— Что-то я не улавливаю, при чем тут динозавры!

— Да? А я думал, сравнение это проясняет положение дел. В случае с динозаврами конфликт вымершего вида со средой, в чем бы он ни заключался, очевиден, какую бы из полусотни гипотез о причинах их гибели мы ни рассматривали. Изменение атмосферного давления в результате накопления в ней вулканических газов. Внезапное повышение космического излучения после взрыва близкой к Солнечной системе сверхновой звезды, что повлекло за собой резкое увеличение смертельных мутаций в наследственности новорожденных животных. Повышение радиоактивности, к воздействию которой динозавры оказались весьма чувствительны. Изменение климата — с перемещением полюсов или без оного — отчего погибли основные растения, которыми питались травоядные ящеры, исчезновение которых обрекло на голодную смерть их хищных собратьев, и т. д. Конфликт человечества с созданной им средой не бросается в глаза и все же имеет место быть. Технический прогресс обогнал нравственное взросление человечества, и оно явно не успевает приспособиться к созданному им миру. Тридцать с лишним миллионов людей, погибших во Второй мировой войне, атомные бомбы, сброшенные на Хиросиму и Нагасаки, — хрестоматийные тому примеры. Участившиеся в нашем веке террористические акты — свидетельство того, что противоречий в человеческом сообществе не становится меньше, и разрешать их пытаются прежними способами. Технические возможности человекоубийства совершенствуются, а мы не делаемся сострадательней и милосерднее.

Стивен Хокинг — всемирно известный физик, занимающий несмотря на неизлечимую болезнь пост профессора кафедры прикладной математики и теоретической физики Кембриджского университета — некогда его, между прочим, занимал Исаак Ньютон, — незадолго до появления черных пирамид писал о возрастающей угрозе биотерроризма. По мнению Хокинга, биотерроризм еще более опасен, чем ядерное оружие, поскольку может поставить под угрозу гибели все человечество. Ибо для изготовления ядерного оружия необходимы крупные промышленные объекты, а работы по генной инженерии можно проводить в маленькой лаборатории. Проконтролировать, что происходит в таких лабораториях, невозможно, а сотворить вирус, способный уничтожить все население Земли, — вполне в человеческих силах…

Берестов налил себе стопку, закусил селедочкой и уставился вдаль.

«Посмотреть, что писал Хокинг перед сошествием пирамид», — сделал я заметку в памяти и, дабы расшевелить Вениамина Петровича, спросил:

— Стало быть, по-вашему, мы обречены? И создатели черных пирамид не будут нас спасать?

— Ради чего? — изумился профессор и пробормотал, отвечая не мне, а собственным мыслям: — Ради архитектуры, скульптуры, живописи, литературы или музыки? Но они представляют ценность только для тех, кто имеет такие же, как у нас, органы чувств… А знаешь, — снова переходя на «ты», сказал, вспоминая обо мне, Вениамин Петрович, — почему египетские жрецы так тщательно хранили свои тайны? Или, если угодно, тайны, доставшиеся им от уцелевших атлантов? Да потому, что знали, к чему может привести развитие техники без соответствующего развития душевных качеств. Но призывы мудрецов к самосовершенствованию пропали втуне, и, боюсь, даже прилет черных пирамид не направит нас на путь истинный. Сдается мне, мы идем дорогой атлантов и кончим так же, как они. Вот ты, думаешь, напишешь об этом статью, перечислив в ней все мои заслуги и регалии, и ее напечатают? Шиш тебе, братец! Думаешь, я один такой умный? Один, сидя на своей кухне, смекнул, что к чему?

— Почему же не напечатают? Цензуры у нас, слава богу, нет… — попытался я утешить профессора. Но не тут-то было!

— Главной цензурой теперь стало желание публики, которой любой редактор старается угодить. А она, глядя в зеркало, предпочитает, чтобы оно было кривым, ибо не желает видеть правды. Уж больно правда-то неприглядна. Ведь посмотри ты «с холодным вниманьем вокруг», и окажется, что грыземся мы, а то и смертным боем бьемся со своими ближними: за рубли, доллары, дутый престиж, квадратные метры, нефтескважины, зоны влияния, крупицы призрачной власти — и нет нам дела до остальной вселенной, мироздания, Бога. Что все мы, жалкие корыстолюбцы, готовы продать и предать за кусочек собственного благополучия: непрочного, иллюзорного, куцего, как дни нашей жизни… Эх, да что говорить! Наш мир не хочет взглянуть на себя в зеркало пирамид и потому обречен. И нет ему спасения!

9

Статью, написанную мной после беседы с Берестовым, шеф и правда завернул.

— Микаэль, — задушевным тоном сказал он, протирая свои чудовищные окуляры специальным замшевым лоскутком. — Интервью вышло забавным, слов нет. Но пирамиды сейчас не актуальны. Да и сколько можно пугать ими читателей? Напиши-ка ты мне лучше про самовозгорание городской свалки, той, что на Киевском шоссе. Придумай чего-нибудь этакое: удушающий газ, сформировавшаяся из дыма гигантская фигура, которую видели местные жители… Ну, сам понимаешь, чего тебя учить! А к пирамидам вернемся, если двери откроются. Или когда будем отмечать годовщину приземления первого звездолета.

Я не стал возражать и говорить, что двери не откроются. Шеф умница и сам понимает: если этого до сих пор не произошло, то, скорее всего, и не произойдет до морковкиного заговения. А жаль. Потому что были у меня заготовки для статей об изобретателе, затачивавшем в искусственных пирамидах лезвия и проращивавшем семена — старая история, но освещена под новым углом зрения. И еще собирался я написать о гипотезе, согласно которой древние египтяне лепили пирамиды из песка, подобно нашему, питерскому, ученому, о котором я как раз начал наводить справки. Ну, не судьба, видать. Обычная в общем-то история — только разгонишься на какой-нибудь теме, а она, глядь, уж из моды вышла.

Что же касается черных пирамид, то в моей судьбе они сыграли положительную роль. Валька одумалась и как-то очень серьезно сказала, что не станет со мной разводиться, пока пирамиды не улетят. И предложила тещину квартиру сдавать, дабы добро не пропадало. Так что жизнь наша наладилась, баксы от квартирантов мы собираемся грести лопатой и, нагребя, съездить на море — в Анталию, например.

Счетчик, как я понимаю, включен, но пока он тикает, многое еще можно успеть…

ПОСЛАНЦЫ КТУЛХУ

Я все еще не потерял надежды, что явится какой-нибудь философ-врач, в исключительном смысле этого слова, — тот, кто сможет заняться изучением проблемы общего здоровья народа, эпохи, расы, человечества…

Фридрих Ницше. Веселая наука

…таких, кто смотрел далеко в будущее и видел, что из зла, как это всегда бывает, произрастет добро, было очень мало.

Артур Конан Дойль. Сэр Найджел
1

— Гадалка твоя опять полдня трезвонила. Съезди к старухе, выясни, чего ей неймется, — сказал шеф, когда я появился в конторе со свежеиспечённой статьей в зубах.

— Может, лучше завтра. С утреца? — предложил я.

Пилить в район станции метро «Приморская» на тачке было лень, а оставлять ее на ночь под окнами конторы не хотелось. Пытались давеча хачики угнать у шефа его «мерсюк» и, кабы не установили ему автораздолбаи мобилайзер в каком-то нетрадиционном месте, превратился бы он в безлошадника со всеми вытекающими для нас последствиями. Мне, честно говоря, даже представить страшно, в какое дерьмо превратилась бы жизнь сотрудников «ЧАДа», если бы главреда лишили его любимой цацки, которой он дорожит не меньше, чем Акакий Акакиевич своей пресловутой шинелью!

— «Завтра, — сказала она, — будет поздно». Съезди, Толян, сейчас, уважь старого человека. Авось он нам еще пригодится, — велел шеф, и я оказался за рулем своей «девятки». Когда шеф называет меня «Толяном» — спорить бесполезно.