Маргарет открыла рот, чтобы что-то сказать, но Бертран предостерегающе посмотрел на нее, и она промолчала.

– Я не знаю, кто из вас виноват в том, что происходит, – продолжал старик. – Может быть, вы все виноваты. Но это не имеет значения. Вам всем всегда было наплевать на мои пожелания, на мои нужды – наплевать на меня. Я устал от всех вас и от того, что вы вытворяете. Вас всех интересуют лишь сокровища.

– А что, дядюшка, – начал Луи, – они и правда?..

– Вы это узнаете в свое время – когда я этого захочу, а не когда вы захотите. Я терпел вас все это время, потому что мы – одна семья. Но всему есть предел, семейным привязанностям тоже. И за ним... – он сделал выразительный жест, – семейные узы рвутся.

– Ах, дядюшка, – запричитала Рене, – ты просто не понял...

Луи сделал ей знак помолчать.

– Пусть дядя скажет все...

Мистер Мак-Ларен набрал побольше воздуха.

– Я не хочу делать никаких выводов, я не хочу никого обвинять. Сейчас уже слишком поздно. Все, что я хочу сказать, – мисс Пэймелл – лучшая секретарша из всех, кто был здесь за много лет. – Эти слова натолкнули меня на мысль, что мои предшественницы были как-то уж особенно некомпетентны. – Если вам удастся выжить ее отсюда, я завещаю все, что у меня есть, музеям. Я уже послал за своим адвокатом, он приедет из Бостона в конце недели, чтобы составить мое новое завещание. И вам все равно нет смысла... что-либо предпринимать теперь, – вы не знаете, что написано в моем нынешнем завещании. – Он повысил голос, чтобы перекричать поднявшийся шум. – Это все. Я не намерен спорить. Я старый, измученный человек. Спокойной ночи всем вам. – Он поклонился мне и вышел из комнаты.

В комнате повисла мертвая тишина, которую я решилась нарушить:

– Я уверена, что он в действительности не думает так, как говорит.

– Нет, он так сделает, – простонала Рене. Она умоляюще протянула ко мне руки. – Я думаю, что Эмили просто могла бы передумать и остаться здесь. А потом, через некоторое время, наделать каких-нибудь ошибок, когда сядет печатать. Тогда он вас уволит и не сможет уже свалить это на нас. Никто не засмеялся. Они молча смотрели на меня. Не рассчитывая на мое согласие – да и как они могли на него рассчитывать после всего, что произошло, – но все же с надеждой. Им больше ничего не оставалось – только надеяться.

Рене повернулась к Бертрану:

– Скажи ей, скажи, как это важно.

Бертран внезапно побледнел, и, когда он заговорил, голос его звучал как-то глухо:

– Рене, как ты можешь просить меня о таком?

– Послушайте, – обратилась я сразу ко всем, – не хочу показаться вам бесчувственной, но меня это все абсолютно не касается. – Голос у меня дрожал все сильнее и сильнее. К ужасу своему, я поняла, что сейчас расплачусь. – Меня... меня же чуть не убили сегодня... и я даже не знаю, за что. И знать не хочу. Я просто хочу у до-омой.

Эрик успокаивающе положил мне руку на плечо.

– Вы абсолютно правы. Завтра вы уедете и забудете обо всем. Только и всего.

Бертран, прищурившись, улыбнулся мне.

– Забудет ли? Я хочу сказать, – пояснил он, хотя я и сама задавала себе тот же вопрос, – сможет ли она когда-нибудь избавиться от угрызений совести, если она сейчас вот так возьмет и уедет, оставив нас в таком положении.

– Ну, она сможет утешиться мыслью о том, что облагодетельствовала музей, – заметил Эрик. – Как истинный гражданин, заботящийся о благе общества, она должна быть рада тому, что все окажется в таких надежных руках.

– Разумеется, тебе не о чем беспокоиться, – ядовито сказал Бертран. – Ты привык к простой и неприхотливой жизни. Но мы-то другие...

– Именно, – подхватила Рене. – Луи, ты самый старший. Скажи Эрику, чтобы он не давил на Эмили.

– Не могу, – ответил ее брат. – Не могу, потому что, хоть это мне и невыгодно, я знаю, что он прав.

Эрик отвесил Луи поклон. Потом протянул мне руку.

– Пойдемте, Эмили. Вам лучше подняться к себе в комнату и снова лечь в постель. У вас измученный вид, а нам надо выехать пораньше.

– Вы что, не можете остаться на день-другой? – вышла из себя Маргарет. – Мы, мы вам заплатим!

– Вам это ничего не стоит – остаться ненадолго, а для нас это так много значит, – взмолилась Рене. Она молитвенно сложила руки. – Ну, Эмили, дорогая, останьтесь хоть ненамного. Я уверена, что все будет хорошо.

Вместо меня ледяным голосом ответил Эрик:

– Мы не можем просить ее подвергаться опасности ради нас. Луи на это мрачно кивнул.

– Опасность, опасность! Какая опасность? – упрямо сказала Рене. – Вы все сгущаете краски. Я считаю, что это было просто... недопонимание.

Элис засмеялась и долго не могла успокоиться. Я тоже попыталась усмехнуться, но это вышло очень неубедительно.

– Я очень признательна всем за такую неожиданную привязанность ко мне, но, к сожалению, я не могу остаться. Это совершенно исключено.

Бертран, склонился ко мне.

– Если вы останетесь, Эмили, – тихо заговорил он, – то обещаю вам – нет, я вам клянусь, – что несчастных случаев больше не будет. Я вас защищу, положитесь на меня. Даже ценой своей жизни, если потребуется. – Его голос перешел в шепот. – Эмили, передумайте, ну, пожалуйста. Это так много значит для меня – для всех нас.

Эрик иронически рассмеялся, и это помогло мне решиться. Если я после всех этих слов уеду, это будет просто слишком.

– Ладно, – сказала я, – я останусь ненадолго, но запомните: еще один "несчастный случай", и меня уже ничто не остановит – даже если придется добираться пешком до самого моего дома.

– И все-таки вы допустили ошибку, – сказал Эрик, доведя меня до дверей комнаты.

– Я останусь на день или на два – до тех пор, пока у вашего дедушки не пройдет плохое настроение. Я не могу так поступить с вами – со всеми вами: уехать и оставить вас в таком положении.

Эрик криво усмехнулся.

– Вы не можете расстаться с Бертраном, это вы хотите сказать?

Я по-настоящему разозлилась и ответила очень резко:

– Разве вы сами не выигрываете, если я остаюсь? По-моему, не меньше, чем он.

– Я не хочу ничего выигрывать, даже если бы было что! – в свою очередь огрызнулся он. – По крайней мере ни деньги, ни сокровища – такие сокровища. Господи, я совсем заговариваюсь. – Он посмотрел на меня. – Поймите, Эмили, Бертран – мой брат. Я не могу предостерегать вас – я не могу даже слова сказать против него...

– Зачем говорить что-то против него? – у меня было неприятное чувство, что я цитирую какое-то стихотворение, но что я еще могла ответить? – Зачем не сказать что-нибудь за себя?

Лицо Эрика озарилось. Я уже и забыла, что у него такие синие глаза.

– Эмили, вы хотите сказать?..

– Эрик, ты же знаешь: Эмили нужно поскорее лечь, – с упреком прозвучал голос Элис. И она повела меня в комнату, захлопнув дверь без малейшего сострадания к Эрику.

– Спокойной ночи, Эмили, – сказал он за дверью. – Я все-таки приготовлю машину, может быть, вы передумаете.

– Вы знаете, дорогая моя, я думаю, что он прав, – сказала Элис, помогая мне улечься. – Это было очень мило с вашей стороны – согласиться пожить здесь еще немного, но мы этого не заслуживаем. У вас нет никаких оснований подвергать себя опасности ради нас. Может быть, вам лучше было бы уехать, как вы и собирались, и предоставить нас самим себе. – Заботливо заворачивая меня в одеяло, совсем как мама, Элис продолжала: – Если вы... не хотите, чтобы вас вез Эрик, мы с Луи можем взять вас с собой. Мы с ним все равно скоро возвращаемся в Нью-Йорк. Я устаю от этого дома. – И она вздохнула.

– Я пообещала, что останусь, – сказала я довольно упрямо, так как понимала, насколько неразумно было давать такое обещание. Хотя, конечно, к этому не надо относиться слишком серьезно. – И сейчас я не очень хорошо себя чувствую, чтобы куда-то ехать. Лучше дождаться утра, хорошенько выспаться и потом решать.

Но хорошенько выспаться мне не удалось. Меня мучили кошмары, я часто просыпалась. Один раз, где-то на грани сна и бодрствования, мне показалось, что я слышу далекий крик. Я прислушалась... ничего похожего на крики. Наверное, это продолжение моих кошмаров. Я снова уснула.