Она благодарила меня? Да как я мог, не приехать? Весь мой мир, был зациклен на этой девушке и ее будущем ребенке! Как, черт возьми, я мог не приехать?

— Все будет хорошо, — взяв обе ее руки в свои, крепко сжал, стараясь придать Дане уверенности. — Ты сильная, — заглянул в ее бездонные, сейчас наполненные паникой глаза. — Невероятно сильная и смелая… И ты заслуживаешь счастья! Наверное больше, чем кто либо! У тебя все получится.

Невесомо коснулся ее губ своими и сразу отстранился. Губы Даны задрожали. В уголках глаз выступили слезы.

— Сегодня мне показалось, что я потеряюсь, — проговорила она, опустив взгляд на наши сцепленные пальцы. — Все произошло так быстро… Приехала скорая, меня привезли в роддом и я даже не поняла в каком районе нахожусь… Но мне так и не позволили выйти из машины. А потом меня привезли сюда и я поняла, что ты уже где-то рядом. Но у меня не было телефона, чтобы позвонить и я вновь почувствовала себя потерянной.

Она всхлипнула, сжимая веки.

— Шшш, — мягко поцеловал ее в лоб. — Все. Больше никаких потерь. К тому же обещал, что найду тебя. И я буду здесь, пока не услышу первый плач малыша.

Дана хотела что-то сказать, но в ту же секунду ее лицо исказила гримаса боли и она протяжно застонала. И в ту же секунду из ниоткуда появилась медсестра.

— Все-все, Вам пора Герман Адамович, — она мягко оттолкнула меня.

Руки Богданы выскользнули из моих и я непроизвольно вздрогнул, от этой утраты. В родильной палате оперативно появился весь необходимый персонал. Человек семь или восемь занялись своим делом: укладывая Дану в кресло, сгибая ее ноги в коленях, измеряя пульс, давление, размеренным тоном, говоря слова поддержки…

Подошедший сзади Сергей Анатольевич, настойчиво оттеснил меня к выходу из палаты.

— Под Вашу ответственность, Герман Адамович, — только и сказал мне врач, а потом закрыл дверь, оставив меня одного в пустынном коридоре.

С этого момента начались часы моей личной агонии. Стрелки часов на стене в самом конце коридора, словно отказывались двигаться. И чем больше проходило времени, тем сильнее я сожалел о своем решении.

Нужно было еще раз взвесить все за и против. Нужно было постоянно говорить с ней об этом. Что плохого в операции? Здесь ее делали на высшем уровне, я наводил справки…

Но потом меня накрывало чувством вины. Ведь я не имел права давить на Богдану. И должен был верить в нее!

Среди сумбура мыслей… Среди смазанных лиц, проплывающих по коридору. Среди замершего времени и глядя на издевающиеся, неподвижные стрелки часов… Я наконец услышал его…

Плач младенца!

И тогда я понял, что она справилась.

Я провел два томительных часа в одиночестве, бесцельно бродя по коридору. Стоило, конечно, отлучиться в магазин и купить все необходимое, что было написано Богданой в коротеньком списке, но я не мог заставить себя уйти.

Ходил, как привязанный от стены до стены. Боялся даже спуститься в кафетерий на этаж ниже. Переживал, что пропущу, когда Дану переведут в палату. Или чего хуже, пропущу Давида. Ведь мне слабо верилось, что его внезапное появление, было каким-то нелепым недоразумением. Но все же я надеялся на это самое недоразумение. Не хотел, чтобы Богдана опять страдала. Старался обезопасить ее. Сделал все от меня возможное, чтобы избежать их встречи.

Оплатил палату совместного пребывания. Предупредил персонал и ограничил посещения к Богдане. С помощью денежного вознаграждения запретил медсестрам носить ей любые передачки и даже цветы.

Все, что могло попасть к пациентке Князевой не от меня, должно было оставаться на ресепшене.

У Давида не было бы шанса пройти дальше приемного покоя. И деньги бы ему в этом не помогли. Это я тоже устроил. Заплатил Сергею Анатольевичу, чтобы тот предупредил охрану.

Мне было важно комфортное и безопасное пребывание Богданы в клинике. Эмоционально ей требовался покой и я готов был сделать невозможное, чтобы ее глаза больше не наполнились слезами. Если только эти слезы не будут слезами счастья.

Сердце бешено заколотилось, как только я увидел Богдану. Ее провезли по коридору и она не заметила моего присутствия. Склонившись к сыну, она то и дело поправляла цветастую пеленку, бережно поддерживая его второй рукой. Восхищенная улыбка озаряла измученное лицо. И казалось, что теперь весь ее мир сузился до этого крошечного комочка.

Мысли о том, что я не должен им мешать внезапно ввели меня в ступор. Запустив пальцы в волосы, взъерошил и без того неидеально торчащую шевелюру.

Волнение дрожью прокатывалось по телу, которое от перенапряжения отказывалось меня слушать. Не знаю, сколько минут я простоял в пустом коридоре, но когда, собрав последние силы, зашагал к палате, приготовленное поздравление моментально вылетело из головы.

Стучать не стал. Побоялся разбудить малыша. Просто тихо приоткрыл дверь и замер на пороге. Застав Богдану за тем, как она разглядывала сына, улыбнулся.

Самое прекрасное, что я когда либо видел — это беременная Дана. Так я думал раньше.

Теперь все изменилось. Передо мной сидела юная девушка… Прекрасная, счастливая и такая хрупкая, но в то же время самая сильная. Совсем еще малышка с новорожденным малышом.

— Заходи, — не подняв головы, позвала Дана. — Я тебя познакомлю кое с кем, — в голосе звенела радость и гордость.

И я гордился силой и выдержкой Богданы. А еще мне не терпелось поцеловать их обоих, подержать на руках сына той, чей образ полностью заполнил меня изнутри, оставив лишь местечко для малыша.

— С удовольствием, — с придыханием отозвался я, чувствуя как задрожал не только мой голос, но и руки.

В предвкушении шагнул вглубь палаты. Подошел к больничной кровати и присел на корточки рядом с Богданой.

Малыш мирно посапывал, иногда морщась или причмокивая пухлыми губками.

— Правда он красивый? — подняла на меня глаза, наполненные влагой и радостью.

— Конечно, весь в мамочку, — потянулся и заправил влажную прядь за ушко Богданы. Не удержался. Пальцами сжал мочку уха, ощутив, как Дана благодарно прижалась щекой к моей руке. — Устала?

— Совсем немного, — неумело соврала и прикрыла глаза.

— Я могу покачать его, а ты поспи. Хорошо?!

Замер в ожидании ответа. Готов был к тому, что она откажет и даже оттолкнет меня с моими предложениями.

— Так не хочется его отпускать, — склонившись, легонько коснулась лобика сына, потом пухлых щечек и тот недовольно заерзал в ее руках. Выразил свое недовольство, вызвав ироничную улыбку на губах мамочки.

— Настоящий мужчина не любит нежности, — отшутился я и положил свою ладонь поверх бледной ладошки Богданы.

Мне стало мало простого присутствия рядом с ними. Хотелось разделить и радость рождения, и хлопоты, и стресс от бессонных ночей.

— Готов? — вдруг спросила она, а я еле сдержался, чтобы не закричать, что как пионер всегда готов.

Богдана поморщившись, поднялась с кровати и дождавшись, когда я выпрямлюсь, передала мне сына.

Крохотный, почти невесомый сверточек с новым человеком, который появился на свет в заботе и любви. Боясь сделать даже вдох, задержал дыхание. Любовался чудом, которое делало меня еще счастливее.

— Марк это Герман. Герман это Марк Князев, — шутливо представила нас обоих и привстала на носочки.

Теплыми ладошками обхватила мои щеки и слегка развернула меня к себе лицом. Подушечкой большого пальца очертила контур губ, а после секундной заминки поцеловала.

Вначале словно с благодарностью, но после увлекшись и углубив поцелуй, обозначила совсем иную эмоцию.

— Спасибо, что ты есть у нас.

Я чувствовал на губах сладость поцелуя вперемешку с солеными слезами Даны, которая умудрилась расплакаться от счастья.

— Спасибо, что позволяешь, — вдруг накатило чувство вины, вытеснив эйфорию. Когда-нибудь я должен буду ей во всем признаться. Сам. Не дожидаясь признания Давида. Но не сейчас. — Иди, отдыхай.