— Я схожу с ума, — сказал Стью. — Иногда мы говорим о ней, как о препятствии, которое надо преодолеть, как будто она — это затор на дороге, А иногда ты говоришь о ней так, словно она Папа Римский и не может ни в чем ошибиться, даже если захочет. Но я люблю ее. Чего ты хочешь, Ники? Чтобы кто-нибудь споткнулся о ее труп этой осенью в одном из ущелий к западу от города? Хочешь оставить ее там, чтобы из нее получилась… священная пища для ворон?
— Стью, — мягко сказал Глен. — Ведь она сама решила уйти.
— Черт возьми, какая чепуха, — сказал Стью.
К полудню новость об исчезновении Матушки Абагейл распространилась. Как Ник и предсказывал, общим чувством оказалось скорбное смирение, а не тревога. Люди решили, что она ушла, чтобы молиться о Божьем наставлении, которое поможет всем выбрать правильный путь на общем митинге восемнадцатого августа.
— Не хочу богохульствовать, называя ее Богом, — сказал Глен во время скромного ленча в парке, — но она является чем-то вроде Его доверенного представителя.
Вы можете определить силу общественной веры, пронаблюдав, насколько эта вера ослабевает, когда исчезает ее эмпирический объект.
— Повтори-ка еще раз.
— Когда Моисей разбил золотого тельца, евреи перестали ему поклоняться. Но Христос удалился позавтракать уже на две тысячи лет, а люди не только верят в Его учение — они живут и умирают, не сомневаясь в том, что в конце концов Он придет. Вот именно так Свободная Зона и относится к Матушке Абагейл. Эти люди абсолютно уверены, что она вернется. Ты с ними разговаривал?
— Да, — сказал Стью. — Не могу в это поверить. Старая женщина разгуливает неизвестно где, а все думают о том, успеет ли она произнести Десять Заповедей на каменных табличках к общему митингу.
— Может быть, и успеет, — сказал Глен угрюмо. — Так или иначе, так думают далеко не все. Ральф Брентнер, например, вырывает свои волосы с корнем.
— Молодец Ральф. — Он пристально посмотрел на Глена. — Ну а ты, лысый? Ты-то сам что думаешь?
— Прошу тебя не называть меня так. Это не вполне достойно. Но я скажу тебе… это немного забавно, но Старина Восточный Техас оказался куда более невосприимчивым к Божьим чарам, которыми она околдовала все общество, чем агностик-социолог. Я думаю, она вернется. Что думает Фрэнни?
— Не знаю. Я вообще не видел ее сегодня утром. Наверное, ест кузнечиков с медом вместе с Матушкой Абагейл. Господи, Глен, я так надеюсь, что с нашей старой леди все в порядке.
Фрэн даже не знала, что Матушка Абагейл ушла. Утро она провела в библиотеке, читая литературу по садоводству. И она оказалась не единственным читателем. Она заметила еще двух-трех человек с книгами по фермерству, очкастого молодого человека, сосредоточенно изучавшего книгу «Семь независимых источников энергии для вашего дома», и хорошенькую светловолосую девушку лет четырнадцати с потрепанной книжкой в бумажной обложке под названием «Шестьсот простых рецептов».
Она ушла из библиотеки около полудня и отправилась домой по Уолнат Стрит. По дороге она встретила Ширли Хэммет, женщину, которая путешествовала вместе с Дайной, Сюзан и Патти Крюгер. С тех пор Ширли стало значительно лучше. Теперь она выглядела как проворная и симпатичная городская кумушка.
Она остановилась, чтобы поздороваться с Фрэн.
— Как вы думаете, когда она вернется? Я у всех спрашиваю. Если бы в городе была газета, я бы написала туда письмо с просьбой провести опрос населения. Что-нибудь вроде: «Что вы думаете о позиции сенатора Бангхоула по поводу истощения запасов нефти?» Понимаете?
— Кто вернется?
— Матушка Абагейл, разумеется. Да вы что, девушка, с луны свалились?
— В чем, собственно, дело? — спросила Фрэнни с тревогой. — Что случилось?
— Вот так и все. Никто ничего толком не знает. — И Ширли рассказала Фрэн о том, что происходило в городе, пока она была в библиотеке.
— Просто взяла и… ушла? — спросила Фрэнни, нахмурившись.
— Да. Разумеется, она вернется, — добавила Ширли конфиденциальным тоном. — Так написано в записке.
— Если будет на то Божья воля?
— Это просто способ выражаться, я уверена, — сказала Ширли и посмотрела на Фрэн с некоторым холодком.
— Ну… я надеюсь. Спасибо, что рассказали мне, Ширли. У вас еще бывают головные боли?
— Нет, все прошло. Я буду голосовать за вас, Фрэн.
— Гмммм? — Мысли ее унеслись далеко, и на мгновение она не могла сообразить, что Ширли имеет в виду.
— На выборах в постоянный комитет!
— Аа. Хорошо, спасибо. Я пока не вполне уверена, что действительно хочу этим заниматься.
— Вы прекрасно справитесь. Вместе с Сюзи. Но мне надо идти, Фрэн. Счастливо.
Они разошлись в разные стороны. Фрэн поспешила домой, желая выяснить, нет ли у Стью какой-нибудь дополнительной информации. Но когда она вернулась домой, там никого не оказалось. Она опоздала минут на пятнадцать. Записка под сахарницей сообщала: «Вернусь к девяти тридцати. Я с Ральфом и Гарольдом. Ни о чем не беспокойся, Стью».
Ральф и Гарольд? — подумала она и ощутила внезапный укол ужаса, никак не связанный с исчезновением Матушки Абагейл. Но чего мне бояться за Стью? Господи, если Гарольд попытается сделать что-то… ну, что-то не совсем обычное… Стью разорвет его на части. Если только… если только Гарольд не подкрадется сзади и…
«Вернусь к девяти тридцати».
Господи, как долго ждать.
Она постояла на кухне еще несколько секунд, хмурясь на свой рюкзак, который она положила на кухонный стол.
«Я с Ральфом и Гарольдом».
Стало быть, маленький домик Гарольда на Арапахоу будет абсолютно пуст до девяти тридцати вечера. Если, конечно, они не там, а если они будут там, то она сможет удовлетворить свое любопытство. Она доедет туда на велосипеде в считанные минуты. Если там никого не окажется, то она может найти там что-нибудь, что даст ей наконец возможность расслабиться… или… но она не позволит себе думать об этом.
«Расслабиться? — переспросил внутренний голос. — Или окончательно свихнуться? Предположим, ты найдешь там что-то необычное? И что тогда? Что ты будешь делать с этим?»
Она не знала.
«Ни о чем не беспокойся, Стью».
Но она беспокоилась, и причиной этого был отпечаток пальца в ее дневнике. Потому что человек, который способен стащить твой дневник и тайком выведать твои мысли, — это человек, у которого нет принципов и правил. Такой человек может подкрасться сзади к тому, кого ненавидит, и столкнуть его с высоты. Или взять в руки камень. Или нож. Или револьвер.
«Ни о чем не беспокойся, Стью».
«Но если Гарольд сделает что-нибудь подобное, то он ведь не сможет вернуться в Боулдер. Что он тогда будет делать?»
Но Фрэн знала ответ на этот вопрос. Она еще не знала, совпадает ли реальный Гарольд с тем человеком, которого она себе вообразила, но в глубине души она знала, что для таких людей сейчас появилось прибежище.
Она надела на спину рюкзак и вышла за дверь. Через три минуты она уже ехала на велосипеде по Бродвею в сторону Арапахоу. По дороге она думала: «Они сидят в гостиной Гарольда, пьют кофе и разговаривают о Матушке Абагейл. И асе чувствуют себя прекрасно. Просто прекрасно.»
Но маленький дом Гарольда был темен, пуст… и заперт.
Уже само по себе для Боулдера это было необъяснимой странностью. В старые времена люди запирали двери, когда уходили, чтобы не украли их телевизоры, стерео, драгоценности. Но теперь стерео и телевизоры были повсюду, и много же с них толку было без электроэнергии, а что касается драгоценностей, то можно отправиться в Денвер и привезти с собой целый мешок.
«Почему ты запер дверь, Гарольд, когда все вокруг стало бесплатным? Потому что никто так не боится кражи, как сам вор? Так?»
Она не была профессиональным взломщиком и уже смирилась с тем, что надо уезжать, когда ей пришла в голову мысль попробовать подвальные окна. Первое же из них неохотно распахнулось, пропуская ее в подвал.
