В таком состоянии президент Путин предложил план мирного разрешения украинского конфликта из семи пунктов, впоследствии ставших основой комплекса мер, названных Минским протоколом. О том, как рождался мирный план, он рассказал журналистам: «Я, когда летел сюда – из Благовещенска в Улан-Батор, – в самолете набросал некоторые соображения и план действий, он у меня от руки пока, правда, изложен». Может, и поэтому немало тех, кто называл и называет их скороспелыми, невнятными, противоречивыми, непоследовательными и настолько запутанными, что их исполнение практически невозможно. Тем более что как стороны соглашения, так и его гаранты сами настроены к нему несерьезно и лукаво, с фигой в кармане. К этому могу добавить, что план, может, и не так плох, да не вовремя. Ведь ополченцы были у ворот Мариуполя. Хотя, конечно, из Монголии этого не видно (!). Думаю, да не то что думаю, уверен, при Сталине все было бы по-другому. Например, как в 1940 году с Финляндией. Или с Японией на полях Монголии. Угрозы необходимо купировать на ранней стадии.

– Вы обещали поговорить о Сталине. Вам приходилось его наблюдать, видеть, а может, и слышать?

– Мне очень повезло. Я с ним дважды общался. В первый раз дело было так. Крымская конференция антигитлеровской коалиции в Ливадии подходила к завершению. Поселок Алупка. Временная резиденция британского премьера Черчилля – Воронцовский дворец. На встречу с премьером приехал Сталин. Я тысячу раз видел его на портретах и потому узнал сразу. На посту у входа нас было двое: сидевший за столиком англичанин и застывший в стойке «смирно» рослый красноармеец. Это был я. Сталин почти прошел мимо, но потом повернулся в мою сторону и негромко спросил:

– Ты кто такой, гренадер?

– Рядовой Воронцов, товарищ маршал.

– Вот как… так ты что, свой дворец охраняешь?

– Никак нет. Дворец народный.

– Правильно говоришь… посол Воронцов не твой родственник? И не называй меня маршалом. Лучше – товарищ Сталин.

– Есть, товарищ Сталин. Посол Воронцов – мой отец, товарищ Сталин.

– Это он тебя в тыловую часть устроил?

– Никак нет. Я работал на оборонном заводе. Но хотел воевать. Попросился на фронт, а меня – в роту почетного караула. Говорят, ростом подхожу. Обидно, но место службы не выбирают. Может, вы поможете с фронтом, товарищ Сталин?

– А чего не помочь, помогу. Как думаете, товарищ Вышинский? – как бы ища поддержки, проговорил вождь, повернувшись к седовласому, небольшого роста, широкоплечему спутнику с узкой полоской усов над губами в ниточку и в очках с круглыми стеклами. Это был давний соратник Сталина и первый заместитель министра иностранных дел. И, не ожидая его реакции, продолжил: – Пошлем его на фронт. Только дипломатический. Война идет к концу. Там управятся и без него. Конференция показала, что нам очень не хватает образованных молодых дипломатов. Думаю, у тебя получится, если в отца пошел. Как твое имя?

– Сергей, товарищ Сталин.

– Товарищ Вышинский, отправьте Сергея учиться в институт международных отношений. И хорошо бы подобрать таких ребят в воинских частях и на оборонных заводах. Человек двести. Пусть это будет сталинским дипломатическим призывом. А ты, солдат, отцу от товарища Сталина привет передай. Редкого ума и гостеприимства твой родитель. – И добавил, обращаясь к Вышинскому: – Слышал, болеет он. Позвоните и узнайте – не надо ли какой помощи?

Так этот случайный эпизод на всю оставшуюся жизнь определил мою судьбу. В будущем будет еще одна встреча. Вот как это было.

– Вторая моя встреча с вождем случилась совсем в другой, чем в Крыму, обстановке. Уже на старших курсах меня использовали в качестве переводчика высокого уровня. После окончания МГИМО без проблем зачислили на службу в МИД. Однажды пришлось в срочном порядке заменить постоянного переводчика министра. Строгий педант Молотов работой остался весьма доволен. Вскоре возникла необходимость направления переводчика на встречу Сталина с делегацией английских лейбористов – членов парламента. Чтобы переводить Сталину, требовался отличный уровень знания языка и навыки перевода на высшем уровне. Но Молотов без опасений направил проверенного им лично молодого дипломата на эту встречу. Она проходила на кавказской даче Холодная Речка. После отъезда англичан Сталин поблагодарил меня за хорошую работу и неожиданно для окружающих оставил на даче погостить. Видимо, это был ответный жест на венское гостеприимство отца. Девять дней я был личным гостем вождя. Вряд ли кому в мире из молодых людей того времени удавалось наблюдать так близко и как бы изнутри обыденную жизнь и политическую «кухню» одного из великих деятелей сего мира. Например, я наблюдал, как Сталин общался с тогдашними руководителями Украины Хрущевым и Кагановичем. И как после их отъезда сказал: «Хорошие ребята, но вместе им тесно. Могут поссориться. Надо их развести». И забрал Кагановича в Москву. Пришлось участвовать во встречах Сталина с деятелями культуры, и я поразился его познаниям в мировой литературе.

Особенно свободному цитированию «Венецианского купца» Шекспира и «Левиафана» Томаса Гоббса. Фактически это были девять дней в школе гения власти. На всю жизнь усвоил я совет Сталина о том, что знание мировой литературы, истории и умение общаться с самыми разными людьми – это главные качества политиков и дипломатов. По этому же поводу как-то за обедом Сталин заметил: «Изучать мировую историю лучше по германским источникам. Немцы глубоко роют».

Великодушие и гостеприимство Сталина были очень искренними. Я был им очарован настолько, что даже оспин на лице вождя не заметил. Например, поэт Мандельштам видел только усищи на рябом лице тирана. Громыко, как посол и министр, десятки раз общался с главой советского правительства и по этому поводу написал: «Говорят, что лицо Сталина было в следах от оспы, но я их не замечал». Очевидно, что могучий интеллект личностей подобных Сталину и искусство того самого общения способны скрывать от непредвзятых окружающих даже их физические недостатки. Нет ни одного письменного свидетельства современников Кутузова, которые упоминали бы о повязке на его лице. Кто сегодня вспоминает картавость Ленина или тот очевидный факт, что президент США Рузвельт полжизни провел в инвалидной коляске? Разве кто-то считал это препятствием для занятия ими высших постов? А ведь в американской истории только Рузвельт добился невиданного результата – четырежды подряд избирался президентом страны. Да и Ленин навсегда останется в мировой истории как создатель первого и пока последнего государства советского (весьма необычного) типа.

После второй встречи с вождем и возвращения в Москву я женился на дочери важного кремлевского чиновника. И, конечно, моя карьера ускорилась. Я участвую в работе нескольких международных совещаний. Еду в Швейцарию на международную конференцию, посвященную разработке конвенций по защите гражданских лиц во время войны. После ее успешного завершения меня, молодого дипломата, направляют для работы в Нью-Йорк. Но однажды из Москвы поступает распоряжение о моем отзыве на родину. По приезде в кадровом аппарате сообщили, что из-за ареста отца жены за вредительство подлежу увольнению из МИДа. Тесть был членом Военно-промышленной комиссии и, скорее всего, по халатности подписал документы о готовности для передачи в армию то ли недоработанной, то ли бракованной новой зенитной автоматической системы. Попытка обратиться за помощью к Сталину успеха не принесла. Вождь четко отделял служебные отношения от личных. Но вскоре вождя не стало. В условиях «потепления» политического режима суд оправдал тестя. Я возвратился в МИД и был направлен в ООН. Там из-за совершенно курьезного случая попадаю в помощники к постоянному представителю в ООН опальному Вышинскому. Очень быстро постпред делает меня старшим помощником. Через год шеф скоропостижно умирает. И снова отстранение от службы из-за моей «близости» к покойному. Около двух лет пришлось поработать заместителем главного редактора в издательстве иностранной литературы. Но время продолжало меняться, и опять в мою пользу. И как-то знакомый куратор издательства из Комитета госбезопасности сказал, что может помочь мне с зачислением в органы. И как ни странно – получилось. Видимо, сработало редкое тогда знание английского языка. За шесть лет, проведенных с родителями в Вашингтоне, годы учебы в институте и службы в МИДе я овладел им в совершенстве. В дипломаты без высшего образования и знания одного-двух языков вообще не принимали. А в Министерстве госбезопасности того времени образованных сотрудников со знанием иностранных языков были единицы. К тому же после того, как Хрущев расправился с Берией, в органах прошли массовые увольнения, что привело к острому дефициту кадров. Так дипломат стал сотрудником спецслужбы.