— Дана, — сорвавшимся голосом отозвался Герман. — Что случилось?

Замешательство, которое я испытывала, заставило меня поджать губы. Возникшая пауза душила сильнее, чем слезливый ком в горле. Мне никак не удавалось разлепить пересохшие губы. Никак не получалось подобрать слов и выдавить их из себя без истерики.

— Дана, — вновь позвал меня и шагнул навстречу.

Я импульсивно отступила назад и очнувшись спустя несколько секунд, протянула руки. Пакет, с купленным в аптеки выскользнул из пальцев, шумно упал мне под ноги.

— Отдай мне Марка, пожалуйста, — не получилось сдержать плаксивый всхлип и я повторила, уже не обращая внимания на дрогнувший собственный голос. — Отдай.

Свела брови к переносице, растерянно смотря на сына, которого хотелось поскорее прижать к груди.

— Он только что уснул, — спокойно пояснил Герман. — Мы его разбудим.

— Не разбудим…

Боже! Зачем Герман меня лишал необходимости держать Марка на руках?

— Я положу его в кроватку. Заварю нам чай и мы поговорим, — он встал к стене и немного развернулся в сторону комнаты. Не стал уходить, словно ожидая моего одобрения. — Хорошо?

— Я сама, я все могу сама… — шептала себе под нос, как заведенная. — Сама.

С остервенением терла виски, чувствуя как в них пульсировала боль. Терла до тех пор, пока кожа не отозвалась неприятным пощипыванием.

— Я знаю, Дана. Знаю, что ты можешь сама, — он снова заговорил успокаивающе, пробуя на мне свои психологические штучки. — И я догадываюсь. Вернее, я уверен в чем дело. Но не стоит сейчас импульсивно вредить сыну. Посмотри на меня.

Я послушно подняла глаза, но сосредоточить взгляд на любимом лице не смогла. Меня мутило. Дрожь по телу прокатывалась с новой разрушающей силой. Наверное, Герман был прав. В данную минуту мне было бы проблематично удержать Марка на руках, в которых кроме нервного подрагивания ничего не было.

— Я уложу Марка и вернусь.

Герман, действительно вернулся быстро. Застыл на пороге комнаты, не решаясь подойти ко мне. Лишь рвано дышал и следил за мной с расстояния.

Рванув в спальню, оттеснив Германа в сторону, тут же бросилась к детской кроватке. Взглянула на мирно спящего сына и разревелась. Закрывая рот рукой, сдерживала громкие всхлипы, рвущиеся от отчаяния. Не смотрела где сейчас находился Герман, хотя больше не чувствовала на себе его виноватого взгляда.

К тому моменту как Герман вернулся в комнату с чашкой чая, я сползла на пол, забившись в угол, как загнанный зверь.

— Выпей, — присел рядом со мной на корточки и протянул кружку.

Аромат свежезаваренной мяты не успокаивал, впрочем, как и мягкий подход профессионального психотерапевта. Герман не давил и не расспрашивал, но от этого не становилось легче.

— Не хочу. Все чего мне хочется… — слова застряли в горле. — Это остаться с Марком вдвоем. Защитить его. Оградить от боли и разочарований. Сделать счастливым…

— Пойми, Дана, я хочу этого не меньше твоего. А еще я хочу того же самого и для тебя. Ты можешь мне не верить, но это так.

Недоверчиво смотрела на Германа, пытаясь уложить в голове сумбур, который мешал думать, как мне быть дальше.

— Я думала ты честен со мной, — прошептала сквозь слезы. — Думала, что ты послан мне за страдания. Считала себя недостойной тебя. Девушке с грязным прошлым, с ребенком на руках и тараканами в голове, ведь не место с таким как ты…?!

— Раз мы оба неидеальны, — осторожно протянул ко мне руку и я не успела отдернуть свою, как пальцы коснулись напряженной ладони. — Нам стоит поговорить. Тебе стоит услышать о моих недостатках. Это не займет много времени, а потом ты можешь принять любое решение, и я поддержу его. Потому что люблю вас с Марком. Потому что отдам все ради вас. С готовностью приму твой гнев, потому что заслуживаю его… Только дай мне возможность уберечь вас от брата.

Осторожно высвободила руку, вновь услышав о родстве Германа и Давида. Теперь его откровенность не ранила, а просто была произнесена с опозданием, за которое мы заплатила большую цену.

Я импульсивно поднялась с пола. Замотала головой.

Ничего не желала слушать…

Я нехотя сделал шаг в сторону, позволяя Богдане пройти. Не видел смысла ее удерживать или пытаться остановить. Выйдя в центр комнаты, она с грустью огляделась, словно прощаясь с этой спальней навсегда. Я же остался на месте. Шагнуть ей навстречу, обнять и попытаться забрать боль, которую ей причинило мое вранье, было бы слишком глупо и опрометчиво. Лишний напор мог лишь навредить, сделать хуже.

Хотя хуже уже и быть не могло!

Сейчас весь багаж знаний психологии мне не помог бы. Я чувствовал себя беспомощным, потому что понимал какие бы слова я не подобрал, Богдана в них больше не поверит. В ее глазах я опустился до уровня своего брата.

Черт! Меньше всего мне хотелось походить на Давида, но хоть что-то изменить было уже не в моих силах. Я бездарно упустил свой шанс.

Моя фатальная ошибка была в том, что я ослеп от чувств, потерял контроль и забыл, что делая Богдану счастливой в первую очередь стоило быть честным до конца. Не скрывать своего родства с Давидом, а покаяться, пока у меня еще была на это возможность. А теперь мне было трудно даже представить, как ей больно вновь потерять доверие. Разочароваться в том, кто говорил ей «люблю», кто звал ее замуж и мечтал создать с ней семью.

В итоге я оказался ничем не лучше брата. Думал только о себе, молчал, боясь потерять выпавший мне счастливый билет.

Мельком заглянув в кроватку, в которой продолжал спать Марк, довольно-таки долго и крепко, словно давая шанс выяснить все с его мамой, перевел взгляд на Дану.

Она стояла ко мне лицом, нервно покусывала губы, безучастно смотря сквозь меня. На смену бурных эмоций пришла отрешенность. Слезы на ее глазах высохли. Руки, которыми недавно она пыталась отнять у меня Марка, перестали дрожать. А дыхание больше не поднимало учащенно грудь.

Богдана изменилась в одночасье и из счастливицы еще утром примеряющей свадебное платье, стала вновь жестоко обманутой девушкой.

— Дана, — мягко позвал ее, не решившись подойти ближе. — Присядь!

Она устало опустилась в кресло, не удостоив меня взгляда. Уронила ладони на колени и напряженно выпрямила спину, словно ее плеч не коснулся груз раскрывшейся правды.

Осторожно шагнул. Присел рядом с ней на корточки и сделал глубокий вдох, прежде чем начать свою исповедь. Потянулся к волосам, упавшим на ее лицо. Заправил непослушные прядки за ухо, не встретив сопротивления, а лишь немое страдание.

— Ты все знал? — с надрывом спросила Дана, подняв наконец-то на меня глаза, наполненные горьким разочарованием.

Не видел смысла отпираться, но и озвучить ответ вслух не мог, просто утвердительно кивнул. В которой раз мысленно уничтожив себя за неискренность, перечеркнувшую хорошее отношение Даны ко мне.

— Знал и молчал, — ее голос дрогнул и она тут же всхлипнула, не сумев сдержать слез. — Изображал неведение. Зачем, Герман? — тронула свое кольцо все еще надетое на палец, будто оно давило на нее грузом. — Профессиональный интерес? Жалость? Синдром спасителя?

Столько вопросов и ни одного ответа. Я горел изнутри, проклинал самого себя и тщетно надеялся на прощение, которое вряд ли меня ждало. Я окружил Богдану заботой, выстроил вокруг нее с сыном защитный купол. Но тот разбившись с легкой руки Давида, смертельно ранил осколками. Впился страшной правдой в ее не до конца склеенное сердце.

— Ты никогда не позволила бы мне тебе помогать, зная о том, кто я такой, — слова давались с трудом, а поиск подходящих фраз вызывал головную боль. — Ты сильная духом, потрясающая девушка, но мне было важно знать, что ты будешь в порядке после того, что… — запнулся, сжал челюсть, зная что ковыряю старую рану.

Я не с того начал, и продолжил не тем, и не знал как закончить. Впервые в жизни не знал, что говорить.