— Его светлость — хороший, красивый мужчина. Не бойтесь, миледи, все будет хорошо…

Вспыхнув от собственной смелости, она выбежала из комнаты.

Я с трудом взобралась по ступенькам на большую кровать и села, застыв в ожидании. У меня были прелестные ночные чепчики с оборками, но моя маленькая подруга не советовала мне надевать чепец. Узлы и завязки не годятся для невесты. Я поинтересовалась почему. Когда смысл ответа дошел до моего сознания, я почувствовала, что заливаюсь краской, начиная от воротника моей нарядной кружевной ночной рубашки. Я немного согрелась, когда это прошло, а может, меня согрели добрые грубоватые слова женщины. Я нервничала так сильно, что кружева на груди моей ночной рубашки трепетали от биения моего сердца, как от сильного ветра. Но вот новое беспокойство отчасти вытеснило старое: понравлюсь ли я ему?

Когда дверь, наконец, открылась, я коротко вскрикнула. Должно быть, я представляла весьма смешное зрелище — застывшая на высокой постели, натянувшая одеяло до подбородка, с бледным лицом и огромными глазами. Клэр выглядел таким массивным, стоя в дверях. Он был одет как обычно.

Медленно и размеренно он приблизился к постели. Я поворачивала голову, чтобы следить за его приближением. Он был так высок, что не нуждался в ступенях, чтобы оказаться на одном уровне со мной.

— У вас есть все, что нужно? — спросил он. — Вас удобно устроили?

Я только молча кивнула.

Его взгляд остановился на моей шее, где сумасшедшее биение пульса выдавало мое волнение, и отблеск чувства появился, наконец, на его застывшем бледном лице, смягчив его выражение.

— Вы, наверное, очень утомлены после всех волнений сегодняшнего дня, — произнес он нежно. — Отдохните, как следует.

Он слегка наклонился и поцеловал меня в лоб. Губы его были холодны как лед. Он вышел из комнаты, больше не взглянув на меня. Дверь тихо закрылась.

Я плакала, пока не уснула. Одна на огромной постели, в комнате, по стенам которой плясали жуткие тени от камина, но я не смогла бы сказать, что же я оплакивала.

Часть II

Йоркшир

ГЛАВА 6

Чем дальше мы удалялись на север, тем холоднее и мрачнее становилось. К моменту, когда мы останавливались на ночлег, я просто валилась с ног от усталости, и поэтому мне нетрудно было объяснить деликатностью то, что Клэр продолжал избегать свою молодую жену. Путешествие было утомительным, пейзаж — удручающим. Холмы все еще были бурыми и не оттаявшими после зимы. Животные, казалось, тряслись от холода, стоя на голых полях. Когда Клэр сказал, что мы пересекли границу Йоркшира, я поинтересовалась, везде ли здесь так тоскливо.

Из-за скверной дороги мы на полдня отставали от расписания, намеченного Клэром. Он рассчитывал прибыть домой в первой половине дня. Но между нами и поместьем оставалось десять миль, когда начала опускаться темнота. Утром шел сильный дождь, и дороги развезло. Клэр изменил своей обычной уравновешенности и высказывал признаки нервозности из-за задержки и неудобства. Мне даже понравилось его раздражение — это была нормальная человеческая реакция. До сих пор он был слишком рассудочен и безупречен, и я чувствовала себя неуютно.

Он был достаточно вежлив, чтобы поинтересоваться моим мнением о том, продолжать ли наш путь или искать пристанища на ночь, но я знала, чему он сам отдал бы предпочтение. Ведь комнаты были уже приготовлены к нашему приезду. По дороге были постоялые дворы, где его светлость знали и оказали бы прекрасный прием, но снова оказаться в гостинице, переполненной из-за скверной погоды, было бы обидно. Поэтому я сказала, что лучше уж мы приедем поздно, но домой, и взгляд Клэра просветлел.

— В конце пути вас ждет уютный отдых, — пообещал он. — Нас ожидают сегодня, а когда я даю приказание, оно выполняется. Никто не ляжет, пока мы не приедем или пока не получат от меня сообщения, чтобы нас не ждали.

Небо на западе расчистилось, и мы залюбовались темно-красным солнцем, опускающимся в море синих и багровых туч. Пригревшись под меховой полостью, я начала задремывать. Очнувшись от внезапного толчка, я услышала голос Клэра, что-то гневно требовавший.

— Что же я могу сделать? — донесся голос кучера. — Мост впереди размыло дождями. Мы должны сделать крюк через город или вообще вернуться.

Выругавшись, Клэр закрыл окно. Он считал, что я сплю, а я, видя его настроение, не хотела выводить его из этого заблуждения. Из своего уголка я бросила взгляд в окошко, но не нашла снаружи ничего привлекательного.

По запаху можно было догадаться, что мы проезжаем через большой город. Пахло еще хуже, чем в Лондоне. Дома вдоль узенькой улочки были переполнены, как и те, что я видела в Лондоне, но не так стары. Ветхость и убогость этих коробок грязно-серого цвета были заметны даже в сгущающихся сумерках. Потом я увидела в дальнем конце улицы какое-то движение, — движение и отблеск света. Фигуры обрели четкость. Я смотрела на их приближение широко раскрытыми глазами.

Эти фигуры были порождением тесноты и отвратительных, вонючих улиц. Скособоченные, недоросшие, уродливые — ни один человек из этой молчавшей, спотыкающейся процессии не шел прямо. Самых слабых поддерживали те, кто был посильнее. Лохмотья, в которые они были одеты, почти не прикрывали их тощих тел. Образы из страшной сказки обрели плоть в ночи; языческие демоны, живущие в недрах земли, должно быть, выглядели именно так.

Один из них замешкался возле кареты, и свет от лампы упал на его лицо. У меня вырвался звук, заставивший Клэра резко обернуться.

— Это дети, — выдавила я. — Дети…

Приобняв меня за плечи, Клэр с силой отстранил меня от окна.

— Я избегаю города, когда это возможно. К сожалению, мы попали сюда в час, когда закончилась дневная смена.

— Дети, — повторила я в ужасе, — тому, кого я разглядела, не больше…

— Ему не меньше девяти, — прервал меня Клэр. — Нанимать на работу детей до этого возраста запрещено законом.

Судя по росту, ребенку было не больше пяти лет. Может быть, закон нарушали, а может быть, условия работы были таковы, что так уродовали людей. Я не могла решить, что хуже.

— Но ведь был закон, — я не могла успокоиться, — закон о работающих маленьких детях, в прошлом году…

Клэр снова перебил меня, и это должно было бы меня насторожить: обычно он был весьма щепетилен в таких вещах.

— Думаю, вы имеете в виду «Постановление о работе в шахтах», которое запрещает использовать женщин и детей для работы под землей. Однако вы неплохо осведомлены о таком неженском предмете… Полагаю, благодаря своему обожателю-радикалу.

Я ничего не ответила на это замечание, и через мгновение Кларг отпустил мои плечи и уселся на свое место. Он был раздражен.

Джонатан рассказывал именно о шахтах, я очень живо помнила его рассказ о страшном положении детей. Его описание потрясло меня, но теперь я видела, что никакими словами не опишешь этого ужаса. А ведь эти несчастные дети работали не на шахтах, а на фабрике, — на фабрике по производству тканей — шелковых, льняных, шерстяных. Какие же условия должны быть на ней, чтобы получались такие пугающие обломки человеческих существ? В первый, но далеко не в последний раз я пожалела, что так старательно замыкала свой слух при разговорах с Джонатаном. Он оказался прав. Я не избежала зрелища нищеты и бедствий, вырвавшись из Лондона.

Снова путешествие, долженствующее изменить мою жизнь, отмечено зловещим предзнаменованием. Среди лондонской жизни я позабыла нищих на зловонных улицах, память о них просто вытиснилась блеском Риджент-стрит. Но на этот раз безобразную реальность нельзя было забыть так легко.

Полночь.

Само слово наполнено потусторонним мистическим смыслом, — это час, когда приоткрываются могилы и высвобождаются силы зла. В первую ночь, проведенную мною в стенах Грейгаллоуза, звук часов, отбивающих полночь, принес смутные и угрюмые мысли.

Я достигла той точки физического и морального изнеможения, при которой уже не можешь уснуть, несмотря на страстное желание. Еще почти час после неприятного столкновения в фабричном городе мы ехали по скверным дорогам, размытым дождем и темным, как комната без окон. Вид дома не вселил в меня бодрости духа. Несмотря на приветливый свет из окон, он имел непривлекательный вид, его контуры терялись среди деревьев.