— А вы лучший тренер из тех, что у меня были, — признался Бернард.

— По-моему, единственный.

— Я имел в виду — учитель. Меня учат музыке с пяти лет. Но вы, тренер Винго, — лучший.

Мальчишка так растрогал меня, что какое-то время я не мог вымолвить ни слова.

— Спасибо тебе, Бернард, — наконец произнес я. — Мне этого давно никто не говорил.

— А почему вас уволили?

— У меня случился нервный срыв.

— Простите, — торопливо пробормотал Бернард. — Я не имел права поднимать эту тему.

— Почему же? Тут нет никакого секрета.

— Как это — нервный срыв? — поинтересовался он и тут же добавил: — Извините. Можете велеть мне заткнуться.

— Это трудно передать. Но ощущения не из приятных.

— Почему с вами это случилось? — не отставал Бернард.

— Погиб мой старший брат.

— Ну что меня несет на вопросы? — спохватился парень. — У вас были хорошие отношения?

— Я преклонялся перед ним.

— Я напишу письмо, — заявил Бернард. — О том, какой вы потрясающий тренер. Только скажите, куда его отправить.

— Не беспокойся об этом, — улыбнулся я. — Но у меня к тебе будет просьба.

— Какая?

— Хочу послушать твою скрипку.

— Это проще простого. — Бернард щелкнул замком футляра. — Что вам исполнить?

— Как насчет Чаконы? — спросил я.

Бернард провел смычком по струнам. В это время к платформе подали поезд. Парень играл великолепно и, что меня особо удивило, со страстью.

— Знаешь, Бернард, если бы я так умел, я бы к мячу даже не притронулся, — заключил я, когда стихли завершающие звуки.

— А разве плохо, когда играешь и на скрипке, и в футбол? — возразил он.

— Нет, конечно. Пришли мне как-нибудь весточку. Мне интересно, как у тебя пойдут дела в новом сезоне.

— Обязательно, сэр, — пообещал Бернард, укладывая инструмент в футляр.

Я подал ему пакет из универмага «Мейси».

— Что это? — осведомился Бернард.

— Новый футбольный мяч. В лагере сам его надуешь. А потом найди себе приятеля, с кем можно будет его попинать. И вообще, Бернард, постарайся стать более общительным. Заведи друзей. Не груби учителям. И будь внимательней к своим словам и поступкам.

— Мой отец возненавидел вас, тренер Винго, — сообщил Бернард.

вернуться

170

Сполетский фестиваль — аналог Фестиваля двух миров, проводящегося с 1958 г. в итальянском городе Сполето. Местом проведения фестиваля в Америке был избран Чарлстон, наиболее похожий на Сполето по климату и обилию концертных площадок. Американский Сполетский фестиваль проводится с 1977 г. и длится 17 дней. Направленность включает в себя оперу, драму, балет, концерты классической музыки и джазовые концерты. Создателем обоих фестивалей был американский композитор итальянского происхождения Джанкарло Менотти.

вернуться

171

Центральный вокзал Нью-Йорка, расположенный на 42-й улице Манхэттена. Построен в 1913 г. Нынче (после нескольких реконструкций) является крупнейшим железнодорожным вокзалом мира; его пути располагаются на двух подземных уровнях.