Поувел расхаживал по грузовому отсеку взад и вперед, движения его были стремительными и возбужденными.

— На планетоиде находилось сто шестьдесят восемь гражданских — мужчин, женщин, детей. Спирс всех их отдал на съедение. Атмосферный процессор работал полностью автоматически, поэтому люди оказались... лишними.

Уилкс неожиданно для себя обнаружил, что стоит со стиснутыми до боли кулаками.

Поувел остановился и внимательно поглядел капралу в лицо.

— И вы позволили ему сделать это?!

— Я не убийца. Даже если вопрос касается Спирса.

— Но я видел, как вы потянулись к пистолету, когда услышали мой окрик, — напомнил Уилкс.

— Но ведь я не достал его. Просто я предполагал, что если моя жизнь окажется в опасности...

— А вы все еще так не считаете? Какого черта вам еще нужно? Формального объявления войны, что ли? Поувел на мгновение задумался.

— Послушайте, я пошел на службу, чтобы исполнить свой долг по отношению к своей планете. До этого я готовился быть священником. Закончив обучение, я намеревался стать капелланом. Из этого ничего не вышло. Меня взяли, даже из запаса, и вот я маринуюсь здесь. Но как бы Спирс ни был мне отвратителен, путь к Свету не заключается в создании еще большей Тьмы.

Уилкс тупо уставился на майора. Он уже сталкивался с чудаками, подобными Поувелу, и раньше. Разумеется, в войсках всегда были вынуждены держать врачей и религиозных деятелей. И те шли в армию, несмотря на то что в прежние времена их занятия и склонности были совершенно мирными. Однако, если тебя ранят в бою, надо чтобы кто-то тебя заштопал — и в армии появились хирурги. Если же душа твоя обуглена, нужен-то, кто успокоит тебя. Хотя лично Уилкс никогда не чувствовал проку от всех этих психологов и священников. Разумеется, они необходимы. Но когда вокруг все полыхает и к тому же начинают стрелять, иметь рядом такого товарища Уилксу бы не хотелось. Тем более когда на карту поставлена судьба человеческой цивилизации. Ибо на деле их миролюбие оборачивается подчас вещами ужасными. Уилкс сам видел, как однажды хирург заживо вырезал у человека сердце, да еще и посмеивался при этом. А служители иной веры с восторгом сожгли стадион, полный маленьких детей, ибо считали, что этого хочет их бог. Правда, Поувел вроде не из таких.

Впрочем, учитывая ситуацию, возможно и хуже.

Чего он хочет? Зачем рассказывает ему все эти ужасы?

Неожиданно Уилкс догадался зачем. Поувел был из тех, кто покупает мясо на обед в магазине, аккуратно завернутым в пакетик. Или предпочитает думать, что это всего лишь соевый протеин. Он ест его, но сам за ним не охотится. Вкус погони не прельщает его — все должно быть дезинфицировано и красиво упаковано. Кровь должна быть выпущена. Только тогда он приступит к трапезе. А охотиться и убивать — это не для него.

И в Уилксе майор наконец увидел долгожданного охотника.

Впрочем, капрал уже был внутренне готов к этой роли. Ладно. Пусть так и будет. Он уже давно привык делать грязную работу собственноручно.

Эта королева выглядела просто гигантской, гораздо крупней других королев. Она казалась древним мифологическим божеством. Нелепо, смешно было даже думать о том, что эту Разрушительницу Миров, пожирательницу душ хотя бы что-то может остановить, удержать.

Королева поблескивала в полумраке своей тяжелой массой. Четыре ряда внутренних челюстей то и дело открывались и выстреливали в пустоту, как черт из китайской табакерки, готовые уничтожить все что угодно, начиная от мыши и заканчивая слоном. Но ни слон, ни мышь ее не интересовали — она жаждала иной добычи. Она жаждала...

Билли повернулась и бросилась бежать со всех ног, но ступни ее прилипали к полу. Девушка боролась изо всех сил, но ей удавались только медленные плавные движения, словно она скользила по льду или барахталась на дне глубокой лужи, полной вязкого густого сиропа.

Она кричала и рвалась, но все бесполезно. Ноздри ее уже ощущали запах королевы, острый, горьковатый, припахивающий горелой пластмассой. Он становился все отчетливей, он уже волнами окутывал Билли, превращаясь в ужасающую вонь тел, гнивших годами в мертвом море. Темноватый гной с кровавой красной пеной готов был обрушиться на...

— Не бойся, — сказала королева. Голос ее был нежен и напоминал какую-то мелодию детства. Так матери обычно поют, успокаивая испугавшегося ребенка. — Я люблю тебя. Я хочу тебя. Ты нужна мне.

— Нет!!! — завизжала Билли. Она уже слышала подобные речи раньше. Она знала, что все они ложь. Она еще пыталась бороться, словно погребенная в янтаре доисторическая мушка, ожидающая грозной руки смерти. Жалкое насекомое, растворившееся перед лицом Великой Вечности.

— Я люблю тебя. Приди. Позволь мне коснуться тебя... И холодный коготь, будто в масло, погрузился прямо в плечо Билли.

— Неееет!!!

— Легче, легче... Все в порядке... Просто вы заснули, — успокаивал Билли техник, оказавшийся рядом с ней. Он положил ей на плечо руку.

Девушка моргнула, пытаясь побыстрей вернуться в реальность.

— Я знаю, как это бывает. Мне тоже снятся такие кошмары, — пояснил техник.

Билли глядела на него широко раскрытыми глазами, будучи не в силах вымолвить ни слова.

— Скажите врачам. Они знают некоторые средства.

— Ничего не помогает. Я имею с ними дело с десяти лет. Я знаю: это только вопрос времени — однажды эти сны станут явью.

За стеной вдруг раздался такой звук, словно кто-то стучал по полу металлическими сапогами. Билли слишком хорошо понимала, кто это мог быть.

О черт! Что же ей делать с Митчем? Даже будучи в таком дерьме, она ощущала влечение к нему. Какая сила. Говорите мне, что хотите, но это — любовь.

Проклятье.

Покинув процессор, Спирс предпринял короткую прогулку по одному из новых отсеков для яиц. Больше дюжины их покоилось на полу, устроенном самими чужими всего лишь около двух дней назад. Наблюдательные окна в таких местах располагались повсюду, и генерал знал, что бояться тут нечего. Даже двери были оставлены немного приоткрытыми, чтобы трутни, передвигавшие яйца, могли спокойно работать. Кроме всего прочего, у генерала был ключ-отмычка, с помощью которого он мог попадать в помещения, не беспокоя нервных трутней, охранявших потомство.

Спирсу очень нравились эти посещения. Шероховатая мясистая чешуя с почти цветочными лепестками, пока еще туго сомкнутыми над своим драгоценным грузом, затрагивали в суровом генерале некие тонкие струны. Он не был человеком, любящим заниматься созерцанием и размышлениями, и никогда не беспокоился ни о прошлом, которого уже не изменишь, ни о будущем, которого еще не существует. Он был не мыслителем, а деятелем. И все же находил, что в яйцах есть какая-то холодная и безжалостная красота. А главное — в них сидят еще нерожденные воины самой великой армии, с которой когда-либо приходилось сталкиваться человечеству. Спирс прежде всего был военным человеком.

Охраняемый двумя десантниками, стоявшими поодаль, генерал подошел поближе к одному из яиц, присел перед ним на корточки и положил руку на чешую, ощутив грубоватую поверхность живого контейнера. Удивительная штука. Вы можете сбросить этот закупоренный баллон с небоскреба, и он отскочит от асфальта подобно легкому мячику, не причинив своему маленькому пассажиру ни малейшего вреда.

Спирс знал это точно, ибо не раз сам проделывал подобные опыты. В специально созданной учеными камере, способной продуцировать любую гравитацию, они занимались именно такими экспериментами. Яйца были упругими и сохраняли свою цельность даже при невероятных нагрузках. Да, их можно было разрезать, если нож был достаточно острым, но сделавшему это надо было быть крайне проворным, ибо нарушение внешней стенки яйца влекло за собой резкий выброс кислотной струи, гораздо более едкой, чем кровь взрослых особей. Природа оказалась щедрой, защищая младенцев чужих, несмотря на то что они, едва появившись на свет, сразу же становились настоящими дьяволами.