Экскурсовод перешла к рассказу о южной и юго-восточной части старого города, и Эвридика перестала прислушиваться к ее словам. Во время обзорной экскурсии на пассажирском дирижабле, состоявшейся в день прибытия их в Санкт-Петербург, она внимательнейшим образом прослушала лекцию гида. Ее очаровало погружение на Сенатской площади, осмотр Медного всадника, Исаакия, памятника Николаю I, Адмиралтейства и Дворцовой площади, с высящейся в центре ее Александровской колонной. Центр бывшей столицы Российской империи произвел на нее неизгладимое впечатление, и, может быть, по контрасту с ним, разрекламированное подводное варьете, кегельбан и прочие увеселения, сконцентрированные на Марсовом поле и в Михайловском саду, показались жалкой клоунадой для не в меру наивной и невзыскательной публики.
Вид вознесшихся над зеркальными водами изысканно-нарядных башен Смольного собора растрогал Эвридику чуть не до слез, но, кроме того что автором его был архитектор, спроектировавший Эрмитаж, — итальянец со страшновато переводимой фамилией,[1] — она уже ничего из услышанного об этом сооружении не помнила. Футы, фунты и. даты начала той или иной постройки вылетали из ее памяти с такой быстротой, что не имело смысла прислушиваться к словам гида. Тем паче отыскать эти сведения в Сети при необходимости не составило бы труда.
Экскурсовод, между тем, ничуть не огорченная невниманием слушателей, продолжала разливаться, словно зачарованый собственным токованием глухарь, рассказывая про Казанский, Измайловский и Свято-Троицкий соборы, церковь Петра и Павла, Академию художеств, бывшую Российскую национальную библиотеку и чуть видневшиеся над неподвижными водами корпуса Главного штаба, Сената и Синода…
— Попали вы вчера с Уиллом на Русские горы? — обратилась к Эвридике Катарина и, воспользовавшись тем, что экскурсовод прервала свою лекцию, дабы переговорить с кем-то по внезапно ожившему мобильнику, не дожидаясь ответа, затараторила: — Мы с Мэри, Джорджем и Жаном Келберном отправились вечером на Колесо обозрения. Удивительное зрелище! Благодаря подсветке кажется, что в затопленных зданиях продолжается жизнь! И кормят в тамошнем ресторане восхитительно! Настоящая русская кухня: пельмени в сметане, блины с икрой, го-луб-цы, квас… И эта русская медовуха, «приводящая умы в смущение»! Давненько я так не веселилась! Вам обязательно надо там побывать! Сейчас я тебе покажу, где это… — Катарина потащила Эвридику к табло с электронной картой и защелкала клавишами. — Вот смотри, Колесо обозрения стоит на пересечении Невского и Литейного проспектов. А сегодня вечером мы собираемся в Летний сад. Говорят, прожектора привлекают туда множество рыб, а аллеи вместо деревьев засажены специально выведенными водорослями…
— В рекламном проспекте написано, что мраморные статуи покрыты составом, надежно предохраняющим их от разрушения, и к тому же фосфоресцируют. Эффект, если верить фотографиям, потрясающий, — заметил подошедший к женщинам Жан Келберн. — Кстати, вы не забыли, что завтра состоятся еженедельные гонки на аквастрелах и Джо намерен принять в них участие? Что, если нам…
— Леди и джентльмены, прошу внимание! Через десять минут мы начнем экскурсию по Петропавловской крепости. Прошу надеть гидрокостюмы и проверить «бабочки». Расчетная глубина погружения — пятьдесят футов, — громко объявила экскурсовод.
— Боже мой, они пасут нас, как детей! — всплеснула руками Катарина. — Интересно, как нашим понравится здешний Диснейленд? Я, хотя и выросла из возраста почитателей Микки-Мауса и Бэтмена, охотно бы его посетила. А ты, Рика? У тебя неприятности? Ты выглядишь так, будто вчера здорово покутила или проигралась в пух и прах! Кстати, о местных казино…
Под щебет жизнерадостной Катарины Эвридика направилась к пестрым кабинкам и, отыскав на стойке свой оранжевый — вырви глаз! — гидрокостюм, принялась облачаться в одеяние, без которого даже в столь жаркую погоду на глубине будет холодно.
Напялив на себя «гидру», Эвридика взошла на открытую платформу, которая должна была опустить их к подножию Артиллерийского музея, откуда начиналась экскурсия по Петропавловской крепости. Туристы, успевшие за три дня освоиться с нехитрой процедурой подготовки к погружению, один за другим выходили из кабинок для переодевания, облачившись в разноцветные «гидры» и привесив к поясу набор грузил, чтобы не быть вытолкнутыми с глубины, как пробка из бутылки. Юноша в бело-голубой форме собирал в тележку пронумерованные пакеты с шортами, платьями, сувенирами, сигаретами и косметичками, чтобы отнести их в аквабас, который будет ждать группу на месте завершения экскурсии.
Прилаживая протянутые мужем ласты, Эвридика не могла удержаться от того, чтобы не заглянуть в глаза Уиллу, силясь понять, догадывается ли ее благоверный, какой грандиозный скандал намерена она учинить ему нынешним вечером. Поддакивая в нужных местах Катарине и наблюдая за экскурсоводом, которая, получив «добро» на погружение группы, опустила служебный телефон в притороченную к поясу водонепроницаемую сумку, Эвридика мучительно соображала, зачем понадобилось ее преуспевающему супругу заниматься контрабандой, причем не какой-нибудь безобидной, а той самой, за которую грозит пожизненное заключение? Связаться с доставкой ментореактивов, психотрансферов, клеточных стимуляторов и других препаратов, использование и распространение которых было запрещено Цюрихской международной конвенцией пятнадцать лет назад, мог либо отъявленный мизантроп, либо мальчишка с куриными мозгами. Это мог сделать человек, попавший в безвыходное положение, но что заставило одного из лучших менеджеров могущественной корпорации «Билдинг ассошиэйтед» взяться за столь грязное дело? Преследование какой-нибудь коза ностры или «Триады»? Шантаж? О. если бы она могла хоть на мгновение в это поверить!
Но нет, Уилл выглядел абсолютно довольным, беседуя нынешним утром по визору со здешним получателем проклятых препаратов. Его совесть не тяготили прегрешения молодости, он не был задавлен нуждой и за четыре года совместной жизни ни разу не проявил себя как идейный борец за усовершенствование рода человеческого. Так чего ради ему понадобилось браться за столь подлое и мерзкое, на взгляд любого цивилизованного человека, дело? И как жить ей после того, как она убедилась в причастности супруга к деятельности метазоологов? К тем, кого вот уже два десятилетия упорно называют создателями паралюдей…
Ответ на первый вопрос был, как это ни печально, очевиден:
Алчность, порождающая неразборчивость в средствах, — вот и весь сказ. То есть был бы весь, если бы речь шла о ком-то другом, а не о ее муже. Пусть не любимом и не слишком уважаемом — наивная девичья влюбленность рассеялась вскоре после замужества, да иначе и быть не могло. Ибо у мистера Пархеста к тридцати двум годам сложилось множество устоявшихся привычек и определенный образ жизни, который он не собирался менять из-за столь незначительного приобретения, как двадцатидвухлетняя жена.
Младшая из двух дочерей Стивена Вайдегрена, оканчивавшая в то время Бостонский технологический институт, представляла себе замужество чем-то иным, в корне отличным от того, что предложил ей Уиллард Пархест, и первые полгода, как и большинство оказавшихся в ее положении молодых женщин, тешила себя надеждой, что любовью и лаской сумеет изменить существующий порядок вещей. Говоря откровенно — теперь-то Эвридика могла себе это позволить — она намеревалась переделать мужа на свой лад, но ничего путного из этого, естественно, не вышло. Тут бы и разразиться обычному в подобных ситуациях семейному катаклизму, но до этого дело не дошло, поскольку после получения диплома Эвридика, по ходатайству старшей сестры, была приглашена на работу в Институт изучения аномальных явлений при Флоридском центре космических исследований.
