Когда и откуда взялись мои непозволительные, запрещенные мысли? Сомнений так много, что кажется голова вот — вот взорвется! Нет, они не пришли внезапно, а нарастали год от года, как снежный ком и начало им положено с уходом матери, и печальным исчезновением Кайя. Отец — с молодых ногтей преданный сторонник императора, но ярый ненавистник Роана, как и многие из среды военных, но произносить это вслух чревато неприятностями. Везде глаза и уши, поэтому надо молчать. На моей семье уже есть клеймо и любое подозрение может только усугубить наше шаткое положение.

Что ж, поздно. Пора возвращаться в крепость.

Ветер чуть поутих, сгустились тяжелые синие краски вечернего неба. Издали любуюсь величественно развивающимся над бастионом голубым флагом Истерроса, изображающим кровавое солнце с отходящими в стороны лучами. На ночь его опустят.

Я люблю природу Севера, с ее бескрайними просторами, богатством лесов и плодородной почвой бережно ухоженной трудолюбивыми руками простых землепашцев люблю этих простых, доверчивых, открытых, людей, горжусь величием империи. Мне нравится преданность солдат гарнизона. То, с каким самозабвенным трепетом они произносят имя Аарона таал ри Грея, с какой доблестью несут знамя отцов. Но, как уместить все это с обратной стороной, которую я вижу ежедневно в той же деревне? Как совместить с бесчинством, творимым ежедневно безжалостным Роаном?

Въезжаю в ворота минуя караульных разбитая усталостью и завожу в стойло Встречную. У Марьяны горит лампа, должно быть, читает. К отцу уже идти нет сил, но я обязана сказать, что все обошлось и пожелать ему спокойной ночи.

Вспомнить подробности, осознать и пережить этот кошмар снова и снова… Я уже чувствовал, что мне стоит готовиться к чему — то ужасному, к последней завершающей ноте, финальному аккорду, рывку, именуемому слушанием дела, отрежиссированного твоей рукой, отец. Огромный зал, где я один против трех без всякой защиты — что это если не фарс или бездарный спектакль? Что ж, великий дерр, я сыграю свою роль до конца. Тебя здесь нет, но сам дух, сама черная аура расползлась и просочилась всюду, лезет наружу из каждой щели и угла невероятного по размеру помещения. Ты всегда знал о самой болезненной и уязвимой точке, моей «ахиллесовой пяте», о том, чем я дорожил больше всего — честью и именем, которое будет стерто и уничтожено позорной казнью, и припечатано клеймом изменника империи.

Ни одно официальное собрание не начиналось без торжественных песнопений, воздающих хвалу императору. Вот и сейчас судьи встали и торжественно запели. Они олицетворяли законность на фоне распростертого за их спинами флага империи, но я был уверен, что решение по мне уже вынесено и даже подписано. Надо ли говорить о вездесущих изображениях, непременно развешанных на самых видных присутственных местах столицы и провинции. Если бы я не знал отца лично, никогда не догадался, что фигура на портрете — это и есть он, настолько его приукрасила, а точнее припудрила кисть художника. В жизни невысокий, смуглокожий, с рядом глубоких морщин и короткой стрижкой, поседевшими висками светлых волос и контрастными, густыми темными бровями, сросшимися над переносицей, из — под которых равнодушно взирали два холодных, стекловидных щупальца. Должно быть, глаза его некогда являлись голубыми и со временем потускнели, как это часто случается у носителей подобных оттенков — неустойчивых, склонных к колебанию на протяжении жизни. И очень редко глаза сохраняют цвет детства.

Я же ростом и статью, пошел в мать и превышал отца практически на две головы, как и ярко выраженной темной мастью, которая в моем случае полностью вытиснила светлую масть отца. Вместе с тем, мои радужки носили светло — карий, практически желтый окрас и в хорошую погоду напоминали блики солнечных лучей в глубинах окаменевшей ископаемой смолы, именуемой янтарем, по крайней мере такое сравнение приводили люди, знавшие меня лично. Это тоже свойство дарийцев, характерная черта горных народов Севера.

— Мечник первого класса Бранндон о'Майли, — перешел к делу Главный судья лет пятидесяти, практически лысый, с выпученными, как у маринованной рыбы, глазами. Неживой, холодный исполнитель, совершенно равнодушный к рутинной работе, которая предстояла сегодня ему и его помощникам. — Вы обвиняетесь судом Архарра в трусости и сдаче в плен. Расскажите по существу об обстоятельствах, при которых это произошло?

Что же произошло. Действительно, история интересная, отражающая множество слабостей и недостатков всей операции в целом, двумя тут словами не обойдешься.

Мне многое не нравилось в порядках Истерроса, политике императора, еще большего я не понимал, но никогда и в мыслях не было открыто выступать против отца, плести заговор и уж тем более переходить на сторону врага. Я был предан родной земле всей душой, и это нелегко передать словами. Здесь смешение народов, культура, природа и даже воздух особенный. Коротко не выразить — почему мне так дорог Истеррос. Я не был наивен и раньше, но последний поход надломил мою веру в само устройство государства и методы его управления.

Начнем с того, что отец хотел быстрой победы над просторами Валлии, издавна являющейся независимой, а когда не вышло — взбесился. Он ненавидел, если, что — то шло в разрез его планам.

С покоренными территориями общались паршиво. Тем, кто нашел силы и смелость сопротивляться достался несчастливый билет, отец отправлял туда своего Наместника, который часто, творил что хотел. Он нарушал договоренности, демонстративно разрывая соглашения, пользуясь людскими и природными ресурсами, на благо Таласса и прилежащих к столице территорий. А окраина жила как попало, вернее выживала. Сборщики налогов выжимали местное население до нитки — что, как правило, оправдывалось опустевшей казной еще со времен династии Кольби. На Севере дело обстояло особенно плохо. По мере удаления от Таласса и приближения к границам Истерроса я видел то, чего нельзя забыть. Я проезжал полупустыне деревни, выкошенные мором и голодом. Сборщики податей особенно свирепствовали, изымая у крестьян деньги до последнего флорина, а крупу до последнего зернышка. А кто пытался припрятать зерно подвергался жестоким пыткам. Я видел, как инквизиторы Роана разбирали крыши домов и ломали печи, как голых женщин выпускали на мороз бегать по снегу или насиловали на глазах у мужей. Я видел матерей с детьми на руках, согнанных на улицу в самую лютую стужу.

И это ложь, что отец не знал о творимых бесчинствах. После таких картин, я не раз подавал донесения через императорскую канцелярию. И даже не удивлен, что они был проигнорированы и оставались без ответа.

Вопрос в другом: куда шли все эти ресурсы? Несомненно, львиная доля денежных средств направлялась на содержание непомерно раздутой армии, строительство и ремонт мостов и прочих городских укреплений, а также жалования и пенсии должностным лицам, из которых большая часть приходилась на ведомство Палача. Больница при монастырях прибывали в плачевном состоянии и только знать могла позволить пригласить лекаря на дом. Академия же финансировалась поступающими лэрдами, за редким исключением ремесленниками, которым стоило не мало усилий собрать необходимую сумму и попасть в привилегированное учебное заведение.

Валлийцы не захотели схожей судьбы и никогда за все существование государства не входили в состав империи. Обычно территории сдавались практически без боя, но вот пришло время отдаленной заснеженной Валлии, на которую отец давно точил зуб. Официально, там находились залежи красного золота, который он, разумеется, хотел прибрать к рукам.