Обычно сначала умирают, но в вашем случае мы сделаем исключение.

Бардас Лордан находился в новом ответвлении, куда попал из главной галереи. Он услышал, как взвизгнули напрягшиеся балки, как все вдруг захрустело и затрещало, потом что-то глухо ухнуло, сбив его с колен в грязь, и… больше ничего.

Он лежал, затаив дыхание, и слушал. Если ход и собирается обрушиться, это может произойти не сразу. Все зависит от того, выдержал ли свод в том месте, где ответвление соединялось с галереей. Если нет, то потолок шахты держится лишь на силе привычки и дощатых стойках, которыми крепили стены; он может обвалиться весь и сразу, но может и задуматься, неспешно и старательно, словно туповатый ученик, рассчитывая напряжения и силы, а потом прийти наконец к выводу, что у него нет никакого права оставаться на месте. В таком случае первыми знаками надвигающейся беды будут тревожный стон усталых перекрытий и ручеек пыли, просочившейся через щели между прогнувшимися под невыносимым весом досками.

Все, конечно, получилось вполне академично: позади – блокированная галерея, впереди – плотная стена глины. В любом случае деваться некуда. Если только кто-нибудь не пробьется через завал в галерее, не установит подпорки, не вывезет мусор и не обнаружит вход в ответвление раньше, чем здесь кончится воздух, Бардаса можно считать погребенным.

Обычно сначала умирают, но в вашем случае мы сделали исключение.

Впервые за многие месяцы он осознал, что окружен темнотой. Проведя в подкопах три года, поблуждав по бесконечному лабиринту тоннелей, вырытых осажденными и осаждающими под стенами города Ап-Эскатой, Бардас мог неделями обходиться без света и не замечать его отсутствия: инстинктивная потребность видеть проявлялась только в такие вот, как этот, моменты холодного ужаса.

Хочешь света? Держись. Он лежал на мягкой, раскрошившейся глине, чувствовал ее стылое и мертвящее прикосновение к своей щеке, ее отвратительную текстуру. Интересно, ему казалось, что после трех лет пребывания под землей способность испытывать сильные ощущения уже умерла. Бардас мог бы поклясться, что вырос из таких переживаний.

Ладно. Пути назад нет. Если подумать, воздуха здесь вполне может хватить до конца смены, что в данных обстоятельствах стоит расценивать как своего рода подарок свыше. Люди, давным-давно утратившие страх перед чем-либо, все еще приходили в ужас при мысли о смерти от удушья в результате обвала.

Назад пути нет. А оставаться на месте – занятие для дураков. Единственный вариант, о котором Бардас еще мог думать, это двигаться вперед со слабой надеждой, что вражеский ход, тот, к чему они так стремились, где-то совсем близко, и что ему удастся добраться до него – в одиночку, без посторонней помощи – раньше, чем кончится воздух.

Другими словами, выбор прост: либо копай, либо лежи. После недолгих раздумий Лордан решил копать. Даже если ничего не получится, работа поможет быстрее израсходовать воздух и покончить со всем этим. Раз и навсегда.

Саперам великого вождя не понадобилось много времени, чтобы понять: с помощью обычных инструментов и приемов пласт тяжелой глины, залегавший под Ап-Эскатоем, им не одолеть. Они впали в отчаяние и затупили лопаты, сражаясь с непокорным пластом около трех месяцев, пока какой-то забредший случайно старик из обоза не подсказал, что нужно делать. Он объяснил, что до войны работал землекопом и знал толк в земляных работах. Тридцать лет этот человек занимался прокладкой сточных труб в Ап-Месе, за шесть дней разграбленном и разрушенном до основания армией великого вождя, и то, чего он не знал о канавах и глине, не стоило и плевка.

Чтобы прорубить тоннель в глине, рассказал незнакомец, нужен крепкий квадратный деревянный столб вроде воротного, с перекладиной, прикрепленной дюймах в шести от основания. Столб устанавливается по диагонали между потолком и полом тоннеля так, чтобы основание находилось в футе от глины. Потом ты усаживаешься на перекладину, прижимаешься спиной к столбу и ногами загоняешь штык лопаты в глину. Когда штык вошел, резко вскидываешь колени – от пласта должен отвалиться изрядный комок. Откидываешь глину назад, чтобы идущие за тобой метельщики убрали ее длинными баграми, отнесли к маленькой мелкой тележке на колесиках с веревками и вывезли в главную галерею, где глину перегрузят на тачку и оттащат к лифту. И так весь день. За «брыкунами» – так старик называл тех, кто работает лопатой, – и метельщиками идут плотники, укрепляющие стены тоннеля, настилающие пол и потолок. За исключением распилки досок все остальное делается в полной темноте, потому что иногда хватает даже закрытого фонаря, чтобы в тоннеле взорвались скопившиеся пары, которые называют еще траншейным газом.

Бардас Лордан был слишком высок, чтобы стать хорошим брыкуном. Когда он подтягивал ноги, сидя на перекладине, колени почти упирались в подбородок. Такая работа для коротышек, приземистых, круглых как бочки мужчин, а не для длинных, поджарых экс-фехтовальщиков. К несчастью. Бардас выровнял лопату, легко прижал острие широкого штыка к стене и резко ударил ногой – брыкнул. Кости от лодыжек до шеи задребезжали.

Конечно, брыкуну не положено работать в одиночку: утомительная обязанность убирать комья спрессованной глины из-под ног землекопа ложится на плечи метельщика с его длинным багром. Но напарник Лордана остался где-то позади, в тоннеле, под несколькими сотнями тонн обвала, а следовательно, имел уважительную причину отлынивать, пусть даже в армии великого вождя. Так что Бардасу не оставалось ничего другого, как сползать через каждые три-четыре удара с крестовины, опускаться на колени и отгребать мусор за спину. Как кролик, роющийся в цветочной клумбе.

Перестань, Бардас, хватит, не уподобляйся кроту и сдохни с достоинством.

Все это и впрямь нелепо. Цыпленок, отчаянно пытающийся проклюнуться из мраморного яйца. Князь скупцов, барон скряг – каждый сам себе могильщик. Зачем тратиться, зачем выбрасывать деньги на ветер и платить гробовщику, если можешь сделать все сам? – мелкий червяк в огромном яблоке. Брыкающийся мертвец.

Внезапно что-то изменилось. Раньше штык входил в пласт, как входят ноги мясника в вязкую плоть старой туши, теперь лопата встретила сопротивление, как могло бы быть, если бы лезвие наткнулось на спрессованную глину стены тоннеля. Каждый удар отзывался все большей дрожью, пробегавшей от ступни до голени и выше.

Что-то изменилось, а любое изменение обнадеживало. Лордан подтянул колени так, что они коснулись уголков рта, и резко распрямил. Стена будто приготовилась поддаться, уступить, а не стоять неподвижно. Уже не заботясь о том, чтобы убирать мусор, Бардас бил и бил. Осыпающаяся земля мешала, но он был слишком захвачен надеждой, чтобы делать все, как должно.

Как это похоже на тебя, Бардас: однажды это тебя и погубит.

И вот наконец после очередного пинка лопата ушла в пустоту, в ничто, а он едва не свалился с крестовины, больно ударившись о перекладину копчиком.

Прошел, слава богам. Я нашел этот чертов ход. Ловко.

Не стоит и говорить, что света не было, но зато воздух пах совсем по-другому. Кориандр. Тоннель, в который он пробился, пропитался запахом кориандра. Расширив брешь лопатой, Лордан осторожно просунул в нее ногу и почти сразу нащупал плоскую поверхность доски. Бардас невольно усмехнулся: что, если бы он отшвырнул доску, а потолок взял да и обрушился бы на него? Вот это смерть, обмочишься со смеху.

Кориандр. Булочники противника добавляют в свой хлеб кориандр, а вот в армии великого вождя туда кладут чесночную соль и розмарин. Во влажном воздухе шахт запах дыхания – кориандр или чеснок – можно учуять за 50 ярдов, и это единственный способ узнать, что под землей кто-то есть, и определить, на чьей стороне этот кто-то. Кориандр и перечная колбаса – офицеры – пахли опасностью и смертью. Розмарин и чеснок – это свои, спасатели или новая смена, ползущие по тоннелю к тебе.