– Входи, Артур, милый, – послышался усталый голос.

Дойл открыл скрипучую дверь и вошел. Спальню освещала единственная тусклая лампа на ночном столике.

– Здравствуй, Туи.

Ответом ему была слабая улыбка на бледном осунувшемся лице, утопающем в подушках. Присев на пружинистую кровать, он коснулся холодной влажной щеки Луизы:

– Как ты себя чувствуешь, дорогая?

– По-прежнему. – Она внимательно посмотрела на него. – Ты все-таки решился? Все уже знают?

Он задумчиво кивнул:

– Дело сделано.

– Ты расстроен, Артур?

Он тряхнул головой:

– Боже, ничуть!

Она выпростала руку из-под одеяла и сжала его ладонь:

– Меня не обманешь, Артур. У тебя же душа не на месте. Весь мир против тебя?

Конан Дойл кивнул с деланой улыбкой:

– Ты оказалась права.

– Не будешь жалеть?

– О, нисколько! Теперь я свободен и могу писать что хочу. Новые книги переживут меня, – и, подумав, добавил: – и прославят мое имя.

– Конечно, Артур. Тебя узнает весь мир. Ты уже знаменит. Мой муж – известный писатель!

– Как же я люблю тебя, Туи, – произнес он сдавленным голосом и, склонившись над ней, попытался приобнять, но она оттолкнула его.

– Артур, прекрати!

– Помилуй, Туи, разве можно прогонять мужа?

– Хватит!

Конан Дойл отстранился.

– Мы не должны допускать близости, – сказала Луиза. – Ты и так многим рискуешь, приходя сюда так часто.

– Меня не волнует…

– Подумай о детях, – прервала она его решительно, – кроме тебя, у них никого не останется, когда… – Она умолкла, не в силах произнести вслух страшные слова.

– Давай не будем об этом, – мягко упрекнул он.

Луиза Дойл помолчала и наконец решилась снять камень с души:

– Артур, я понимаю, что у мужчин есть потребности. Все эти годы я любила тебя и знаю, какой ты темпераментный. И я не упрекну тебя, если ты захочешь… найти…

– Туи, как ты можешь!

– Только постарайся устроить все так, чтобы я ничего не узнала. Тебе это не составит труда.

– Мы клялись перед Богом, Туи, и я останусь верен своему обету.

– Знаю, Артур, и никогда не сомневалась в твоей любви. Но ты все еще здоровый привлекательный мужчина, а я уже не могу подарить тебе необходимую близость.

– Тсс… – прошептал Дойл, касаясь пальцами ее губ. – Хочешь чего-нибудь?

Она откинулась на подушки с отрешенным видом.

– Ничего не нужно, разве что снотворное.

Он кивнул, заставил себя улыбнуться, хотя у него стоял ком в горле, и вышел.

Прихватив из прихожей докторский саквояж, Дойл отправился на кухню, просеял в стакан немного белого порошка, налил воды и накапал опия. Немного подумав, достал второй стакан и намешал порцию для себя. Обычно он спал, как медведь во время зимней спячки, но после всего случившегося никак не мог успокоиться. Он залпом выпил раствор и отнес снотворное жене.

Кабинет располагался на нижнем этаже. На письменном столе горела лампа; прислуга отлично знала свое дело. (Ведь приступ бессонницы мог обернуться новой главой или идеей рассказа.) По углам лежали сокровища, которых Дойл любовно касался по пути к рабочему месту. Тут были и видавшая виды крикетная бита с надписью «Непобедимый» на плоской стороне лопасти; и гарпун – напоминание о юношеских забавах во время службы корабельным врачом на китобойном судне в Гренландии; и африканская маска, оставшаяся после тяжелых, полных лишения лет, проведенных на Черном континенте.

Он плюхнулся в кресло и расстегнул верхние пуговки жилета. Суматошный день прошел, но нервы были взвинчены, и уснуть никак не удавалось; голову будто обручем сдавило, и не оставляло чувство, что за ним наблюдают. На стене висел портрет Шерлока Холмса кисти Сидни Пэджета, выполненный по заказу журнала «Стрэнд». Из рамки на Дойла испытующе смотрел великий сыщик, худощавый, с крючковатым носом. Художник изобразил его раскуривающим сигарету.

Конан Дойла иллюстрации не особо заботили. Неуютно поерзав под укоризненным взглядом, он встал, снял портрет со стены и перевесил ближе к книжным полкам, только бы его не видеть.

Наконец писатель устроился за столом и достал тетрадь для заметок. Под ней оказался его служебный револьвер. Дойл вытащил оружие и взвесил его в руке. Давненько им не пользовались, но и незаряженный веблей источал неукротимую смертоносную силу. Дойл вернул пистолет на место и резко задвинул ящик.

Затем раскрыл тетрадь, достал авторучку из кармана пиджака и открутил колпачок. На мгновение острие пера замерло над чистым листом и вдруг резво забегало, оставляя на странице наброски мыслей, диалогов нового персонажа, бригадира Жерара, который давно будоражил сознание писателя. Исписав целую страницу аккуратным почерком, он почувствовал, что спина затекла без движения, заморгал, потер глаза и припустил фитиль, чтобы лампа ярче светила.

Тут он заметил письмо в папке для бумаги. Вероятно, слуга принес его, каким-то чудом незаметно проскользнув мимо. Дойл вскрыл дорогой конверт специальным ножом и достал плотный гладкий лист; его взволновала мысль, будто все это с ним уже случалось. Послание было от Общества психических исследований.

Конан Дойл раскраснелся от волнения. Он уже представлял себе нечто подобное: ученые мужи на трезвую голову рассуждают о научном объяснении сверхъестественных явлений. Теперь мысли стали явью. Еще раз пробежав глазами текст, он не смог разобрать ни слова, строчки сливались. Дойл устало зажмурился. Мгновенная вспышка ошеломила его, словно налетел рой светлячков. Запахло зажженной сигаретой, можно было легко определить сорт табака. Он испуганно огляделся.

В кабинете никого, только дымок струился в воздухе. И, как ни странно, он шел от портрета Шерлока Холмса. Неужели загорелась картина? Но в камине не осталось даже тлеющего уголька.

Повалили клубы сигаретного дыма, а картина стала вздуваться пузырем, который в конце концов лопнул. Конан Дойл ошарашенно наблюдал, как сначала появились плечи и руки, а потом и весь Шерлок Холмс, выбравшись из рамки, оказался в комнате.

– Ч… что за дьявольщина? – пробормотал Конан Дойл.

Сыщик с Бейкер-стрит, раскуривая сигарету, строго посмотрел на своего создателя:

– Отвечаю на плохо сформулированный вопрос. Да, я настоящий.

– Невероятно! – вскричал Дойл.

Холмс устроился в кожаном кресле, не спуская глаз с собеседника.

– Когда исключаются все возможности, кроме одной, эта последняя, сколь ни кажется она невероятной, и есть неоспоримый факт.

– Это мои слова, – возмутился Дойл и сам удивился своему спокойствию. – А вы всего лишь плод моего воображения. Вот факт!

Шерлок Холмс немного помолчал.

– Да, вы меня создали, и теперь я существую в умах тысяч читателей, а сколько людей думает о вас, Артур? – Он скрестил ноги и смахнул пепел со штанины. – Оба приглашения, присланное вам утром и новое, связаны между собой приметным водяным знаком.

– Это феникс?

Холмс кивнул:

– Вам, должно быть, известно, что феникс – геральдический символ древнейшего английского рода?

Конан Дойл слышал об этом впервые; он нервно запустил пятерню в каштановые волосы.

– Семейства Тракстон, – пояснил Холмс. – Через две недели в Тракстон-Холле состоится встреча Общества психических исследований, на которой леди Тракстон и будет убита двумя выстрелами в грудь.