– …доблестный чертов герой войны. Откапывали мерзавца, как какой-нибудь трюфель. Думали, это один из них, пока кто-то не заметил сапоги.

Бардас Лордан открыл глаза, и свет ослепил его. Он зажмурился, но недостаточно быстро. Боль и страх заставили его вскрикнуть.

– Эй, посмотрите, он приходит в себя, – сказал чей-то голос.

Невероятно, как живые существа могут переносить этот безжалостный, ослепляющий блеск; такого просто не может быть, он нереальный, это галлюцинация.

– Вот чудеса. Парень просто не должен был выжить, его должно было убить.

Что ты знаешь? Как можно убить того, кто уже умер и погребен?

Бардас попытался пошевелиться, но все его тело болело. Свет обжигал глаза даже сквозь веки.

– Сарж? Сарж, ты меня слышишь?

Голос был смутно знаком, что показалось ему странным. Как назывались те маленькие ящерицы, жившие в огне? Саламандры. Откуда, черт возьми, он узнал о саламандрах, и почему это существо называет его Саржем?

– Все нормально, – сказал еще один голос. – Просто на него свалился город: неудивительно, что у парня немного кружится голова.

Этот голос тоже был знаком. Две саламандры.

– Алексий? Алексий, это ты? Перестань дурачить этих недоумков и погаси чертов свет.

– Сарж? Эй, смотрите, он очнулся. Кто такой Алексий? Вы знаете?

– Кто ты? Я не вижу тебя, поэтому ты должен быть реальным. Неужели я убил тебя только сейчас, в галерее?

– Боги! – Это уже третий голос. – Он совсем рехнулся. Спятил. Наверное, мозги отшибло.

– Я ж сказал, ему на башку рухнул весь Ап-Эскатой, чего ты еще хочешь? Через пару дней будет как огурчик.

Никуда не денешься, рано или поздно, так или иначе, но глаза придется открывать. Все равно свет просачивается под веки, проникая в мозг.

– Может быть, я тоже умер и превратился в саламандру, а, Алексий? Ты должен был меня предупредить.

Он открыл глаза.

Поначалу Бардас различал лишь некую форму: большой коричневый овал, нависший над ним. Должно быть, такими видит людей карп из пруда.

– Сарж? – сказал овал. – Это я, Малишо. Капрал Малишо. Помнишь?

Лордан покачал головой – получилось больно.

– Не смеши меня, – пробормотал он. – Ты совсем на него не похож.

– Да это же я, Сарж. Приглядись. Эй, Доллус, скажи ему, что это я.

В поле зрения Бардаса появился второй овал, еще одна саламандра.

– Подумай, Малишо. Он же ни разу тебя не видел. Если уж на то пошло, не видел никого из нас. И мы его тоже не видели. Подумай.

– Тогда откуда нам знать, что это действительно он? – спросил кто-то еще. – Может, это один из них. Эй, не надо так на меня смотреть, я только говорю, что это возможно.

– Это он, – твердо сказала саламандра по имени Малишо. – Я где хочешь этот голос узнаю. Сарж, очнись. Все в порядке, это мы. Седьмая смена, то, что от нее осталось. Ты поправишься. Мы откопали тебя после того, как взорвался камуфлет. Война окончена. Всё. Мы победили.

Трудно было держать глаза открытыми – веки ползли вниз, и он чувствовал, как рвутся удерживающие их мышцы. Как прохудившаяся ткань.

– Победили?

– Точно. Свалили их чертов бастион, ворота рухнули, и мы взяли город штурмом. Мы победили.

– О! – Что это еще за война? О чем он говорит? Я не помню никакой войны. — Хорошо. Отлично.

– Парень понятия не имеет, о чем ты говоришь, – сказала саламандра. – Хватит, Малишо, дай бедолаге немного отдохнуть.

Легат сумел распознать корицу, гвоздику, легкий привкус имбиря, фиалковое масло, нотку жасмина. Однако один, особенный ингредиент никак не поддавался идентификации, и это бесило легата.

– Семья, – говорил полковник, – довольно известная. Была сестра, управлявшая банком на Сконе…

– Скона. – Легат осторожно опустил на поднос крохотную серебряную чашечку. – Кажется, я где-то слышал это название. Там не было войны?

– Небольшая, – ответил полковник. – Но на торговлю повлияла, хоть и ненадолго. Есть еще брат, какой-то мелкий военачальник в местечке, называемом Месогой. Ну и, конечно, наш герой командовал последней обороной Перимадеи.

– Да уж. – Жимолость? Нет, здесь сладость немного другая, не такая сухая. – Славная семейка.

– Вообще-то нет, – ответил полковник, улыбаясь. – Их отец был всего лишь арендатором. Но это уже не важно. Замечательный человек, учитывая его положение. Надо что-то сделать. Как-то его отметить. Армии это понравится.

Легат едва заметно наклонил голову.

– Придется подумать, – сказал он. – Грань между признанием заслуг и поощрением личности в таких случаях опасно тонка. Что касается политической стороны вопроса… – Мед, это, конечно, мед, приправленный чем-то. Неудивительно, что аромат столь неуловим. – Так вот, что касается политической стороны вопроса, то сейчас мы предпочитаем делать акцент на командные усилия и групповые достижения, и, насколько я понимаю, в данном конкретном случае дело обстоит именно так.

Полковник кивнул.

– Конечно, – сказал он. – До определенной степени, именно так, и мы должны работать в этом направлении. Но в армии сержант Лордан стал чем-то вроде легенды. Если мы откажем ему в официальном признании, то контрпродуктивным может стать и признание заслуг целой части. Солдаты всегда твердо стоят за своих, в этом, собственно, их сила.

– Вы правы. – Легат не нахмурился, но ему совсем не понравилось то, что он услышал. Тем не менее вопрос не столь уж и важен. – Хорошо, – сказал он, снова поднимая чашку. – Не думаю, что кому-то повредит, если мы позволим этому человеку испытать свой момент славы. Лавровый венок и почетное место в парадном марше, если он успеет встать в строй. Ну и продвижение по службе.

Полковник кивнул в знак того, что предложение его устраивает. Повышение означает перевод, а значит, он окажется вдали от солдат, избравших его своим объектом преданности.

– Гражданство? Или, может быть, нет. Хотя, конечно, прецеденты уже случались.

– С этим мне придется обратиться в службу управления провинции, – сказал легат. – Прецедент не есть то же самое, что правило или даже обычай. И тот факт, что когда-то что-то произошло однажды и было признано официально, не означает, что так должно быть и дальше.

Полковник промолчал, показав тем самым, что вопрос остается, не снимается с повестки. У легата свои хозяева-политики, но у него армия, нуждающаяся в мотивации, и, в конце концов, он только взял Ап-Эскатой.

– Простите, – сказал вдруг легат, – но мне просто необходимо кое-что узнать. Это мед?

Полковник улыбнулся.

– Вы очень разборчивы, – сказал он. – Да, верно, это мед, весьма редкая, характерная только для этого района разновидность. И он не местный, его привозят издалека, с севера. Больше такого нигде нет. Это вересковый мед.

– Вересковый, – повторил легат таким тоном, будто полковник упомянул о морских змеях.

– Пчелы собирают нектар с цветов вереска, – объяснил полковник, – и это придает меду столь выраженный аромат. Сам по себе он ничего особенного не представляет, но смешанный в нужной пропорции с другими ингредиентами дает неплохой эффект, вы не думаете?

Вересковый мед, подумал легат, что дальше? Он, пожалуй, даже пошел бы на уступку в вопросе о гражданстве, но в центре его бы не поняли. Пока еще.

– Ваш сержант… вот что я сделаю. Мы дадим ему испытательный срок. Если он прослужит столько-то лет, то получит полное гражданство. Я бы сказал, такое решение устанавливает нужный баланс между признанием и побуждением, согласны?

Полковник улыбнулся:

– Вот и отлично. Уверен, это самым чудесным образом скажется на моральном духе. – Он поднял серебряный кувшин и наполнил чашку легата. – Очень важно, так я всегда считал, не упустить победу из рук.

На известие о падении Ап-Эскатоя, последовавшего после трех лет осады, купцы острова отреагировали с характерной быстротой и решительностью. Они тут же подняли цены на изюм (на четверть за бушель), шафран (на шесть четвертей за унцию), индиго, корицу и свинцовые белила. В результате рынок выровнялся, а не отправился в свободное падение, и заемный процент банка Шастела установился в конце дня на уровне, превышающем прежний на полпроцента. Кто-то, конечно, потерял, но большинство получили прибыль, и по завершении торгов уже можно было с уверенностью сказать, что долговременного урона удалось избежать.