— Не какой, а какая. Прохорова, — потом Настя подумала, что стоит повеселить Цербера после его тяжелых признаний, и добавила: — Она тоже была обнаженной. Мы наполнили ванну шампанским и терли друг дружке спинку.

— Повезло с подругой, — равнодушно ответил он, не оценив созданного образа. — Я поговорил с этим Стасом ночью. Он обещал подумать.

Настя от неожиданности даже с кресла поднялась. Ее распирало от желания сесть к Церберу на колени и пожалеть, приласкать, сказать, что родителей не выбирают. И хотелось броситься к нему на шею и поблагодарить за помощь в деле Саньки.

Если бы они были парой, то все эти эмоции можно было бы выразить в короткой фразе: «Я люблю тебя». А так она даже не знала, какие слова подобрать.

— Если хочешь мне посочувствовать, то дай поспать. А новых благодарностей моя душа не вынесет и зазнается. — Он как будто прочел ее мысли, и это снова поразило Настю.

«Что же ему подарить? Скальпель или курс терапии, чтобы разворошить прошлые раны?» — уныло размышляла она позже, занимаясь в домашнем тренажерном зале на полотнах, которые ББ установил сто лет назад и менял каждый год.

Подарок должен быть таким, чтобы Данила растаял — как она при виде эльфийской короны. Настя осознала, что Летову очень нелегко проявлять чувства к другому человеку, а тем более признаваться в них вслух. Он вырос внутри больной любви, а это не способствует храбрости и вере в светлую силу чувств.

Так может не стоит напоминать ему о прошлом, а вместо этого подчеркнуть настоящее? Увидев Настю на сцене, он помчался за подарком, который не мог отдать целых три года. Значит, выступление понравилось…

Аида решила тайком установить полотна в церберской берлоге. Потолки у него высокие, надежные, выдержат.

«Подарю ему танец». Нужно лишь придумать, как незаметно для Цербера обустроить его жилище.

И снова Настя поняла, что забывает об игре и воспринимает все слишком серьезно. Но по-другому она уже не могла: броня с сердца упала, рассыпалась, и выковать новую сил не осталось.

Выходные закончились, началась рутина с оттенком интриги. Дни на работе, вечера — на работе, тренировках или приемах. Данила приказал, чтобы Настя отвечала всем женщинам, которые будут ему звонить по личным вопросам: «Простите, но Данила Дмитриевич уехал до конца лета».

Настя повторяла эту фразу довольно часто, ибо куклы названивали и названивали. Не Дина и тем более не Майка, а неизвестные охотницы на чужого Цербера.

Таким моногамным жестом Данила явно хотел сказать, что до тех пор, пока вдоволь не наигрался с Аидой, других ему не нужно. Значит, изначальный план сработал и можно радоваться.

Но вместо этого хотелось рыдать… потому что работать вместе им стало невыносимо трудно. В первые недели Настя еще справлялась, но теперь любое соприкосновение в рабочей обстановке напоминало электрическое замыкание. К концу дня она удивлялась, что у нее не стоят дыбом опаленные волосы.

Рабочий процесс шел более-менее ровно до самого четверга, когда была организована видеоконференция с представителем американского филиала, переживавшего некоторые трудности. Данила, Настя, заместитель-бабуин и начальники отделов слушали монотонную речь недовольного жизнью и собой мужичка, когда тот вдруг запнулся и сказал:

— Как зовут вашу помощницу, господин Летов? Она выглядит очень глупой и ничего не записывает. Меня оскорбляет такое отношение.

Настя опешила, потому что записывал за нее компьютер, а она запоминала по ходу и делала пометки.

«Нужно дать пищи для размышления наблюдательному господину», — подумала она и послала Даниле многозначительный взгляд, чтобы позволил ей самой ответить. Летов нахмурился, недовольный, в глазах полыхнула ярость. Неужто собирался вступиться за честь ее мозга? Приятно. Настя оглядела стол, перегнулась, взяла карандаш, откинулась на спинку кресла и томно сказала по-английски:

— Привет, меня зовут Анастэйша. Как в истории про «Пятьдесят оттенков серого». Я думала, что карандаши на столе — чтобы кусать, а не записывать, — и прикусила графитовый кончик, по-дурацки хлопая глазками.

Американец несколько секунд осознавал, была это шутка или правда, а потом расхохотался.

— Простите, просто… когда видишь такую красивую женщину в качестве помощницы, почему-то легче думать, что она глупа. Стереотипы, что поделать, и, возможно, чисто мужская зависть.

— Анастасия не просто помощница, она вносит большой вклад в план продвижения нашего тестового продукта на азиатском рынке, — агрессивно добавил Цербер, и разговор вернулся в прежнее русло.

Артем, присутствовавший на видеоконференции, потом психанул в кулуарах. Бабуина задело, что Насте не только позволили вносить правки в его маркетинговый план, но еще и нахваливали. По офису тут же поползли слухи, что у Тереховой с Летовым роман.

Когда одна из сотрудниц рискнула поинтересоваться, правда ли это, Настя искренне ответила: «Эх, если бы… На него ведь без боли в глазах смотреть невозможно, не мужчина, а мечта. Но… я не в его вкусе. Так что у нас чисто деловое общение».

И оно таковым и являлось, пока к концу четвертой недели практики Данила не совершил нечто очень напоминающее нарушение ориентации в реальности.

В конце дня Настя пришла к нему в кабинет, чтобы установить на огромном подоконнике панорамного окна скромную орхидею в горшке. Решила оживить пространство.

Занятая своими мыслями о гарвардской программе по брэндингу, она водила пальцем по бархатистым бело-голубым лепесткам и задумчиво смотрела на Данилу, который говорил по телефону, стоя рядом. Отключив звонок, он устало улыбнулся ей, а затем подошел сзади, обнял за талию и положил подбородок Насте на плечо.

— Ну и денек, — пробормотал он. — Мне нравится синий, спасибо.

И это объятие казалось таким естественным, как будто они прожили бок о бок десять лет. Настя не была уверена, осознал ли Данила значение своего жеста, но он все-таки опомнился и вернулся к столу, не произнеся больше ни слова. Так Аида заподозрила, что Летов, возможно, и не хочет себе и ей признаться в тех самых чувствах, но они определенно есть.

«Как же так вышло, что мы зашли в тупик?» — думала она, осознавая масштаб этого тупика.

Аида и Цербер были, возможно, взаимно влюблены. Каждый, скорее всего, подозревал о чувствах другого, но не было сказано ни слова, потому что и он, и она боялись оказаться втоптанными в грязь, проигравшими гораздо больше, чем задумывалось изначально.

Еще одна беда заключалась в том, что Настя планировала устроить Даниле целибат, но не учла своих собственных желаний, и в зыбучих песках неудовлетворенности они страдали вместе. Они даже не притворялись больше и не соблазняли, им было достаточно посмотреть друг на друга, чтобы завестись, и приходилось держать дистанцию.

Это было как наваждение. Настя уже не могла отказаться от адреналина, но ей хотелось большего. Она знала, что Данила свихнулся на ней, потому что не видел других женщин и все время проводил рядом. Но надолго ли он воспылал к ней чувствами? Вот что ее волновало. Она ждала признания или хотя бы намека, а его все не было и не было, и это ожидание сводило с ума, разрушая клетки нетерпеливого мозга.

Возможность установить в церберском царстве полотна появилась только в начале августа, когда наконец сошлись звезды, а именно: специалист проверил прочность потолка, заказ был готов и доставлен, а Данила в 15:00 отправился на весь вечер на закрытые мужские посиделки с Большим Боссом и Ко.

Настя сказала отцу, что останется ночевать у Саньки, подруга ее прикрыла — и Аида проникла в чужой дом. К этому времени она уже сделала себе копии всех ключей Данилы. (Нет, совесть не мучила.)

Встретив доставку грузов, она доплатила за скорость работы, и к 18:00 в просторной гостиной Цербера прибавилось колорита. Массивная петля из мягкого трикотаж-масла винного цвета свисала с крепления в потолке, и Настя опробовала обновку, сначала очень осторожно, потом более уверенно. Хотелось подготовиться, чтобы не было скованности в движениях.