Последние ярды пришлось пробежать. До низины добрались немногие, большинство не удержалось на ногах, и каждый, кто упал, свалил еще двоих или троих. На них не обращали внимания, разберутся сами, если смогут. Бардас знал, что там, под убитыми, есть и живые, придавленные телами погибших, как в подкопе при обвале. Им придется подождать, а дождутся ли… это зависит от того, сможет ли генерал, он же сержант Лордан, выиграть сражение. В противном случае они так и останутся лежать, пока не умрут, или пока не появятся стервятники, чтобы собрать трофеи и освежевать тела.

Никогда не передавай бразды командования в руки чужестранцу. Отличный рецепт для желающих проиграть.

Солдатам удалось спуститься по склону, но самое сложное ждало впереди. Подъем был не очень высоким, но крутым, а на вершине стоял враг. Почему он не остался на чертовой ферме? Куда легче таскать на спине мешки с зерном, поднимаясь по лестнице на чердак. Каждый шаг отдавался напряжением всех мышц. Казалось, они сейчас вырвутся из-под кожи на коленях и бедрах. Он чувствовал их предел – не очень-то умно, Бардас, ты сам себе вредишь, – а при мысли о том, что, поднявшись на гребень, придется еще и драться, едва не расхохотался вслух. Если кто-то желает с ним сразиться, пусть сначала поможет вползти наверх, как помогают старику, потерявшему костыли и едва держащемуся на ногах.

Стрелы, ударяясь о броню, отлетали в сторону с огорченным визгом. Но, конечно, хотя угол был не совсем подходящий для ведения огня, не всем везло так, как ему. Каждый подстреленный падал вниз, увлекая за собой двоих или троих, и они катились к подножию холма. Будь противник посмышленее, сверху швыряли бы камни и сбрасывали бревна. Скорость подъема упала, как будто время остановилось, и все равно ничего не оставалось, как заставить себя сделать очередной шаг, потом еще один. Теперь даже дышать стало невозможно. Вот так проигрываются сражения, так случаются катастрофы: из-за груды хлама, кучи частей, не выдержавших испытания.

Бардас смотрел прямо на пару сапог. Это были старые сапоги, поношенные, со сбитыми мысками. Когда-то у меня были такие же, подумал он, и только успел вспомнить, что снял их с мертвеца после сражения на равнине, как владелец сапог пнул его в лоб. Вопреки всему Бардас не удержался от ухмылки – смеяться он не мог, потому что не хватало воздуха – и тут же услышал взвизг боли. В следующий момент – он по-прежнему не видел ничего, кроме ног стоящего выше мужчины – Бардас, подавив боль, рванулся вперед вместе со своей пикой, тяжеленной сумкой, взятой неизвестно для чего и пока еще не пригодившейся.

Бой. Ну что ж, это нам знакомо. По крайней мере здесь я знаю, что и как делать.

Не теряя инерции рывка, Бардас выбрался на гребень, переступил через мертвеца с торчащей из живота пикой и шагнул вперед. Кто-то, кого он не видел, ударил по его плечу – напрасные старания. Бардас не остановился, не повернул головы, словно стал объектом приставания уличного пьянчуги – а кому охота тратить силы на пьяницу? – и прошел мимо. Он попытался вздохнуть, втянуть в себя весь воздух мира. Но горло перехватило, будто в нем застряло целое яблоко. Какой-то идиот попытался ткнуть в него пикой, но Бардас лишь поднял и опустил руку. Ее веса вполне хватило, чтобы придать мечу достаточную силу – лезвие разрубило кость и плоть, броня сделала все необходимое, человек внутри нее не имел к происходящему почти никакого отношения.

Вот оно и случилось, подумал Бардас, вытаскивая меч из рассеченной ключицы. Я оброс броней, и только она, стальная часть меня, жива.

Его испытывали, чем только могли: мечами, копьями, алебардами, в него швыряли камни, били дубинками. Но броня не поддавалась. Им было далеко до Болло с его кувалдой. В свою очередь их плоть и кости оказались полным браком, проверку не прошел никто. Когда рубка закончилась и Бардас огляделся, вокруг валялись руки и ноги, головы и туловища. Ничего удивительного, подумалось ему, ведь они все сделаны из совсем другого материала, а вступать в сражение, не будучи самому стальным, полное безумие.

Когда конница прибыла наконец к месту действия, все было уже решено. Никто этому не обрадовался, как и тому, что армия перешла под командование чужеземца, да еще и сержанта пехоты. Капитаном конницы оказался перимадеец по имени Алетриас Саравин. Бардас попытался передать командование ему, но из этого ничего не вышло.

– Черта с два, – сказал Саравин. – Прошлый раз вы все напутали, теперь у вас есть возможность исправиться.

Бардасу показалось, что спорить с ним бесполезно, так что он отказался от всяких попыток и приказал капитану взять три роты и провести разведку, обращая особое внимание на возможное присутствие поблизости значительных групп лучников. Саравин ускакал, а Бардас распорядился разбить лагерь на ночь.

Через некоторое время нашли и принесли тело Эстара. На полковнике не было никаких отметин, если не считать следов ног. Судя по всему, он упал с лошади и умер от сердечного приступа, пытаясь подняться без посторонней помощи и во всем боевом облачении.

– Можно попробовать зайти в «Честь и славу», – предложила Исъют Месатгес. – Сейчас там не должно быть слишком тесно, а суп у них вполне сносный.

Ветриз кивнула. Ее не очень интересовало, где сесть. Главное – сделать это побыстрее. Она уже совершила серьезную ошибку, надев новые сандалии – жесткий кожаный ремешок и двухдюймовые каблуки, как требовалось новой модой, – и только теперь поняла, что их следовало бы хорошенько разносить.

Рыбный суп оказался в итоге довольно-таки средним, не помогло и то, что повара оставили мидии и устриц в раковинах.

– Вероятно, это означает свежесть и простоту, – заметила Исъют, пытаясь утопить упорно всплывающую мидию, – но, по-моему, все дело в том, что повара просто не хотят возиться с раковинами. Должна сказать, что я с ними полностью согласна. Грязная и неприятная работа. Но, с другой стороны, когда на тарелке лежит целая груда вскрытых раковин, аппетита это тоже не добавляет.

Ветриз рассеянно улыбнулась; у нее болела голова, и не было настроения выслушивать рассуждения Исъют Месатгес.

– Тогда оставь их в покое и просто ешь суп.

– Что? А как быть со всем остальным, за что уже уплачено?

– Ну уж нет! – Исъют скорчила гримасу и разломила раковину мидии. – Хуже всего эти маленькие розовые штучки, свернувшиеся в комочки. Мне они напоминают личинок, а чтобы вскрыть панцирь, требуются лом и молот.

В комнату кто-то вошел, лысый затылок и разворот широких плеч показался Ветриз знакомым.

– Знаешь, – сказала она, – я вообще-то не голодна. Пожалуй, пойду домой.

– Ох, не глупи. Послушай, если тебе не нравится рыбный суп, давай закажем что-нибудь другое. Как насчет баранины с соусом карри?

– Нет, я действительно не хочу есть.

Ветриз поймала себя на том, что говорит громче, чем обычно.

Несколько человек, включая широкоплечего мужчину, посмотрели на нее. Его взгляд задержался на лице Ветриз. Он усмехнулся и направился к столику у окна. Ветриз откинулась на спинку стула, чувствуя себя так, словно уже съела что-то несвежее.

– Дело ведь не в супе, верно? – спросила Исъют.

– Нет, не в супе.

Исъют проводила взглядом удаляющуюся спину.

– Это не мое дело?

– Ты права. Это не твое дело.

– Ну что ж, по крайней мере откровенно. Если ты не будешь есть, то, надеюсь, я могу отщипнуть у тебя хлеба?

Горгас Лордан остановился и огляделся, отыскивая в полупустом зале того, кто был ему нужен. Не заметить эти худые, всегда приподнятые плечи было невозможно. Он подошел ближе и протянул руку.

Исъют Лордан вздрогнула и едва не подскочила, но, увидев, кто дотронулся до ее плеча, заметно расслабилась, хотя взгляд остался настороженным.

– Дядя Горгас, – сказала она.

– Я получил твое письмо. – Он подтянул скамейку и уселся рядом с ней. В этом обычном, ничем не примечательном местечке его крупная фигура казалась немного неуместной. – Оно пришло как раз в тот момент, когда я собирался сюда на встречу с одним человеком. Вот я и подумал, что заодно и тебя подвезу.