Ветер Хэллгарда подул слабее, как бы нехотя клубя пыль по выжженной поверхности планеты.
– Она… отдавала мне свою еду, – прошептала Саавик, – а я даже не узнала ее имени. Спок, она была моей матерью? Она нашла свой Дом?
«Да, – хотелось ему солгать, – дом и покой…»
– Т'Прен. Ее звали Т'Прен. Я знал ее несколько мгновений. Она была смелой, Саавикам, такой же смелой, как ты. – Они смотрели на тихие, спокойные звезды… Спок не мог не сказать всю правду. – ., нет, она не была твоей матерью, но вполне могла бы быть. Она бы обязательно пролетела через всю Вселенную, чтобы найти тебя… – Саавик отвернулась.
– Зато меня нашел ты. Ты дал мне все, а я… а я чуть не…
– Но ты этого не сделала. Не плачь, Саавикам, все позади.
– Нет! Не позади! – крикнула она. – Это никогда не будет позади!.. До тех пор, пока я не убью его! Я буду хотеть этого всю жизнь! И если мне когда-нибудь предоставится возможность… – Она повернула к нему заплаканное лицо; по щекам катились крупные слезы, и никакая гордость была не в силах остановить их… – Прости меня, Спок, за то, что я подвела тебя… Я никогда не стану настоящей вулканкой. Я… такая, какая есть…
– Мне нечего тебе прощать, – нежно произнес он, убирая прядь волос с ее лба. – Идем, Саавикам, идем со мной. Ты увидишь то, что видел я, узнаешь то, что известно мне… – «Да, я такой, какой есть», – подумал он и обнял ее за плечи. Впервые в жизни он почувствовал себя счастливым, совершенно нелепо, но безгранично счастливым.
Саавик плакала так горько, будто прощалась с жизнью. Форменная куртка Спока была мокрой от ее слез. Он ласково гладил ей волосы, стараясь вернуть в душу мир и покой. Так страшно ощущать рядом бьющееся сердце другого человека, его дыхание, его теплую, трепетную жизнь…
Пелена боли и страдания, отделявшая Саавик от тепла, спокойствия и любви, теперь спала, открыв новый, сияющий яркими красками мир.
Внезапно Саавик поняла что-то очень важное, чего раньше не осознавала… Может быть, вулканцы, по собственной воле входившие в эти камеры, были счастливы от того, что судьба подарила им шанс отдать свои жизни не напрасно, а во имя спасения жизни ребенка? Может, Т'Прен так долго цеплялась за жизнь, чтобы передать информацию о планете своему миру ради девочки, оставшейся в этом аду? Вопросы кружились, путались… Руки Спока заботливо обнимали плечи Саавик, и время остановилось. Она больше не боялась. Ей было так тепло, так уютно… Ей виделись комнаты, удивительные комнаты. Библиотеки жизни, вселенные знаний в математических уравнениях, аксиомах, абстракциях абсолютной ясности – и дверь. Красивая, манящая. Которую никогда не открывали. К которой никто не прикасался.
Саавик удивленно и спокойно погружалась в сознание Спока. Дверь оставалась нетронутой. Люди приходили и уходили, но некто, никогда не покидающий Спока, целенаправленно мучающий своими уравнениями, смеялся над ним, радовался его неудачам. Но стены поглотили и его, став толще, выше… А потом…
До боли знакомый ребенок, стоящий в пыли. Голый, умирающий с голоду, с дико горящим взглядом. «Спок, расскажи мне теперь что-нибудь новенькое, что еще никогда не рассказывал!» Очертания комнат стали расплываться, терять четкость. Наметились новые формы, поспешно образуясь в какие-то новые фигуры. Как много ошибок.
– Смотри, Спок, я сделала это!..
Равновесие колеблется, превращаясь во что-то жидкое и вязкое, становясь все ярче и ярче. Таинственно освещены даже детали: широкие, раскрытые от удивления глаза, дрожащие маленькие пальчики, гладящие беспомощные существа, совершающие некое таинство, – а потом один прозрачный ящичек на высоком постаменте.
– О-о, я хотела сказать тебе… Там, на корабле, в моей каюте, в ящике стола…
Победа. Битва выиграна. Обещание сдержано – нож остался нетронутым. И еще один ящик стола – тайна; в этом столе еще один нож и клочок бумаги: Спок, не уходи…
Учебная пленка Академии: «Экзамен. Развитие гражданина Федерации Саавик.» В этом ящике так много света, струящегося из далеких прошлых лет, проникающего через расстояние и время. Никакой неудачи, никакого позора, только Саавик – спрашивающая, любознательная, каждый день одерживающая все новые победы.
«Но я такая, какая есть, – а этого недостаточно!» А, да, дверь… Даже ослепительная яркость отбрасывает тень. Солнце солнц. Начало всех начал.
«Спокойные» неторопливо бредут, одетые в робы, по острым камням, протяжно завывая слова песни: «Здесь, в этих древних песках, наши предки когда-то зажигали…»
– Огонь, Спок?
– Да, и темноту. Комнаты, люди, тот, кто смеется… и ты. Все. На эту дверь.
– Может быть, у полувулканцев на это просто уходит больше времени?
Стены комнат качаются, кренятся, рушатся… голоса разрывают воздух, солнце жжет древние камни…
… И в душе Спока что-то происходит, важное и неизбежное, чувствуя это, Саавик пугается. Рука холодеет, замедляется дыхание, и разум обращается к песне. Его сердце едва бьется. «Я не принадлежу им», – пытается сказать Саавик. Но ее держат заботливые руки. Руки и свет.
Твой ответ лежит…
За этой дверью, Спок, за этой красивой дверью…
Где-то еще! – раз и навсегда сказал себе Спок. Себе, солнцу, камням, голосам вулканцев. Он глубоко и свободно вздохнул. Я не ищу правды, которой нельзя научить, не ищу мира, который нельзя разделить. Я такой, какой есть, и некоторые вещи я предпочитаю не оставлять в прошлом…
Все исчезло. И солнце, и камни, и пение. Там, где только что бурлили воспоминания, теперь было пустое пространство, в котором не осталось ничего, кроме тишины, рук и света, красивой таинственной двери…
Открывается. Открывается шире… Стены рухнули внутри…
Они идут, и впереди струится свет; они замирают, и в молчании слышны удивительные музыкальные звуки. Вокруг плывет яркое мерцающее свечение, льется, множится, смывает их… Она знала это место, хотя никогда его не видела: слияние света и тени, равновесие в хрустальной гармонии мыслей. Здесь раскрываются тайны, здесь теряют очертания Прошлое и Будущее, Запланированное и Случайное, Время и Расстояние – теряют и обретают вновь. Уравнения, проходя сквозь призму Вечности, возрастают до бесконечности. Здесь находились все. Каждая душа, которой когда-либо касался Спок, каждое существо, которое он когда-либо знал: мать, отец, капитан, друзья… и Т'Прен, умиротворенная, спокойная, обретшая счастье и дом. Были еще сотни других, с которыми Спок не был знаком, но которые знали его, целые легионы из прошлого, еще до его рождения, души, ждущие своего появления не свет в далеком будущем, которое уже будет неведомо ему, Споку. Жизни соприкасаются, связываются и расходятся навсегда – и все это происходило сейчас в его сознании. Спок стоял перед ними открытым, таким, каким был на самом деле: в пыли Хэллгарда, держа в объятиях то, что не мог оставить в прошлом. И, казалось, никто не удивлялся этому.
И Саавик почувствовала, что их различия переплетаются в единой истине. Достаточно того, что он и она стоят там, где стоят; являются теми, кем являются; делают то, что должны делать, и живут так, как живут. Мы все такие, какие есть. И мы все являемся отражением друг друга. Даже в пыли и темноте. Однажды она увидела это место, где нет гнева, боли и страха; к которому один раз, всего один, она почувствовала себя принадлежащей. Я запомню это, Спок, обещаю. Но я знаю, что это скоро закончится…
Когда у нее появились эти непрошенные мысли, Саавик поняла, что она все еще плачет, а Спок все еще гладит ее по голове. По-прежнему кружила пыль. На небе по-прежнему горели звезды…
Что-то ужасно важное заставило ее подняться на ноги. Поверхность земли качнулась, вздрогнула, и Саавик почувствовала, как похолодели руки и болезненно защемило сердце. Спок сам подал ей в руки свой трикодер, осторожно надел на шею ремень…
– Когда поднимешься на корабль, Саавикам, отдай прибор мистеру Зулу. Он должен в целости долететь до Звездного Флота. Понимаешь? – Она молча кивнула… – Спок на связи…
