— Вы что же, считаете, что Боффано не приказывал совершить убийство?

Домохозяйка пожимает плечами:

— Не знаю. Может, и приказывал. Мне кажется, нам ни к чему устраивать дискуссии по этому поводу.

— Почему же нам не подискутировать? — повышает голос Пит. — Господи, я просто не могу в это поверить! Кто еще проголосовал подобным образом?

— Я, — говорит пенсионер, в прошлом почтовый служащий.

— Вы, Роланд? Но почему?

Тот пожимает плечами. Отвечает не сразу, говорит очень медленно:

— Просто. Мне кажется. Что прокурор был. Недостаточно убедителен. Это все.

Потом почтальон судорожно сглатывает слюну. У него землистый цвет лица, глаза налиты кровью. Смотрит он куда то в сторону и Энни пытается прочесть его мысли. Неужели он работает на Учителя? Хоть бы почтальон посмотрел в ее сторону, тогда она догадалась бы.

— Неубедительно? — поражается Пит. — Да тут вообще спорить не о чем.

— Это вы так считаете, — мямлит почтальон.

— Есть же магнитофонная запись, так? Вы ее слышали? Она неопровержима.

— Это вы так считаете.

— Ничего я не считаю. Я хочу знать ваше мнение.

— Это вы так думаете.

— В каком смысле? Роланд, перестаньте вы повторять одно и то же, а то я свихнусь. — Пит оглядывается по сторонам, разводит руками. — Ну ничего себе!

— Кто-нибудь еще? — спрашивает председательница.

Энни глубоко вздыхает, и этого достаточно — все смотрят на нее.

— А почему вы проголосовали подобным образом, Энни? — спрашивает председательница. Энни молчит, у нее перехватило горло.

— Ну… — тянет она. Некоторые из присяжных сочувственно отводят глаза. — Понимаете…

Ей на помощь приходит новый персонаж.

— Почему мы, собственно, начали с тех, кто написал “не виновен”? Давайте сначала мы объясним свою позицию, правильно?

Большой, раскованный, веселый мужчина. Имя — Уилл. Одет в джинсы, черную куртку, по плечам рассыпаны светлые длинные волосы. По профессии — кларнетист, играет в джазовом ансамбле. Свадьбы, презентации и все такое.

— Давайте напишем на доске все аргументы за и против, — продолжает он. — Рассмотрим по очереди все имеющиеся улики. — Он подходит к доске. — Итак, что мы имеем? Сколько свидетелей обвинения мы заслушали?

— Троих, — говорит Пит. — Сначала этот громила, ну, который “капитан”. Как там его?

— Де Чико, — подсказывает домохозяйка из Маунт-Киско.

— Вот-вот, — кивает кларнетист и пишет “Дё Чико”. — Что вы о нем думаете? Верим мы ему или нет?

— Конечно, я бы не доверил ему и крыс морить, — говорит Пит. — Но в данном случае мне показалось, что он более или менее…

— Да он просто хотел скостить себе срок, — вмешивается булочник из Нью-Рошели; он негр.

— А чего вы хотите? — возражает кларнетист. — Иначе от членов мафии показаний не добьешься. Только если установлено прослушивание или если кто-то из них расколется.

— Магнитофонная пленка! — подхватывает Пит. — Напишите на доске “пленка”.

— Мы как раз к пленке и подошли.

— Напишите красным, — настаивает Пит.

— А у нас есть красный мел? — спрашивает кто-то.

— Давайте так, — берет инициативу почтальон. — Важные улики будем писать красным. А зеленым будем писать такие, комси комса.

— Что еще за “комси комса”? — удивляется Пит.

— Это по-французски, — объясняет почтальон. — Значит “ни то ни се”.

— Постойте-ка, — говорит Пит. — Дайте мне сказать.

Он смотрит прямо на Энни.

— Предположим, все они врут — и Де Чико, и наркокурьер, и полицейский. Предположим, они о Луи Боффано ни черта не знают. Но у нас же есть пленка, так?

Кларнетист мягко замечает:

— Послушайте, мы собираемся разобраться во всем по порядку, так что давайте не будем забегать вперед.

— Черт с ним, с порядком! — кричит Пит и снова поворачивается к Энни. — Мисс, когда вы слушали пленку, вы ведь обратили внимание на то, что было сказано о тоннеле.

Сразу трое хором повторяют:

— “И я говорю Учителю, о`кей, хочешь рыть тоннель — рой…”

Еще трое подхватывают:

— “Рой. Прикончи этого сукина сына!” Все смеются.

— Какие еще нужны доказательства? — спрашивает Пит у Энни. — Неужто вы думаете, что тоннель они рыли для того, чтобы сделать старому Сальвадоре подарок ко дню рождения?

Энни чувствует, что лицо ее заливается краской, и понимает — все на нее смотрят.

Нужно что-то отвечать. Чего я боюсь?

Я боюсь того, что они обо всем догадаются, поймут, что я тут — подсадная утка.

И все же она предпринимает попытку.

— Я не думаю… что эта пленка является неопровержимым доказательством. Прямым приказом слова Луи не назовешь.

— “Прикончи этого сукина сына”? Вы считаете, что это не прямой приказ?

— Ну… это просто разговор. Может, он хвастался. Он изображал из себя большого босса, а на самом деле…

Она скисает, смотрит на кларнетиста. У него симпатичное, дружелюбное лицо, и ей очень хочется, чтобы он ее защитил. Она заплачет, а он будет ее утешать…

— Что вы дурака валяете, мисс? — пожимает плечами Пит. — Вы и в самом деле считаете, что он невиновен? Думаете, речь идет просто о хвастовстве?

Многие скептически улыбаются.

Ну и пусть. Это совершенно не важно, думает Энни. Главное — продержаться до конца, что бы они обо мне ни думали. Нужно быть как каменная стена. Эта пытка будет продолжаться неделю, десять дней, максимум две недели. В конце концов ее оставят в покое и будет объявлено, что мнения присяжных разделились.

Славко Черник сидит на встрече общества “Анонимный алкоголик”, дожидается своего выступления. Собратья-алкоголики по очереди рассказывают кошмарные истории из своей жизни. Славко думает: неужели этот ритуал способен кому-нибудь помочь? Все эти жалобы и причитания о несчастной любви, неудачных детях, идиотском телевещании, завиральных идеях? Люди всегда жалуются на одно и то же, разве может им помочь пустая болтовня?

Заседания общества вызывают у него тошноту.

Можно было бы еще все это стерпеть, если бы подавали что-нибудь спиртное.

Когда подходит его очередь, он говорит следующее:

— Меня зовут Славко, я алкоголик.

— Привет, Славко, — сочувственно кивают головами остальные.

— Мало того, что я алкоголик, но я еще специалист по несчастной любви, жертва никотина и совершенно бездарный частный детектив. Эту профессию я ненавижу всей душой. Правда, недавно я заделался поэтом, и здесь дела у меня идут гораздо лучше. Это радует. Недавно я закончил свою первую поэму. До гонораров дело пока не дошло. Сами понимаете — нужно время, чтобы приобрести репутацию и начать грести деньги лопатой. До последнего времени я жил у себя в офисе, но сегодня меня оттуда вытурили, и теперь я живу у себя в машине. Что еще вам о себе сообщить? Я очень много курю. Никотин пожирает мои легкие. Кроме того, в последнее время ноет поясница, а это означает, что вскорости можно ожидать новой пакости от камней в почках. Теперь пару слов о моем сердце. Оно не просто разбито, а размолото в порошок. Причем сверху эта труха посыпана солью, чтобы там никогда больше ничего не выросло. Я очень люблю себя жалеть, распускать нюни, и мне до смерти надоело участвовать в ваших идиотских заседаниях. На этом мое выступление я заканчиваю.

Он затыкается и садится.

Потом выступают еще несколько нудных придурков, рассказывающих о своей несчастной жизни. Когда пытка заканчивается, Славко садится в свой дряхлый “стервятник” и едет куда глаза глядят.

Довольно скоро он оказывается перед таверной “У Гиллеспи”. На стоянке три машины. Одна принадлежит самому Гиллеспи, вторая — местному пьянчужке, который дружит с владельцем таверны. Третью машину Славко не знает, но можно не сомневаться в том, что этот посетитель под стать Гиллеспи и его корешу.

Зачем ты тут остановился, парень? Поехали дальше.

Славко все-таки заходит в таверну, но ограничивается тремя стаканами. Потом едет дальше. Как— то так само собой получается, что “стервятник” привозит его к дому Сари. Славко вспоминает, что был здесь же и прошлой ночью. Точно так же замедлил ход, остановился. Что он здесь высматривает?