– Ха, он не разглядел номер, – сурово заявил один из телохранителей и снова сплюнул в корзину.

Рандэлл наклонился вперед и укоризненно посмотрел на меня.

– Если вы что-нибудь утаиваете, Марлоу, с целью поработать самому над этим делом и сделать себе рекламу, то мой вам совет – забудьте об этом. Мне не, понравилось все в вашем рассказе, поэтому я даю вам ночь на обдумывание. Завтра я, возможно, возьму у вас показания под присягой, А пока позвольте дать вам совет. Это убийство, и дело полиции – его расследовать. А ваша помощь, даже очень хорошая, нам не требуется. Нам нужны от вас только факты. Ясно?

– Конечно. Я могу идти домой? Я себя чувствую не очень хорошо.

– Вы можете идти, – ледяные глаза смотрели мимо меня.

Я поднялся и в мертвой тишине пошел к двери, не успел сделать четырех шагов, как услышал покашливание Рандэлла, Он беззаботным тоном сказал:

– Ах да, еще один маленький вопросик. Вы заметили, какие сигареты курил Мэрриот?

Я повернулся:

– Да, коричневые. Южноамериканские в коробке с французской эмалью.

Он наклонился вперед, вытолкнул вышитый шелком портсигар из кучи вещиц Мэрриота, лежащих на столе, пододвинул его к себе.

– Вы это видели раньше?

– Конечно, да, – сказал я. – Где-то он лежал. А что?

– Вы обыскивали тело?

– О'кей, – сказал я. – Я просмотрел в карманах. Это лежало в одном из них. Я сожалею, просто профессиональное любопытство. Но я ничего не нарушил. В конце концов, он был моим клиентом.

Рандэлл взял портсигар двумя руками и открыл его. Он был пуст. Три папиросы исчезли.

Я сильно сжал зубы и попытался удержать усталость на лице. Это было нелегко.

– Вы видели, как он брал отсюда папиросы?

– Нет.

Рандэлл холодно кивнул.

– Он пуст, как видите. Но он был пуст уже в его кармане. В портсигаре мы нашли немного пыли. Я собираюсь провести ее экспертизу. Я не уверен, но мне кажется, что это марихуана.

Я сказал:

– Если у него и были такие сигареты, то, я думаю, он мог бы выкурить парочку сегодня ночью. Ему нужно было взбодриться.

Рандэлл аккуратно закрыл портсигар и толкнул его на место.

– Все на этом, – сказал он.

Я вышел.

Туман рассеялся, и звезды были такие же яркие, как искусственные хромированные звезды на театральном небе из черного бархата. Я ехал быстро. Мне очень хотелось выпить, а бары были закрыты.

Я встал в девять, выпил три чашки черного кофе, подержал затылок под струей ледяной воды и прочитал две утренние газеты. Во второй было сообщено о Лосе Мэллое, но Налти не упомянул его имени. О Линдсее Мэрриоте не было ни слова.

Я оделся и съел два сваренных всмятку яйца, выпил четвертую чашку кофе и оглядел себя в зеркале. Под глазами все еще были темные круги. Я уже открыл дверь, чтобы уйти, когда зазвонил телефон. Это был Налти. Его голос звучал скороговоркой, но далеко не бодро:

– Марлоу?

– Да. Ну что, вы его взяли? – сразу поинтересовался я.

– О, конечно. Мы его взяли. На линии Вентура, как я и говорил. Ну, парень, мы и повеселились! Шесть футов, шесть дюймов, здоров, как бочка, ехал в Сан-Франциско на ярмарку на машине, взятой напрокат. Пять кварт выпивки на переднем сиденье, и он пил их одну за другой, пока ехал, давая лишь семьдесят в час. Все, что у нас было против него, – это два полицейских с пистолетами и дубинками.

Он остановился, а я перебирал в мозгу различные остроты, но ни одна не соответствовала моменту. Налти продолжал:

– Он порезвился с нашими ребятами, и когда они устали так, что захотели спать, он оторвал крыло от их машины, вышвырнул радио в кювет, откупорил бутылку и заснул. Ребята молотили его дубинками по башке минут десять, пока он обратил на это внимание. Когда ему это стало надоедать, на него надели наручники. Это было легко. Он у нас в холодильнике. Езда за рулем в нетрезвом виде, пьянство в автомобиле, оскорбление полицейского при исполнении обязанностей, нанесение серьезного ущерба собственности полиции, преднамеренное избегание патруля, нарушение общественного спокойствия и стоянка на шоссе. Весело, не так ли?

– А где смеяться? – спросил я. – Вы бы не говорили мне всего этого ради торжества.

– Это был не Лось, – дико сказал Налти. – Эту птичку зовут Стояновски, живет в Хемете, и он как раз окончил работать на подземных работах в том туннеле Сан Джек. Женат, четверо детей. Как она убивается! А что насчет Мэллоя?

– Ничего, у меня болит голова.

– Когда у тебя будет немного свободного времени?..

– Не думаю, что скоро, – перебил я. – Слава богу, все по-старому. А когда будет страшный суд над неграми? – А тебе-то чего беспокоиться, – проворчал Налти и повесил трубку.

Я поехал на бульвар Голливуд, поставил машину на стоянку и поднялся на свой этаж, открыл дверь маленькой приемной, которую я никогда не закрывал на ключ на случай, если клиент захочет меня подождать.

Мисс Энн Риордан оторвалась от журнала и улыбнулась мне.

На ней был костюм табачного цвета и белый свитер с высоким воротником. Ее волосы при свете дня казались золотисто-каштановыми, а на голове была шляпа с тульей не больше стакана и с такими полями, что из них можно было сшить еще и пальто. Она лихо держалась на голове под углом 45, так что одно плечо оказывалось полностью прикрытым. Несмотря на это, она выглядела превосходно, а может быть, и благодаря этому. Лет 28. Низковатый и довольно широкий лоб, что у женщин, правда, считается не очень элегантным, маленький носик, выражающий любопытство, рот чуть-чуть великоват, глаза серо-голубого цвета с золотыми крапинками. Улыбка была просто очаровательной. Она выглядела свежей и выспавшейся. Очень привлекательное лицо, такие обычно нравятся. Хорошенькая, но не настолько, чтобы носить с собой кастет, когда идешь с ней в бар.

– Я не знала, когда вы начинаете работать – сказала она. – Пришлось подождать. Я полагаю, ваша секретарша сегодня не работает?

– У меня ее нет.

Я прошел через приемную и открыл внутреннюю дверь, затем выключил звонок сигнализации, который начал трезвонить у наружной двери.

– Прошу в мои покои частного размышления.

Она прошла передо мной, оставив за собой таинственный аромат сандалового дерева, и остановилась, глядя на пять зеленых папок, потертый ржаво-красный ковер, пыльную мебель и не слишком чистые тюлевые занавески. Она посоветовала постирать их, я предложил ей сесть и пообещал сдать их в стирку после первого же дождя в ближайший четверг.

Она аккуратно поставила большую замшевую сумку на край покрытого стеклом стола, откинулась назад и взяла одну из моих сигарет. Я обжег палец, зажигая ей бумажную спичку.

Она пустила веер дыма и улыбнулась из-за него, слегка обнажив ряд прекрасных крепких зубов.

– Вы, вероятно, и не надеялись увидеть меня так скоро.

– Как ваша голова?

– Плохо. Нет, не надеялся.

– В полиции с вами обошлись ласково?

– Так же, как обходятся всегда.

– Я вас отвлекаю от чего-то важного?

– Нет.

– И все равно, мне кажется, вы не рады мне. Я набил трубку, протянул руку к спичкам, аккуратно раскурил табак. Она наблюдала с одобрением. Курильщики трубок – солидные мужчины. Ей еще предстояло разочароваться во мне.

– Я пытался выгородить вас, – сказал я. – Не знаю точно почему. Однако случившееся теперь меня не касается. Я наслушался издевательств прошлой ночью, плюхнулся в постель с бутылкой, а теперь дело за полицией: меня предупредили, чтобы я оставил попытки что-либо предпринимать.

– Вы меня выгородили потому, что полиция не поверила бы, что ленивое любопытство привело меня в низину прошлой ночью. Они бы стали подозревать меня в чем-то предосудительном, долбили бы меня до одурения.

– Откуда вы знаете, что я думал именно так?

– Полицейские тоже люди, – уместно заметила она.

– Они с этого начинают, я слышал.

– О, утром вы циник, – она оглядела комнату ленивым, но обшаривающим взглядом. – У вас все в порядке? Я имею в виду финансы. То есть, вы много зарабатываете? А то такая мебель...