У Джонатана вырвался странный сдавленный смешок. Он несколько пришел в себя, и его глаза снова прояснились.

— Ваше беспокойство умилительно. Какое значение имеют несколько шрамов, если вы намерены убить ее?

Клэр взвился.

— Как вы смеете! — закричал он. — Как вы смеете заподозрить меня в убийстве женщины, находящейся под моим покровительством?

Джонатан глядел на него, открыв рот от изумления. Он покачал головой и прикрыл глаза, словно последнее движение причинило ему боль.

— Невероятно! — прошептал он. — Вас следовало бы держать в клетке как образчик торжества традиции над разумом. Ну-ну, милорд, успокойтесь, — добавил он, видя порывистое движение Клэра. — Прошу меня простить за непродуманные слова. Ваше обращение со мной было несколько грубым, и, боюсь, это сказалось на моих мыслительных способностях. Смею спросить вас, что вы собираетесь сделать с нами, если убийство не входит в перечень допустимых вами преступлений?

Его спокойный тон подействовал на Клэра, который все больше и больше терял самообладание. Он вытащил часы и взглянул на них.

— Время идет очень медленно, — с досадой отметил он.

— Только тогда, когда нечем себя занять, — сказал Джонатан. — Быть может, вам станет легче, если вы снова продумаете свой план действий. Быть может, там есть закавыки, которые вы не заметили.

— Там нет никаких закавык. — Клэр, казалось, не был склонен к продолжению разговора. — Все очень просто. Моя… моя супруга и ее любовник вознамерились бежать. Увы, дороги в ужасном состоянии, коляска переворачивается. Наутро, когда я обнаружу ее отсутствие, я пошлю людей на поиски. Они найдут… ситуацию, которую можно будет использовать однозначно.

Джонатан приготовился кивнуть в знак согласия, но потом задумался:

— Понимаю. А коляска, нанятый экипаж, который оказался неподходящим для нашего друга-священника и сейчас чинится? Вы ведь его наняли?

— Его украли из конюшни священника, где он находился. Я больше не могла сдержать себя:

— И вы не считаете это убийством? Оставить нас на холоде на всю ночь, раненых, без помощи, без возможности найти себе прибежище?

Джонатан взглянул на меня предостерегающе, и я умолкла.

— Существует нравственное различие между умышленным и неумышленным преступлением, — объяснил он. — По крайней мере, по мысли милорда. Он уже устроил вам несколько маленьких несчастных случаев. Ведь это он свистел вашей лошади в тот день на болоте; несомненно, нельзя считать преступлением подобный свисток. Если бы лошадь сбросила вас или вы серьезно заболели, ну что ж, здесь он был бы ни при чем. Он давал вам в переизбытке настойку опия в надежде, что вы привыкнете к ней или настолько одурманите себя, что сломаете себе шею. Следует ли ставить ему в вину, если бы вы ошиблись в дозировке лекарства, которое он по доброте своей предоставил в ваше распоряжение? Он пытался убедить вас в необходимости убежать хотя бы на некоторое время, но вы несправедливо не пошли ему в этом навстречу. Его преступления настолько незначительны, отдают таким пустячком, что нынешние его действия, должно быть, ему явно не по душе.

— А почему бы не нанять кого-нибудь? — спросила я саркастически. — Этот мерзавец из Лондона как раз подходящий тип.

— Подозреваю, его пригласили как раз для этой цели. Но он или кто-то другой, — добавил Джонатан многозначительно, — проявил мудрость и понял, что соучастник преступления потенциально может стать и обвинителем. Понятие совести у его милости — вещь тонкая, но такое случается довольно часто. Многие люди содрогнутся от ужаса, узнав о каком-либо преступлении, но не откажутся воспользоваться его плодами, если убедят себя, что не ведали об этом проступке.

Ирония, скрытая в его словах, дошла до Клэра, неотрывно следившего за стрелками часов, словно пытаясь ускорить их ход. С угрюмым видом он сунул их в карман жилета и сердито сказал:

— Вы снова несправедливы ко мне. Если вы останетесь в коляске и будете тепло одеты, вам не грозит даже простуда. Зачем мне калечить Люси? Эта история дискредитирует любое ее объяснение.

— Развод? — спросила я, не веря своим ушам, но в его голосе сквозила такая убежденность. Если бы только он не отводил глаза. — Вы имеете в виду развод? Тогда зачем все это, Клэр, вы можете развестись со мной, я не буду возражать. Вам нужны деньги, не так ли? Я дам вам их, все до последнего пенни. Только отпустите нас, не причиняя никому вреда.

На этот раз Клэр взглянул на меня, но лучше бы он этого не делал. Если бы он победоносно ухмыльнулся в ответ, словно злодей из книжки, я, возможно, возненавидела бы его. Но ухмылки не было. На его лице сохранялось выражение жестокого страдания, слабой угрозы. Я прочла в его глазах страх загнанного в ловушку животного.

— Если бы я мог, — пробормотал он.

— Так в чем же дело? Я подпишу все ваши бумаги. Соглашусь на все, что вам будет угодно. Развод прекратит действие брачного контракта, и я заставлю мистера Бима отдать вам деньги. Только не трогайте Джонатана. Не ломайте его карьеру. Я назову Фернандо, любого из слуг, кого вы пожелаете. Пожалуйста, Клэр, даю вам слово…

— Вы, быть может, но он…

Он показал жестом на Джонатана, наблюдавшего за ним со странным видом.

— Что же он может сказать? — закричала я с возросшей надеждой. — Если я подтвержу ваши обвинения, если его имя не всплывет в этом деле…

— Люси, — начал Джонатан, но его прервал крик Клэра:

— Вы не понимаете, вы ничего не знаете! Вы думаете, я поступлю так, пойду на это, чтобы забрать себе ваши деньги? Я женился на вас потому, что считал вас неизлечимо больной, дни которой сочтены. Мне сказали, что у вас чахотка. Будь они прокляты! Будь проклята эта толстая раскрашенная старуха! Это она во всем виновата. Она знала, что вы крепки здоровьем, она знала, что вам жить да жить. Она солгала мне.

Его лицо покраснело, и весь он задыхался от обуревавших его чувств. У меня наконец-то открылись глаза: передо мной был истинный Клэр, изливающий, словно испорченный ребёнок, свое раздражение, свою вину за свои же поступки на других. Как же я раньше не замечала его главную слабость? Подобно всем остальным, меня ввели в заблуждение его аристократическое происхождение и красивая внешность. За ними скрывался избалованный мальчишка, который не смог вынести крушения своих планов.

И все же мои возникшие надежды разрушило не выражение лица Клэра, а взгляд Джонатана. На какие бы тайны ни намекал Клэр, они не были секретом для Джонатана. С его лица не сходило странное, непонятное для меня выражение. Но я не могла отказаться от последней попытки:

— Для меня не имеют значения причины, которыми вы руководствовались. Мне все равно. Умоляю вас, Клэр…

— Прекратите, — сказал Джонатан. — Это бесполезно, Люси. Он не может отпустить меня. Пока я жив, ваше предложение неосуществимо. Я знаю, он…

— Заткнись, идиот! Молчать! Или ты хочешь, чтобы я убил и ее?

Он присел на пол рядом со своим пленником, их глаза разделяли какие-то сантиметры. Спустя мгновение Клэр, казалось, почувствовал молчаливое согласие во взгляде Джонатана. Он медленно разжал пальцы, оставив белые четкие следы на лице Джонатана. Он тяжело дышал, как человек, спасшийся бегством от смерти.

— Я больше не вынесу этого ожидания, — прошептал он, как будто про себя. — Оно выматывает мне силы. Сколько мне еще ждать?

В который раз Клэр взглянул на часы и снова бросил их в карман с нетерпеливым восклицанием. Он оттолкнул Джонатана, открыл дверь и вышел из комнаты, но почти тотчас вернулся обратно, не дав мне даже пошевельнуться. Следующие полчаса он ходил по комнате, словно зверь в клетке. Затем, кажется, во время третьего похода к окну он издал тихий возглас, отдернул занавески и напряженно уставился в темноту.

Джонатан повернулся на бок и лежал, не двигаясь. Со своего места я видела его руки. Он непрерывно крутил ими, напрягая мускулы, стараясь ослабить узлы на запястьях. Я последовала его примеру. Почти сразу я убедилась в тщетности своих усилий, но не оставила попыток: мне нечем было занять себя. Вскоре я сломала себе ноготь и вскрикнула от боли.