– Альфред… Том, – позвал дворецкий, – возьмите багаж.

Лакеи заковыляли, продвигаясь на ощупь, пока не наткнулись на груду чемоданов. Оказывается, все слуги мужского пола были слепы, не считая садовника.

– Соблаговолите последовать за мной, господа, – предложил дворецкий и зашагал нетвердой походкой в сопровождении нагруженных поклажей лакеев.

– За ним? – прошептал Уайльд. – Он же слеп, как крот. Прогулка закончится падением с балкона.

У подножия парадной лестницы мистер Гривз помедлил, обращая внимание приглашенных на длинную залу по левую сторону.

– Портретная галерея ведет в бальную залу и западное крыло, к несчастью весьма обветшавшее. Гостям не рекомендуется там появляться.

Лестница угрожающе раскачивалась и скрипела, пока они переползали со ступеньки на ступеньку, судорожно вцепившись в перила.

– Не волнуйтесь, господа, – сказал мистер Гривз, уверенно ступая, – этой лестнице уже двадцать лет.

Благополучно миновав пролет, они свернули направо в открытую галерею.

Опасения Уайльда не оправдались. Бледный как смерть дворецкий без труда находил дорогу в мрачном лабиринте. Друзья следовали за ним по пустынным коридорам, карабкались по скрипучим лестницам. Лакеи плелись позади, словно тени, приговоренные на вечное скитание по закоулкам Тракстон-Холла.

– Я знаю, почему так темно, – прошептал Конан Дойл другу. – Недуг леди Тракстон заставляет ее сторониться света.

Уайльд покосился на него:

– Стало быть, неспроста заколочены ставни?

– Вот именно.

– К тому же, – продолжал Конан Дойл, – слепая прислуга не станет возражать против полной темноты.

– Смотри, во всех коридорах по обе стороны есть выпуклости, – показал Уайльд.

– Так они передвигаются на ощупь, – догадался Конан Дойл.

– Умно, – признал Уайльд, – и немного странно.

На третьем этаже работники приоткрыли ставни, и впервые за долгое время в окна хлынул солнечный свет, отражаясь в мириадах пылинок.

Резкий поворот налево. Процессия прошла вдоль мрачного коридора, пока не уперлась в неприметную дверь.

– Ваша комната, мистер Уайльд.

Мистер Гривз достал ключ, нащупал замочную скважину и отпер замок.

– Посещают ли эту комнату привидения, сэр? – осведомился Уайльд.

– Привидения? – мрачно повторил дворецкий. – Боюсь, они тут повсюду.

– Превосходно! Мне всегда нужен зритель, пусть даже неосязаемый, – просиял Уайльд и повернулся к Конан Дойлу: – Я пока разберу вещи и подготовлюсь к вечернему выходу. Дай мне время.

Мистер Гривз и все остальные двинулись дальше. Они не прошли и дюжины шагов, как вдруг услышали пронзительный вопль Уайльда. Конан Дойл опрометью бросился назад. Ирландец грыз кулаки, дико озираясь по сторонам.

– Оскар, что с тобой? – крикнул Конан Дойл.

– Эта комната… ужасна! – произнес Уайльд страдальчески, бросив безумный взгляд на друга.

Конан Дойл вздохнул с облегчением:

– Нельзя же так пугать. Я думал, ты попал в беду.

– Так и есть, вся эта мебель, ковры, обои – нет, ты только взгляни… – он ткнул пальцем в стену, – вот настоящая беда. Кто их декоратор – Иероним Босх? Сожалею, Артур, но я умываю руки.

– Оскар, мы же только что приехали!

– Возможно, но тут мрачно и тоскливо, а всякое уродство меня угнетает. Не могу жить без красоты, аромата свежих цветов, иначе я просто зачахну.

Конан Дойл подавил разочарование и напустил на себя невозмутимый вид:

– Что ж, ладно, утром мы отправим тебя домой.

Уайльд хлопнул его по плечу:

– Ты настоящий друг, и такой отзывчивый, но не воображай, что я брошу тебя тут одного.

– Разумеется, – процедил Конан Дойл сквозь зубы, – куда же я без тебя.

Предоставив Уайльда хлопотам слуг, он последовал за мистером Гривзом. У следующей двери дворецкий достал большой ключ, нащупал замочную скважину и, открывая дверь, обернулся к Дойлу:

– Осмелюсь спросить, сэр, храпите ли вы?

– Да, еще как.

– А снятся ли вам кошмары?

Вопрос был странный, но не для Тракстон-Холла.

– Довольно редко.

Старик попытался улыбнуться:

– Тогда вам здесь понравится.

Дворецкий вошел и водрузил чемодан на стойку. Первым делом Конан Дойл ощутил затхлую атмосферу комнаты. Хотя помещение проветривалось, создавалось полное ощущение только что найденного древнего склепа. Покончив с обязанностями, мистер Гривз чуть склонил голову и побрел к двери, шаркая по вытертому ковру.

– Послушайте, а когда вы ждете остальных гостей?

– Все гости уже в замке, кроме одного, – не оборачиваясь, ответил внушительный дворецкий. – Аперитив подадут в три, затем обед в главной столовой. Я за вами приду, когда наступит срок. Могу я идти, сэр?

– Да, разумеется, благодарю вас, мистер Гривз.

Дворецкий отвесил легкий поклон, шагнул к двери.

– Ах да, еще кое-что.

Старик остановился и обернулся, излучая вселенское терпение.

– Мистер Гривз, вы давно служите в замке?

– С самого детства, как и мой отец.

– Вы знали лорда Тракстона?

– Какого именно лорда, сэр? Я служил троим. Самый молодой лорд Альфонс покинул отчий дом в зрелом возрасте. Он упал в расселину в горах Швейцарии. Тело так и не нашли.

– Он ладил с отцом?

Гривз помрачнел:

– Увы, нет, сэр, эти двое не слишком друг друга жаловали. Отец всю жизнь винил сына в смерти жены. Она умерла родами.

– Надо же, как печально.

– По-другому здесь не бывает, – сухо заметил дворецкий.

– Вы служите дольше остальных?

– Верно, сэр. Еще из старой прислуги – миссис Криган, она с нами тридцать лет, и садовник Тоби.

– Понятно.

– Это все, сэр?

– Пожалуй. Благодарю вас, мистер Гривз.

Дворецкий поклонился и побрел к двери. Он хватался за стены, а в остальном совсем не походил на слепого. Дверь за ним захлопнулась, и Конан Дойл окинул взглядом новое обиталище.

Комната была расположена со стороны фасада, ее окна выходили на юг – на обширные поля и рощицу с каменным кольцом. Несмотря на это, здесь царила кромешная тьма. Стенные панели, шкаф, кресла, кровать с балдахином – все было изготовлено из орехового дерева. Оно почернело от времени и стало похоже на обсидиан, так что обстановка поглощала весь солнечный свет. Хорошенько присмотревшись к стенам, доктор обнаружил причудливые резные узоры в виде листьев. Виноградные лозы, совсем как настоящие, оплетали дубовые ветви. В этих зарослях, по воле мастера, обитали невиданные человекоподобные существа. Дойл затаил дыхание, вспоминая, где прежде видел нечто подобное. Его отец был художником, но, увы, пристрастился к выпивке. В перерывах между запоями, пока алкоголь окончательно не лишил его рассудка, Олтемонт Дойл получал неплохой доход от ремесла. Он и в лечебнице продолжал рисовать. После его смерти картины передали семье. Конан Дойл сжег их в камине, посчитав безумными. Живопись отца всегда была полна волшебных созданий, наполовину людей, наполовину животных. Казалось, он смотрел на окружающее через призму, приоткрывавшую завесу обыденности в таинственный и странный мир.

Конан Дойл заставил себя отвернуться и первым делом положил «Непобедимого», крикетную биту, у кровати. Затем расстегнул ремни чемодана. На воле вещи немного воспряли, как тесто. Пусть Уайльд попал в точку с твидовыми костюмами, все равно они разные – цвета овсянки, светлый в крапинку, будто кекс, и бежевый. Приподняв их, он нащупал под слоями носков и кальсон кожаный мешочек, миниатюрный саквояж со стетоскопом, хирургической нитью и пузырьками лекарств. Отбросил мятые костюмы, сунул руку внутрь и выудил увесистый сверток. В черной тряпице оказался его неизменный револьвер. Доктор все не решался взять его с собой, пока не вспомнил, что предполагаемый убийца из видения тоже будет вооружен. Зачем же вступать в заведомо неравный бой – так можно решить исход дела не в свою пользу. Полюбовался немного, взвесив веблей в руке, и завернул обратно. Затем осмотрелся и решил устроить тайник под матрасом – место не самое надежное, впрочем, прислуга явно не скоро явится менять постельное белье.