Один из людей на переднем сиденье спросил:
— Старик с длинным языком — он у вас главный?
— Нет, я.
— Как тебя зовут?
— Ларри Андервуд. А это Ральф Брентнер. А того парня зовут Глен Бэйтмен. — Он оглянулся назад. Другая патрульная машина ехала за ними.
— Что случилось с четвертым парнем?
— Он сломал ногу. Пришлось оставить его.
— Да, не повезло. Меня зовут Барри Дорган. Служба безопасности Вегаса.
Ларри почувствовал, как на язык ему просится абсурдная фраза: «Рад с вами познакомиться», и улыбнулся.
— Сколько отсюда ехать до Лас-Вегаса?
— Ну, мы не можем особо разгоняться из-за пробок на дорогах. Мы потихоньку расчищаем их, но работа двигается не очень быстро. Но часов через пять мы будем там.
— Вот это класс, — сказал Ральф, качая головой. — Мы-то шли по дорогам три недели, а тут тебя довозят за пять часов.
Дорган обернулся и посмотрел на них.
— Не понимаю, почему вы шли пешком. Если уж на то пошло, я вообще не понимаю, зачем вы сюда пришли. Вы же должны были понимать, чем все кончится.
— Нас послали, — сказал Ларри. — Чтобы убить Флегга, я полагаю.
— У вас на это мало шансов, дружок. Вы отправляетесь прямиком в вегасовскую тюрьму. Он вами особенно интересуется. Он знал, что вы идете.
— Он выдержал паузу. — Вам остается надеяться, что вы умрете быстро. Но вряд ли стоит на это рассчитывать. В последнее время он был в не очень хорошем расположении духа.
— С чего бы это? — спросил Ларри.
Но Дорган, похоже, решил, что и так уже сказал достаточно, возможно, даже слишком много. Он отвернулся от них, ничего не ответив. Ларри и Ральф смотрели по сторонам на проносившуюся мимо пустыню. За три недели ходьбы скорость уже успела стать для них новостью.
До Лас-Вегаса они доехали за шесть часов. Он лежал посреди пустыни, как какая-то невероятная драгоценность. На улицах было много людей — рабочий день закончился, и они наслаждались вечерней прохладой. Они вертели шеями вслед патрульным машинам, а потом возвращались к своим разговорам.
Ларри задумчиво оглядывался вокруг. В городе было электричество, улицы были чистыми, следы мародерства во время эпидемии исчезли.
Они подъехали к тюрьме. Когда Ларри выбрался из машины, разминая застывшие мускулы, он увидел, что у Дергана в руках — пара наручников.
— Эй, посмотри-ка, — сказал он Ральфу.
— Мне очень жаль, но это его распоряжение.
Ральф сказал:
— На меня никогда не надевали наручников. Года за два до женитьбы меня подобрали на улице в стельку пьяным и отвезли в вытрезвитель, но наручников не надевали никогда. — Ральф говорил медленно, и его оклахомский выговор стал заметнее. Ларри понял, что он впал в полную ярость.
— У меня есть приказ, — сказал Дорган. — Не будем портить друг другу жизнь.
— Приказ, — сказал Ральф. — Знаю, кто отдал тебе этот приказ. Он убил моего друга Ника. Какого черта ты связался с этим адским псом? Ты-то ведь, вроде, сам по себе парень ничего. — Ральф смотрел на Дергана с таким гневным недоумением, что тот вынужден был отвернуться.
— Это моя работа, — сказал он. — И я ее выполняю. Вот и все. Протяните руки, или мне придется попросить кого-нибудь сделать это за вас.
Ларри протянул руки, и Дорган надел на них наручники.
— Кем ты был? — спросил Ларри с любопытством. — В прежние времена?
— Полиция Санта-Моники. Помощник следователя.
— А теперь ты с ним. Прости меня, пожалуйста, но, ей-Богу, это забавно.
Из соседней машины вытолкнули Глена Бэйтмена.
— Какого черта вы его толкаете? — сердито спросил Дорган.
— Если бы тебе пришлось шесть часов подряд слушать его болтовню, ты б его и не так толкнул, — сказал один из сопровождавших Глена людей.
— Меня не волнует, сколько болтовни вам пришлось выслушать, но волю рукам давать нельзя. — Дорган посмотрел на Ларри. — Что такого забавного, в том, что я с ним? В течение десяти лет я был полицейским, пока не пришел Капитан Шустрик. И я видел, что происходит, когда во главе стоят парни вроде тебя.
— Молодой человек, — мягко сказал Глен, — ваше общение с несколькими избитыми детьми и наркоманами не оправдывает тот факт, что вы оказались в объятиях монстра.
— Уведите их, — ровно сказал Дорган. — Одиночные камеры, разные крылья.
— По-моему, ты не уживешься со своей новой ролью, — сказал Глен. — В тебе слишком мало от нациста.
На этот раз Дорган и сам толкнул Глена.
Ларри вели по пустому коридору. На стенах висели таблички: НЕ ПЛЕВАТЬ НА ПОЛ, ДУШ, ТЫ ЗДЕСЬ НЕ ГОСТЬ.
— Я бы не прочь принять душ, — сказал он.
— Может быть, — сказал Дорган, — посмотрим.
— Посмотрим на что?
— На твое поведение.
Дорган открыл камеру в конце коридора и ввел Ларри внутрь.
— Как насчет браслетов? — спросил Ларри, вытягивая вперед руки.
— Конечно. — Дорган снял наручники. — Так лучше?
— Гораздо.
— Все еще хочешь в душ?
— Очень. — Но дело было не только в этом. Больше всего на свете Ларри не хотелось остаться в одиночестве, прислушиваясь к звуку удаляющихся шагов. Если он останется один, к нему вернется страх.
Дорган достал небольшой блокнот.
— Сколько вас в Зоне?
— Шесть тысяч, — сказал Ларри. — Каждый вечер в четверг мы играем в бинго, а призом в общей игре является двадцатифунтовая индейка.
— Так ты хочешь в душ или нет?
— Хочу. — «Но, похоже, не попаду», — подумал он про себя.
— Так сколько вас?
— Двадцать пять тысяч, но из них тысяче — меньше двенадцати лет, и их пускают в кино бесплатно. С экономической точки зрения это просто разорение.
Дорган захлопнул блокнот и посмотрел на него.
— Я не могу, парень, — сказал Ларри. — Поставь себя на мое место.
Дорган покачал головой.
— Не могу этого сделать, потому что я пока не чокнулся. Зачем вы пришли сюда? Чего вы хотели добиться? Завтра или послезавтра вы будете мертвы, как кусок собачьего дерьма. А если ему понадобится, чтобы вы заговорили, то вы ему все выложите, как миленькие. Вы просто рехнулись.
— Нам велела идти старая женщина. Матушка Абагейл. Возможно, она тебе снилась.
Дорган покачал головой, но при этом отвел глаза в сторону.
— Я не понимаю, о чем ты говоришь.
— Ну, тогда оставим эту тему.
— Стало быть, ты не хочешь говорить со мной? И в душ не хочешь?
Ларри засмеялся.
— Я так дешево не продаюсь. Пошлите к нам шпиона, если, конечно, среди вас найдется парень, который не превращается в ласку, едва только при нем упомянут Матушку Абагейл.
— Ну что ж, — сказал Дорган. — Как тебе будет угодно.
Он прошел по коридору в свете зарешеченных ламп и закрыл за собой стальные ворота.
«Завтра или послезавтра вы будете мертвы, как кусок собачьего дерьма.»
Но Ларри не верил этому. Этого просто не может быть.
— Я не испугаюсь зла, — сказал он в мертвую тишину коридора, и ему понравилось звучание этой фразы. Он повторил ее снова.
Он лег на койку, и ему пришло в голову, что он наконец-то почти вернулся на Западное Побережье, только путешествие это оказалось куда более долгим и необычным, чем кто бы то ни было мог предположить. К тому же, оно еще не закончилось.
— Я не испугаюсь зла, — снова произнес он. Он заснул. Выражение лица его было спокойным. Спал он мирно, без снов.
На следующий день в десять часов утра Рэнделл Флегг и Ллойд Хенрид подошли к камере Глена Бэйтмена.
Он сидел на полу, скрестив ноги. Под своей койкой он нашел кусок угля и только что закончил надпись на стене своей камеры посреди изображений мужских и женских гениталий, имен, телефонных номеров и коротких непристойных стихотворений. Надпись гласила: «Я не гончар, и не гончарный круг, я — глина, но разве ценность достигнутой формы не зависит в той же степени от внутренних свойств глины, что и от гончарного круга и таланта Мастера?» Глен как раз восхищался этой пословицей — или это был афоризм? — в тот момент, когда ему показалось, что температура в камере неожиданно упала градусов на десять. Дверь в конце коридора с грохотом открылась. Во рту у Глена неожиданно пересохло, и кусок угля выпал у него из пальцев.