Спиннер патрульного автомобиля отследил увезшую Хаяки «скорую», и послушная машина доставила инспектора в Ногалесский Центральный, избранный госпиталь департамента для раненых при исполнении служебных обязанностей сотрудников. Перехвативший его в коридоре четырнадцатого этажа мед-мелькарь уведомил Карденаса, что сержант все еще в операционной. Инспектор не стал давить на этого серьезного молодого человека, выпытывая подробности. Его тон и так вполне уверил Карденаса, что с массивным сержантом будет все в порядке. Инспектор по голосу определил, что мелькарь говорит правду, а не сочиняет удобную профессиональную ложь. Тем не менее остаток дня он провел в госпитале, пока ему не позволили наконец заглянуть в послеоперационную палату.
Лежа с закрытыми глазами, лицом вниз, Хаяки плавал в воздухе, обмотанный только-только приставшим эписпреем. Эта розоватая искусственная эпидерма постепенно сливалась с собственной кожей сержанта, зарубцовывая и исцеляя ужасающие ожоги, покрывавшие большую часть его широкой голой спины. Было невозможно определить, сколько у него осталось собственной эпидермы. Как и положено любой жертве серьезных ожогов, он плавал в подвешенном состоянии над койкой, паря в магнитном поле, которому предназначалось предохранять его серьезно пострадавшую кожу от любого контакта с твердой поверхностью. Даже самые тонкие и мягкие простыни могли умножить травмы жертвы сильных ожогов. Диамагнитные свойства человеческого тела, которые позволяли ему отталкиваться от магнитного поля, создаваемого больничным проектором Перкинса, были реализованы лишь в последние тридцать лет.
Из носа и таза сержанта тянулись трубочки. Сфокусированные на его торсе сканеры выдавали на экраны показания всаженных ему в тело в стратегических точках нанохиров. Карденас провел достаточно много времени в госпиталях («Слишком много времени», — спокойно думал он) и повидал в действии достаточно аппаратуры, чтобы научиться истолковывать многие из показаний датчиков. В целом они показывали, что состояние пациента стабильное, хоть и не дающее повода радоваться.
С той самой минуты, как Карденас покинул место преступления, в нем постоянно нарастал мрачный, тихий гнев. Тот факт, что обыкновенный, ничем не примечательный дом в инурбе попытался убить их с напарником, и так уже служил достаточной причиной для ярости. И то обстоятельство, что дом не проявлял разборчивости в своей смертоносной деятельности, всего лишь делало эту попытку намного более предосудительной. Представлялось очевидным, что данная система устанавливалась отнюдь не с целью защиты от такого повседневного преступления, как кража со взломом. Она была не только чересчур сложной и дорогой, но и вдобавок едва ли с успехом могла сохранить имущество домовладельца. Ее спроектировали с расчетом принять непрошеных гостей с распростертыми объятиями — а потом уничтожить их, да так, что владелец системы готов был пожертвовать в этой попытке всем своим жилищем.
Если не воров и, по всей вероятности, вовсе не нанесших визит федералов, то кого же? В основе большинства систем защиты домов лежала ярость. А в основе этого, куда более изощренного устройства, которое чуть не убило его с напарником, лежал страх. Кого или чего приходилось страшиться вроде бы обыкновенной инурбной семье вроде Андерсонов, да притом до такой степени, что они решили превратить собственную резиденцию в самую сложную мину-ловушку, с какой когда-либо доводилось сталкиваться Карденасу? Он был уверен лишь в одном: это как-то связано с причиной, по которой покойному Джорджу Андерсону понадобилось две личности.
Плавающее в послеоперационной палате тело чуть заметно шевельнулось. Выражение лица Карденаса не изменилось. Он не мог интуитить лежащего без сознания. Но этого и не требовалось. Достаточно было просто посмотреть на парящее над койкой тело друга. С эндорфинной капельницей или без нее, Хаяки наверняка страдал от боли. Когда же сержант придет в себя и будет снова в состоянии чувствовать, станет еще хуже. Карденас ничего не мог тут поделать.
Но он вполне мог, черт возьми, сделать кое-что иное. Для начала ему очень сильно хотелось потолковать с этой бывшей миз Джордж Андерсон.
Ярость инспектора по адресу безразличного механизма, чуть не лишившего жизни его друга и напарника, начала понемногу спадать лишь ночью, когда он сидел в своем кодо с видом на благоустроенный пейзаж и искусственно проложенное с привязкой к рельефу русло реки Санта-Рита. Капельно орошаемая растительность смягчала суровый ландшафт по обоим берегам. Двигалась по этой озаряемой полумесяцем местности только одинокая любительница ночного бега трусцой, на обуви и кепочке которой светились голубые квантовые точки. Пояс бегуньи ритмично пульсировал, предупреждая потенциальных грабителей, что наряд девушки полностью заряжен и готов парализовать любого нападающего, у которого хватит глупости схватить ее.
За рекой виднелись огни Полосы, тянущиеся до самого Калифорнийского залива. Прошедший минувшей ночью ливень очистил воздух, открыв сияющие в небе звезды, взиравшие с полнейшим безразличием на незначительные изменения, внесенные человечеством в древний ландшафт Соноры. Вид этой мирной панорамы помог ему успокоить свои мятущиеся мысли. Равно как и охлажденное «Дос Экис» у него в руке.
Сделав последний глоток пива, он поставил пустую бутылку рядом с ее тремя пустыми сестрами. После того, как бутылка опустела, вплетенная в стекло одноразовая индукционная спираль живо отключилась. Стекло сразу же начало нагреваться. Повернувшись на вращающемся кресле, Карденас негромко произнес несколько слов в свой вит. Настенный экран мигнул, оживая, и предложил на выбор для беглого просмотра подборку бессодержательных программ. Развалившись на кресле в одном нижнем белье, он уставился невидящим взором на медленно ползущие данные.
Медицинские предзнаменования выглядели отличными, но покуда Хаяки лежит в магполе, полагать, будто опасность миновала, никак нельзя. Если этот большой толстый ленивец умрет…
Не обращая внимания на предлагаемые юмористические и документальные передачи, он выбрал короткий успокоительный сон. И так же, как в другие бессчетные ночи, заснул в кресле.
Угнездившийся в тихом тупичке соче имени Мэри Энсон Картер представлял собой аккуратный автономный комплекс, спроектированный для наставления всем аспектам Реальной Жизни детей в возрасте от четырех до тринадцати лет. До-университетские академические дисциплины, конечно, уже с середины века преподавали не в школах. Этими предметами ученики намного лучше овладевали в мирной и приватной обстановке родной резиденции ребенка, с помощью домашних ящиков и подальше от отвлекающих действий детей одного с ними возраста. В четырнадцать лет подросток поступал на двухгодичные курсы аналитических исследований и в продвинутый соче, а в шестнадцать делался выбор между высшим образованием, программами профессионального обучения, государственной службой и уймой менее определенных взрослых вариантов выбора, таких, как военная служба.
В соче ребенок узнавал о психологии отношений между мужчиной и женщиной, свиданиях, институте брака, сексе, о том, как открыть счет в банке и производить операции с ним, как выполнить простой ремонт по дому, как иметь дело с кредитом, как купить жилище, управиться с адвокатами, проконсультироваться у врачей, составить планы на отпуск, приобретать товары и услуги, покупать и готовить пищу — словом, обо всех необходимых составляющих повседневной жизни, о которых дети, как почему-то ожидали самодовольные предыдущие поколения, должны были узнать самостоятельно, чаще всего при посредстве совершенно неадекватных вариаций постепенного усвоения. Иными словами, в соче детей обучали всем действительно важным вещам. Биология и математика, география и словесность, история и литература, рисование и основы гражданственности — все эти предметы лучше изучались дома, через домашний ящик.
С восьми утра до полудня, четыре дня в неделю, дети собирались в своем местном соче обучаться тому, чего ожидало от них человеческое племя: как быть достойным человеком и выжить в мире, становящемся все сложнее не с каждым годом, а с каждым днем. Вот в этом-то бурлящем доподростковом вареве и числилась некая двенадцатилетняя Катла Андерсон, с которой очень хотел побеседовать Анхель Карденас. Та пожилая соседка, с которой он поговорил перед разрушенным жилищем Андерсонов, сообщила ему, что мать девочки всегда отвозила ее в соче и вновь привозила домой. Думая об этом, он показал свой идент вооруженному охраннику при входе.
