— Мистер Мортон, — заметил герцог, — вы молоды, но у вас достаточно опыта, чтобы знать, что порой даже разумные просьбы становятся опасными и неразумными из-за формы, в которой они изложены или предъявлены.

— Мы можем ответить, милорд, что прибегли к этой весьма неприятной форме лишь после того, как тщетно испробовали другие.

— Мистер Мортон, — сказал герцог, — я вынужден сократить нашу беседу. Мы готовы начать атаку, но я отложу ее ровно на час, пока вы не сообщите моего ответа мятежникам. Если им будет угодно разойтись, сложить оружие и прислать ко мне мирную делегацию, я сочту делом чести сделать все от меня зависящее, чтобы удовлетворить их претензии; если нет, пусть берегутся и ожидают последствий. Я полагаю, господа, — добавил он, оборачиваясь к своим помощникам, — что это самое большее, на что я могу пойти в интересах этих заблудших, руководствуясь полученными мною инструкциями.

— Клянусь честью, — неожиданно заявил Дэлзэл, — мое слабое разумение не позволило бы пойти и на это, учитывая мою ответственность пред королем и собственной совестью. Впрочем, вашей светлости, без сомнения, лучше известны намерения короля, нежели нам, вынужденным руководствоваться лишь буквою наших инструкций.

Кровь прилила к лицу Монмута.

— Вы слышите, — сказал он, обращаясь к Мортону, — генерал Дэлзэл порицает меня за предоставление вам отсрочки.

— Отношение генерала Дэлзэла нас нисколько не удивляет, ведь ничего иного мы от него и не ждали; отношение вашей светлости также не обмануло наших надежд. Мне следует только добавить, что даже в случае беспрекословного подчинения, на котором настаивает ваша милость, остается чрезвычайно сомнительным, поможет ли нам ваше ходатайство, если короля окружают такие советники. Я передам нашим вождям ответ вашей светлости на нашу петицию, и, раз мы не можем добиться мира, нам придется вести войну.

— Прощайте, сударь, — сказал герцог. — Итак, я откладываю атаку на один час, только на час. Если вы пришлете ответ в течение этого срока, меня можно будет найти на этом же месте, и я буду искренне рад избегнуть напрасного кровопролития.

В этот момент Дэлзэл и Клеверхауз снова обменялись многозначительною улыбкой. Герцог ее заметил и повторил со спокойным достоинством:

— Да, господа, я сказал, что надеюсь на разумный ответ, который избавил бы нас от напрасного кровопролития. Полагаю, что в моем пожелании не заключается ничего, заслуживающего вашей насмешки или вашего порицания.

На это замечание герцога Дэлзэл ответил суровым взглядом, но промолчал. Клеверхауз, скривив губы в ироническую улыбку, учтиво сказал, что не ему судить, справедливы ли мнения его светлости.

Герцог движением руки отпустил Мортона. Сопровождаемый эскортом, он направился в лагерь нонконформистов, мимо готовой к наступлению армии. Поравнявшись с блестящими кавалеристами, в которых узнал лейб-гвардейцев, он увидел Клеверхауза, успевшего занять свое место перед полком. Заметив Мортона, он подъехал к нему и с подчеркнутой вежливостью сказал:

— Сколько мне помнится, я встречаю мистера Мортона из Милнвуда уже не впервые?

— Если мое присутствие здесь причиняет неудовольствие вам или еще кое-кому, — сказал, усмехнувшись, Мортон, — то уж, во всяком случае, не по вине полковника Грэма.

— Разрешите, по крайней мере, заметить, — проговорил Клеверхауз, — что нынешний образ действий мистера Мортона полностью подтверждает мнение, которое я составил о нем, и что мои действия в нашу прошлую встречу были не чем иным, как выполнением моего долга.

— Согласовать свои действия с долгом, а долг — с совестью — ваше дело, полковник Грэм, а отнюдь не мое, — ответил Мортон, оскорбленный замечанием Клеверхауза, который в учтивой форме домогался признания справедливости приговора, едва не приведенного в исполнение.

— Погодите минутку, — сказал Клеверхауз. — Эвендел утверждает, что я виноват перед вами и должен загладить свою вину. Полагаю, что я всегда буду делать различие между великодушным, благородным, образованным человеком, который, и заблуждаясь, действует, руководствуясь высокими побуждениями, и тупыми фанатиками, во главе которых стоят кровожадные убийцы. Поэтому, если они не побросают оружие и не разбредутся после вашего прибытия в лагерь, прошу вас, возвращайтесь сюда и сдавайтесь — ведь они, уверяю вас, не продержатся и получаса. Если вы решитесь на этот шаг, разыщите меня. Монмут, как это ни странно, не сможет вас защитить, Дэлзэл — не захочет, один я и смогу, и захочу. Я обещал это Эвенделу, если вы доставите мне такую возможность.

— Я был бы очень признателен лорду Эвенделу, — холодно произнес Мортон, — если бы он не рассчитывал, что меня можно убедить покинуть людей, с которыми я связан совместной борьбой. Что касается вас, полковник, то вы премного меня обяжете удовлетворением совершенно иного рода; по истечении часа вы, быть может, найдете меня на западной половине Босуэлского моста со шпагой в руке.

— Буду счастлив встретиться с вами в указанном месте, — сказал Клеверхауз, — но, быть может, вы все-таки подумаете о моем предложении.

Они распрощались и разъехались в разные стороны.

— Славный он юноша, Лэмли, — сказал Клеверхауз, обращаясь к находившемуся рядом с ним офицеру. — Впрочем, погибший он человек, и пусть кровь его будет на нем.

Произнеся эти слова, он занялся приготовлениями к предстоящему бою.

Покинув аванпосты регулярной армии, где царил образцовый порядок, и достигнув расположения войска пресвитериан, Мортон не мог не почувствовать разительного отличия в дисциплине и с тревогой подумал о будущем.

Разногласия, волновавшие военный совет, теперь захватили всех, вплоть до последнего рядового. Дозоры и патрули повстанцев охотнее занимались жаркими спорами об истинных причинах гнева Господня и определением того, что есть эрастианская ересь, чем разведкой и наблюдением за врагом, хотя уже доносилась барабанная дробь и звуки труб королевской армии.

Правда, на длинном и узком Босуэлском мосту, которого противник не мог миновать, повстанцами была выставлена охрана; но и здесь люди были разобщены взаимной враждой и пали духом в ожидании грозного неприятеля, — понимая, что их поставили на самый опасный участок, они уже стали подумывать, не уйти ли им в расположение главных сил. Это было бы окончательной гибелью, так как от сохранения за собой этой переправы или от ее потери зависела судьба предстоящего боя. За мостом начиналось открытое ровное поле с разбросанными на нем небольшими зарослями кустарника; на таком поле сражения недисциплинированные отряды повстанцев, без пушек и с очень слабой кавалерией, не могли бы сдержать натиск регулярных частей.

Внимательно осмотрев подступы к переправе, Мортон пришел к выводу, что если занять два-три дома и рощу на левом берегу Клайда, и там же заросли ольшаника и орешника, и забаррикадировать проезд и ворота, высившиеся, по обыкновению, над центральной аркой Босуэлского моста, то его легко можно будет оборонять даже от превосходящих сил неприятеля. Он отдал соответствующие распоряжения и приказал свалить парапеты на мосту, по ту сторону ворот, чтобы они не могли служить укрытием для противника, когда он предпримет попытку прорваться. Дозорных, оставленных на этом важнейшем участке, он призвал быть начеку и зорко охранять мост и пообещал тотчас же прислать сильное подкрепление. Он заставил их выслать на тот берег разведчиков, которые должны были следить за продвижением неприятеля и возвратиться назад, как только покажется его авангард. Наконец, он их обязал регулярно извещать главные силы обо всем, что будет ими замечено. Солдаты в минуту опасности быстро оценивают по достоинству своих офицеров. Благоразумие и распорядительность Мортона завоевали ему доверие этих людей, и они, ободрившись и успокоившись, принялись укреплять по его указанию занятую ими позицию и, когда он снова тронулся в путь, проводили его троекратным приветственным криком.