На пристани собралась уже изрядная толпа человек в шестьдесят – немалый экипаж для корабля такого размера: хотя, возможно, они были пассажирами. Потом – все произошло в тот отрезок времени, которого Полласу хватило, чтобы повернуться и принюхаться к запаху хлеба в печи – они все извлекли мечи, топоры и луки, надели на головы шлемы и выставили щиты. И только тут Поллас вспомнил, где видел такой корабль. Пираты Ап-Олетри, беглые рабы и дезертиры из армии Империи, люди, ставшие чумой для всего южного побережья, и если так, то явились они сюда вовсе не для легкого завтрака.

Поллас Артеваль застыл на месте с открытым ртом, с ужасом сознавая, что не знает, как поступить. Пираты строились в колонны, человек по двадцать в каждой, а он думал лишь о жене, пекущей хлеб, и дочери, нарезающей бекон. Поллас не мог защитить их, у него не было никакого оружия, и он не умел драться. В Торнойсе солдатские навыки ни к чему. Здесь никто никому не угрожал. В какой-то момент Полласу пришла в голову утешительная мысль, что, может быть, чужаки просто имеют при себе оружие, все эти щиты, мечи и шлемы, но вовсе не собираются пускать его в ход.

Не сводя глаз с непрошеных гостей, он попятился к крыльцу.

Успокойся и рассуждай логично: они явились сюда не для того, чтобы убивать, им нужна только добыча, и если никто не окажет сопротивления, если не найдется какого-нибудь глупца…

Должно быть, виной всему стал чей-то неверно истолкованный жест, какое-то слишком быстрое движение. Скорее всего зафиксированный краем глаза сигнал, поданный на языке тела и спровоцировавший инстинктивный, а не обдуманный ответ. Вероятнее всего, то, что произошло, случилось абсолютно непреднамеренно, но, так или иначе, а один из солдат Горгаса снял лук и выстрелил в одного из морских разбойников. Шесть человек не станут сражаться с силами вдесятеро большими, даже если все шестеро герои. Если бы стрела пролетела мимо или хотя бы просто скользнула по латам или шлему, все пошло бы по-другому, но этого не произошло. Пират упал на колени, вопя от боли, а его товарищи, вместо того чтобы помочь раненому, набросились на солдат. Все, может быть, еще обошлось бы, если бы они сразу убили всех шестерых, но и тут судьба выбрала худший сценарий. Один из шестерки бросился вдруг бежать к холму по направлению к казарме, где Горгас, дабы сделать свое присутствие в Торнойсе более ощутимым, разместил полроты военных. Прежде чем кто-либо успел что-то предпринять, солдат развил такую скорость, на которую никто не посчитал бы его способным. Настроение пиратов выразилось в том, как они вступили в бой. Без особенного удовольствия, но решительно и даже отчаянно, как люди, у которых легкая работа превращается вдруг в тяжкую повинность. Драться, как бы говорили их лица, что ж, мы не против. Они выставили вперед щиты с видом уставших рабочих, узнавших о том, что придется еще немного задержаться.

Идут сюда, понял Поллас, но что он мог сделать, кроме как убраться прочь и увести в безопасное место семью? И еще Поллас знал, сам не отдавая себя в том отчета, откуда возникло это знание, что он уже опоздал. Ситуация не воспринималась им как реальная. Только что, совсем недавно – за это время не успела бы даже вскипеть вода в чайнике – все было нормально. И вот теперь у него на глазах люди, которых он знал: лавочники, грузчики и портовые бродяги, убегали от надвигающейся стены щитов, спотыкались и падали. Поллас не раз видел нечто подобное во сне, когда какой-то кажущийся смутно знакомым, но остающийся безымянным враг или монстр преследовал его, гнался за ним по улице или искал его в доме. При этом всегда – и в снах, и сейчас – присутствовало странное, не объясняющееся логикой ощущение отстраненности (вообще-то все в порядке, ты просто спишь), чувство, присущее стороннему наблюдателю…

Кто-то тянул его за руку. Поллас оглянулся и увидел жену. Она указывала куда-то одной рукой и что-то выкрикивала. Он уступил, позволил ей увлечь себя, но при этом оглянулся – пираты вооружились скамьей, стоявшей перед «Счастливым Возвращением», и, орудуя ею как тараном, ломали двери склада, где хранился сыр. Они уже ворвались в дом Дола Бавена, потому что сам хозяин, почти голый, выбирался через заднее окно, не посмотрев, что его там ждет. Дол спрыгнул на землю и оказался как раз перед группой пиратов, один из которых ткнул его под ребра алебардой.

– Ну же, идем, – кричала жена с той же примерно интонацией, с которой обычно гнала его домой, когда на столе уже остывал обед, и Поллас находил в этом смысл, но убивали его друзей, и самое меньшее, что он мог – это наблюдать.

– Маваут, вернись!

Это снова кричала жена, кричала вслед дочери, помчавшейся куда подальше от происходящего и, конечно, выбравшей неверное направление.

Белис хотела броситься за ней, но Поллас удержал ее, стиснув запястье. Он видел, как Маваут, путаясь в длинных юбках, скатилась с холма, едва не врезалась в стену щитов, развернулась и помчалась назад.

Они шли сюда, поднимались по склону. Если бы Поллас побежал, то, возможно, еще успел бы убраться с их пути.

– Ладно, иду, – сказал он, и в этот момент в воздухе над ним возникла стрела, повисла, клюнула носом и стала падать на него. Он видел ее совершенно отчетливо, вплоть до цвета оперения, проследил весь ее маршрут до того самого мига, когда она проткнула его и вышла с другой стороны, оставив в теле Полласа шесть дюймов древка и перьев.

Белис завопила, но Поллас почувствовал лишь легкий удар , и больше ничего, кроме, пожалуй, какого-то незнакомого и смутно тревожного ощущения присутствия чего-то постороннего и искусственного в своем теле.

– Ладно, – бросил он жене, – перестань суетиться. Пора действовать обдуманно, пора уводить семью еще выше, к дороге. Пираты действуют предсказуемо, у них есть дела поважнее, чем преследовать отдельных разбегающихся жителей.

Поллас опустился на ступеньку перед домом Арка Джависа и посмотрел на стрелу. Рубашка пропиталась кровью. Вставать было уже бессмысленно. Колени стали ватными, слабость ощущалась даже в локтях и запястьях. Он не смог сосредоточиться, собраться, справиться с рассеянностью. Лучшее и единственное, что мог Поллас, – это прислониться к двери и хотя бы ненадолго закрыть глаза, подождать, пока вернутся силы.

Жена и дочь снова спорили – они всегда спорили, Маваут была в таком возрасте, – и, похоже, речь шла о том, нужно или не нужно вытаскивать стрелу. Белис говорила, что если вытащить стрелу сейчас, то кровотечение только усилится, и Поллас умрет. Маваут придерживалась противоположной точки зрения – конечно! – и уже почти впала в истерику. Поллас надеялся, что жена не уступит, как делала обычно, когда дочь доводила себя до такого состояния, потому что было бы ужасно умереть из-за избалованного ребенка.

Он, должно быть, уснул на какое-то время, хотя ему показалось, что прошло всего лишь мгновение. Но до него долетали различные звуки, крики людей, передающих приказания. Какой-то мужчина требовал от кого-то держаться строя, другой кричал что-то вроде «поднять алебарды».

Поллас приподнял голову – она стала очень тяжелой, – но на улице никого не было, кроме Белис, Маваут и его самого; бой, если это был бой, происходил ярдах в пятидесяти отсюда, на главной улице. Он напрягся, стараясь по звукам определить, что происходит, но в отсутствие зрительных образов отличить пиратов от людей Горгаса Лордана оказалось невозможно. И, конечно, он ничего не знал о том, как ведутся боевые действия, а без этого догадаться, что творится на месте боя, было так же трудно, как и отгадать, который час, слушая тиканье часов. Крики… приказы… Никогда раньше Полласу и в голову не приходило, что у сержантов столько дел… примерно как у капитана на корабле или у бригадира на стройке – обо всем надо думать одновременно и принимать решения молниеносно. Поллас не понимал значения военных терминов. Ни звона стали, ни стонов умирающих, ничего такого, что привычно ассоциировалось с войной, не было. Вообще все происходило настолько тихо, что у него даже появилась мысль, а дерется ли вообще кто-то?