– Ты куда-то собираешься? Я тебя отвлекаю?

– Нет. Никуда.

– Ждешь кого-то?

– Нет.

– Ты за дурака меня держишь? – обвожу рукой Женин наряд.

– Я купила платье и захотела его примерить. Только я не обязана перед вами отчитываться.

– С чего такие разительные перемены?

– Напомните мне, Алексей Викторович, мы с вами состоим в отношениях, чтобы я отвечала на столь личные вопросы?

– Ладно, плевать, я хочу услышать максимально правдивый ответ на один вопрос. Пожалуйста. Ты беременна?

На мой вопрос Женя открыто усмехается и отвечать не спешит. Встаю с дивана и становлюсь напротив нее. Долго испепеляю взглядом. До тех пор, пока она не перестает улыбаться.

– Я не беременна. Это были таблетки для Анны Владимировны. Вот она в положении. А стошнило меня на вас, потому что впервые за неделю я съела что-то кроме кофе. И, видимо, мой желудок не выдержал купленных для Анны Владимировны беляшей.

Не припомню, когда в последний раз мне было так хорошо. Стою и, кажется, улыбаюсь как дебил. Много ли нужно человеку для счастья?

– Это все, о чем вы хотели поговорить?

– Нет. Не все.

Вместо того, чтобы выдать всю правду, я протягиваю руку к Жениному лицу и провожу ребром ладони по ее щеке. И так захотелось в этот момент ее поцеловать, что заготовленные слова об этом уроде напрочь вылетели из головы. Потянул Женю на себя и накрыл ее губы своими. Совершенно не планировал продолжения, но рука сама стала блуждать по ее телу.

– Не надо, – тихо произносит Женя, вырываясь из моих рук.

– Жень, ты же сама этого хочешь.

– Когда я сидела на вокзале и думала о своей никчемной жизни, я жалела, что почти ничего не пробовала в этой жизни. Равно как и пожалела о том, что отказывалась от твоих предложений. Я правда хотела прийти к тебе, потому что, несмотря на все те гадкие слова, которые ты говоришь, ты мне нравишься. Но я хотела прийти сама, а не потому что должна. Ты старательно лепишь из меня проститутку, пусть и завуалированно. Содержанку, да, как угодно, называй. Я хочу не того, что предложил мне ты. Этого не будет. Надумаешь что-то изменить в своем предложении, я готова его выслушать. Если это все, то иди… идите.

Смотрю на нее и понимаю, что еще чуть-чуть и я проиграю, позволив войти в мою жизнь по ее правилам.

– Не ходи больше в церковь, – после продолжительной паузы наконец произношу я. – Не ставь никаких свечек и не трать бабки на всю эту херню. Твой отчим жив.

Пытаюсь воспроизвести в голове услышанные слова, но мозг отказывается работать. Неотрывно смотрю на Зорина и наконец нарушаю затянувшуюся тишину.

– Жив?

– Да, жив. Мы отвезли его в частную клинику. В себя он еще не приходил. Я не хотел тебе об этом говорить, пока ничего не будет известно. Ты бы обязательно накручивала себя возможными сценариями будущего с участием своего отчима. Я хотел сказать по факту, если он очнется. Но я не знал, что ты проводишь свои будни в церкви. Почему-то у меня было стойкое убеждение, что это событие ты перенесла вполне нормально, если так можно выразиться. Я ошибся. Прости.

Беру со стола бутылку и жадно отпиваю воду. В очередной раз пытаюсь проанализировать сказанное, но выходит это с трудом. Жив. Это ведь хорошо, Господи! Все же можно исправить. Каким бы гадом ни был Стас, отправлять его в мир иной не моя задача. Однако, есть в этой истории не только позитивный момент.

– Это хорошо, что он жив, – воспроизвожу вслух свою мысль и тут же перевожу взгляд с бутылки на Зорина. – А как ты узнал про церковь?

– Это не я, а пациент из вип-палаты. Он и есть тот самый знакомый, который помогал и помогает мне в этом деле. И, конечно же, он не экстрасенс.

– Понятно.

Закрываю глаза и, сжав бутылку двумя руками, до меня вдруг доходит столь очевидная вещь. Да так, что я не сдерживаюсь и усмехаюсь в голос.

– А ведь целью всего этого было не сберечь мои нервы из-за неопределенного будущего. Ты же это сделал для того, чтобы доказать, что я продажная. Когда ты спросил меня, готова ли я для гипотетически больной умирающей сестры стать проституткой, я сказала нет, потому что в этом случае потом закончу плохо я. Ты посмеялся надо мной, утверждая, что у всех есть цена. И снова мы вернулись к насущному вопросу. Доказал. Молодец.

– Ты угомонишься когда-нибудь с этой ценой?

– Не я об этом говорила, а ты. Скажи ты тогда правду, все бы было по-другому! Какой же ты козел все-таки.

– Не обманывай себя, Жень. Ничего бы не было по-другому. За исключением твоего образовавшегося чувства вины. Сдох ли он или будет жить, ты в любом из вариантов, так или иначе, связана со мной. В каком-то смысле зависима от меня, если хочешь. Но при этом я тебя ни к чему не принуждал. Дал тебе спокойно уйти и даже не стал словесно пугать, после отказа от моего предложения. Хотя я прекрасно мог воспользоваться ситуацией, – с каждым произнесенным словом голос Зорина становится громче, грубее. – Ах, да, мне же не было смысла тебя пугать, учитывая твою пьяную, но вполне осознанную речь о моей тотальной в тебя влюбленности. Но я ж козел, а ты такая бедная и несчастная, мной обиженная овечка, после церквушки преспокойно отсиживаешься на скамейке и лижешься с «пони». Пиздец, какой я козел, однако. Так вот, не хер сейчас строить из себя великую мученицу, а из меня делать вселенское зло. Поняла меня?

Последние слова прозвучали не просто громко, Зорин их тупо выкрикнул. Удивительно, но мне совершенно плевать на то, что моя соседка теперь в курсе о том, что у меня гость. Куда больше меня волнует то, что при всей этой дерьмовой ситуации, Зорин, как бы мне ни хотелось это признавать, в чем-то прав.

Перевожу взгляд на отошедшего к окну Лешу и совершенно не понимаю, что мне сейчас говорить, а самое главное – делать. Надо просто все обдумать. Наедине с самой собой.

– Уйди, пожалуйста, – наконец произношу я.

Зорин не спешит выполнять мою просьбу, равно как и поворачиваться ко мне. Спустя несколько секунд он наконец переводит на меня взгляд. В одной руке у него упаковка моих таблеток.

– Как давно ты принимаешь их? – молчу, не желая что-либо ему объяснять. – Ты в курсе, что это самая что ни на есть гадость? Вот эти, – берет с подоконника другую упаковку. – Еще куда ни шло.

– Это мое дело, что принимать.

– Ну я бы так не сказал. Ты дура, Женя. Это я тебе как будущему врачу говорю. Если, конечно, доживешь до диплома.

– Еще раз говорю, это мое дело, что принимать и когда. Не надо строить из себя всезнайку, – подхожу к Зорину и резко выдергиваю из его рук упаковку. – Уходи!

– Не там, где нужно, ты ведешь себя смело. Не там, Женя, – угрожающе произносит Зорин, а в следующий момент сгребает с подоконника все купленные упаковки в аптечный пакет и тут же вырывает из моих рук оставшуюся.

– Отдай!

– Бегу и падаю.

– Отдай, – вновь повторяю я, пытаясь отобрать пакет, но, когда в одну из таких попыток Зорин больно сжимает, почти выкручивает мое запястье, я прекращаю попытку забрать свои таблетки. Просто, потому что больно!

– Угомонись, – цедит сквозь зубы. – Ты, кажется, хотела, чтобы о моем визите не узнала твоя соседка. Завтра на практику можешь не приходить, учитывая, что послезавтра у тебя сутки. Отдыхай и выдыхай. Выспись и по возможности переключись на что-то позитивное. Позитивное – это не таблетки, Женя.

Возразить что-то я тупо не смогла. Просто смотрела вслед уходящему Зорину. Удивительно, но ко мне никто не прибежал с возгласами «кого в квартиру привела, шлюха». Под раздражающую тишину я вернулась в свою комнату и легла на диван.

Даже если все как-то образуется, и Стас никому и ничего не скажет, он ведь специально вернется к маме… чтобы приставать к Тае. А ведь так и будет. Кто ей тогда поможет? Нет, это паранойя. Все будет хорошо. Наверное. Главное, чтобы он был жив. В висках неимоверно давит. Сейчас я даже жалею, что узнала правду. Лучше бы я потом узнала по факту, что он жив и здоров. А сейчас ощущение, что вместо выхода из депрессии, я впадаю в нее еще больше. И отчаянно не хватает таблеток. Перевожу взгляд на часы – не так уж и поздно. Да и без пробок до аптеки ехать всего ничего.