На следующее утро Антон сбегал на Московский вокзал и вернулся оттуда с красными корочками. Из разговора с соседками мальчик понял, что старик очень уважает солидные документы, имея таковой, проникнуть в квартиру коллекционера намного проще. По дороге Антон заскочил в котельную, где у него под матрасом была припрятана завернутая в тряпочку монета.

Денежка выглядела довольно неказисто. Даже форму имела не круглую, а какого то приплюснутого кособокого овала. Я покрутила ее в пальцах так и эдак.

— Чего то она… какая то страшненькая. Может, ты недоделанную взял заготовку?

— Ну да! — Обиделся мальчик. — Я получше выбрал. Хотя остальные тоже такие кривые были. Ты пойми, времени то сколько прошло! Тогда не на станках копейки вытачивали. Олег в энциклопедии смотрел, специально бегал в библиотеку. Там написано, что денег того времени всего несколько штук на земле осталось. Их археологи находят. И картинка тоже была. Приблизительно так, Олег говорит, и выглядят монеты тех времен.

— Ну ладно. Так дак так. Я в этом деле ни черта не смыслю.

Я нашла на антресолях портфель, вложила в него несколько папок, запаслась ручками и карандашами. Надела строгий официальный костюм с пиджаком. В принципе я была вполне готова к тому, чтобы прилично сыграть роль молодой, подающей надежды писательницы. Подумав, я положила в портфель еще фотоаппарат и пошла воровать миллион долларов. Антон с Кузей увязались следом, чтобы, как выразился мальчик, прикрыть мой отход, если что.

Когда я нажала на кнопку звонка у двери пенсионера, руки мои предательски дрожали. Если бы я постоянно не заставляла себя думать о мучениях, испытываемых Валерой в плену, то, ей богу, побежала бы оттуда со всех ног. Вскоре за дверью послышались шаркающие шажки, и дребезжащий голос спросил.

— Кто там?

— Якубов Иван Елистратович здесь проживает?

— А кто его спрашивает? Из собеса? Так я ни в чем не нуждаюсь…

— Мне Ваш адрес в Совете ветеранов дали. Говорят, Вы лично встречались с маршалом Жуковым?

— Несколько раз. Перед прорывом блокады.

— Не могли бы Вы поподробнее рассказать об этом? Еще я хотела пару фотографий сделать.

Послышался скрип отпираемых замков. Я облегченно вздохнула. В дверном проеме появился маленький щуплый старичок. Я протянула ему заранее приготовленный документ, над которым все утро трудилась вместе с Антоном. Старик придирчиво рассмотрел фотографию подслеповатыми глазами и гостеприимным жестом пригласил меня внутрь.

— Вы из какого журнала, милочка? — подозрительно спросил он.

— Я книгу пишу. Воспоминания ветеранов Великой Отечественной войны. Разные встречи интересные, случаи.

— Только дадите мне сначала почитать. А то взяли последнее время моду все с ног на голову переворачивать, ничего святого не осталось, ни Ленина, ни Сталина…

— Вот поэтому то я и решила собрать свидетельства живых участников того времени. Кто не из газет знает, как все было на самом деле. С каждым годом Вас все меньше и меньше становится, придет время, и некому будет рассказать потомкам правду.

— Это хорошо. — Заметно подобрел Иван Елистратович. — Только прочитать дашь все равно. Без своей подписи печатать не позволю. Ты говорила, фотографировать будешь?

— Хотелось бы пару кадров…

— Тогда погоди, я переоденусь.

Когда он вернулся в форме, всю грудь которой покрывали сплошные ряды орденов и медалей, мне стало ужасно тошно. Я поняла, что зря пришла сюда, в эту квартиру. Я не смогу себя заставить украсть у этого человека. Не смогу и все. Мне даже вранье давалось все труднее. Но просто уйти я конечно не могла. Щелкнув пару раз фотоаппаратом, я достала блокнот и ручку.

— Иван Елистратович, Вы расскажите все, что сами считаете нужным, о себе, о войне… А потом мы решим, что нужно записать.

Старик тяжело опустился в кресло.

— Извини, милая, с утра сегодня плоховато себя чувствую…

— Так может в другой раз? — С радостью ухватилась я за возможность уйти.

— Другого раза может уже и не быть, — усмехнулся ветеран. — Мне уж скоро сто лет стукнет. Так что уж сегодня слушай… Родился я в 1908 году в Москве. Отец и дед были офицерами. Когда мне стукнуло семь лет, началась революция. Я мало что помню из тех времен. Но перемены коснулись меня самым непосредственным образом. Деда расстреляли за сопротивление новым порядкам, отец сгинул где то на фронте. Нас с мамой выселили из Москвы… Я никогда раньше не рассказывал об этом… При советской власти не принято было гордиться дворянским происхождением. С моей родословной мне в лучшем случае светило попасть рабочим на фабрику или завод. Об образовании можно было и не помышлять. О карьере военного, мечте моего детства, тоже пришлось забыть…

— Как же Вам удалось попасть в армию? Да еще и в комсостав? — Искренне заинтересовалась я.

— Мне жить осталось всего то ничего… — Подумав ответил собеседник. — Так что я открою Вам тайну, которую хранил практически всю свою жизнь… Я уже говорил, что нас выгнали из Москвы и приказали поселиться в деревне. Мама не выжила бы там самостоятельно. Ей удалось утаить от национализации какое то количество золота и драгоценностей. Может, поэтому, может, благодаря выработанному годами службы на господ почитанию и уважению, но с нами столицу покинули наши слуги. Семейная пара. Повариха и конюх. Благодаря их помощи и поддержке мы не плохо устроились в деревне. Мама купила корову, кур. Я тоже привык к простой жизни. Мать много занималась со мной, заставляла учить языки. Я, признаться, старался под любым предлогом смотаться на речку или на футбольное поле. У нашей прислуги был сын, Ванька, на год меня помладше, мы очень сдружились, вместе бегали, играли, в школу ходили в один класс. Так прошло пять лет. Постепенно мы все сравнялись, стали как бы одной семьей. Даже мама уже не смотрела на Дашу и ее мужа, как на слуг, что уж говорить обо мне. В двадцать четвертом на нас свалился тиф. Страшное время в каждом доме был покойник, а то и несколько. Не обошла беда и наш двор. Тиф унес маму, Дашу и Ваньку. Остались мы вдвоем. В это же время усилилась борьба с врагами народа. Может это было связано со смертью Ленина, но к нам зачастил уполномоченный из района… Тогда и решили мы с дядей Елистратом податься в город, тогда же он отдал мне документы Ваньки. С того момента я стал Якубовым Иваном Елистратовичем. Сыном поварихи и конюха. С такими родителями при Советской власти мне были открыты все пути. К началу войны я уже был комполка. Елистрат поселился в Ленинграде и работал на тракторном заводе. Я часто навещал его, перед войной у него стало пошаливать сердце, я привозил ему лекарства… В тридцать четвертом женился. Машенька так и не узнала, что вышла замуж не за Ивана Якубова, а за Николая Васильевича Бутурлина. Потомственного дворянина… Я все хотел рассказать ей, но как-то не решался. Времена были смутные, репрессии… Моя семья, жена и две дочки, жили с Елистратом. Я служил неподалеку, в Крондштате. А потом началась война. Блокада. Маша с девочками не успели выехать из города. Когда я смог прорваться в Ленинград, они уже погибли, Елистрата было не узнать. Он даже не смог толком объяснить, как все было, где похоронены мои девочки… Единственное, что он рассказал мне перед смертью, это то, что моя мама оставила ему на хранение талисман нашей семьи — старинную монету. Она передавалась в семье моего отца из поколения в поколение. Говорили, что она приносит удачу именно в военном деле, охраняет от штыка и пули. Я опустил ее в кисет, чтобы наверняка не потерять, и забыл о ней. Между прочим, я прошел всю войну и не имею ни одного серьезного ранения. Сейчас я думаю, а не благодарить ли мне за это тот самый отцовский талисман…

— А эта монета до сих пор с Вами? — Осторожно спросила я.

— Конечно. Сейчас я Вам покажу. — Старик резво поднялся, выдвинул ящик секретера и достал квадратную коробочку. В ней оказалась точно такая же монета, как та, что лежала у меня в кармане. Но рассмотреть ее я не успела. Иван Елистратович вдруг повалился в кресло, лицо его посерело…