— Но, дорогой Кадди, — продолжала настаивать Моз, — а твои брачные одежды? Ах, голубчик, не оскверни своих брачных одежд!

— Послушайте, матушка, разве вам невдомек, что меня дожидаются? За меня не тревожьтесь, — я знаю получше вашего, что надобно делать, потому что вы несете что-то о браке, а дело идет о том, чтобы не попасть в петлю.

Сказав это, он вырвался из материнских объятий и попросил солдат, которые были к нему приставлены, доставить его возможно скорее в Совет. Клеверхауз и Мортон и без того уже его ожидали.

Тайный Совет Шотландии, со времени объединения королевств практически ставший верховным судилищем этой страны, являясь вместе с тем и высшим органом исполнительной власти, собрался в старинном готическом зале, примыкающем к зданию парламента в Эдинбурге. Когда генерал Грэм вошел в этот зал и занял свое место за столом среди членов Совета, все было готово к открытию заседания.

— Сегодня вы доставили нам, генерал, немало дичи, — сказал председательствующий в Совете важный сановник. — Здесь и трус, чтобы признаться во всем, здесь и задорный боевой петушок, который будет отчаянно защищаться, а как, генерал, прикажете называть третьего?

— Отбрасывая иносказания, я попросил бы вашу светлость назвать его человеком, в котором я лично принимаю участие.

— И вдобавок — вигом? — заметил сановник, высовывая язык, и без того слишком толстый, чтобы помещаться во рту, и скривив свое грубое, отталкивающее лицо в усмешке, которая как нельзя больше к нему подходила.

— Если ваша светлость на этом настаивает, то и вигом, каковым ваша светлость также изволили быть в тысяча шестьсот сорок первом году, — сказал Клеверхауз с обычной для него невозмутимой учтивостью.

— Ага, герцог, попались! — пошутил один из членов Совета.

— Да, да… — ответил герцог, смеясь. — Впрочем, после Драмклога с нашим генералом нельзя разговаривать. Ну что же, начнем, пожалуй. Введите арестованных, а вы, господин секретарь, огласите протокол.

Секретарь прочитал документ, в котором говорилось, что генерал Грэм Клеверхауз и лорд Эвендел берут на себя поручительство в том, что Генри Мортон-младший из Милнвуда уедет за границу и будет оставаться в чужих краях до тех пор, пока не последует изъявление воли его величества, принимая во внимание, что вышепоименованный Генри Мортон участвовал в последнем восстании. В случае нарушения названным Генри Мортоном вышеозначенного условия его поручители уплачивают по десяти тысяч меркое, а сам виновный подлежит смертной казни.

— Принимаете ли вы на этих условиях королевскую милость, мистер Мортон? — спросил герцог Лодердейл, председательствовавший в Совете.

— Мне ничего иного не остается, милорд, — ответил Мортон.

— В таком случае потрудитесь подписать протокол.

Мортон молча подписал протокол, хорошо понимая, что с ним поступили исключительно мягко, если учесть обстоятельства его дела.

Мак-Брайер, которого в этот самый момент внесли привязанным к стулу, так как от слабости он не мог стоять на ногах, увидев, что Мортон ставит свою подпись под какой-то бумагой, решил, что это акт отречения.

— Он довершил свою измену нашему делу, он признал бренную власть земного тирана! — воскликнул он, тяжко вздыхая. — Закатившаяся звезда! Закатившаяся звезда!

— Помолчите, сударь, — сказал герцог, — и приберегите дыхание, чтобы дуть на собственную похлебку; вы ее найдете чертовски горячей, обещаю вам. Позвать сюда того парня, в котором есть, как кажется, крупица здравого смысла. Перескочит канаву одна овца — за ней пойдут и другие.

Ввели Кадди; он не был связан, но его сопровождали два стражника с алебардами. Кадди подвели к столу, рядом с которым сидел Эфраим Мак-Брайер. В умоляющем взоре бедного парня, устремленном на сидящих за судейским столом, можно было прочитать ужас, внушаемый ему могущественными людьми, пред которыми он предстал, сострадание к товарищам по несчастью и страх перед грозившим ему наказанием. Неуклюже, по-деревенски, он отвесил множество подобострастных поклонов и замер в ожидании грозившей обрушиться на него бури.

«Находились ли вы на поле сражения у Босуэлского моста? » — последовал первый вопрос, прогремевший в его ушах.

Кадди собрался было отвечать отрицательно, но, подумав немного, сообразил, что если он будет изобличен во лжи, то это обойдется ему, пожалуй, недешево; поэтому он с чисто каледонской уклончивостью ответил:

— Не могу сказать точно, может, и был.

— Отвечай прямо, мошенник, был или не был? Ты же знаешь, что был.

— Не мне возражать вашей светлости, — ответил на это Кадди.

— Я спрашиваю еще раз, были ли вы на Босуэлском мосту? Да или нет? — сказал герцог, теряя терпение.

— Дорогой сэр, — продолжал упорствовать Кадди, — разве удержишь в памяти, где ты побывал за свою жизнь?

— Говори, негодяй! — вскричал генерал Дэлзэл. — Или я вышибу тебе зубы эфесом вот этой шпаги! Неужели ты думаешь, что мы будем топтаться на месте, хитрить и возиться с тобой целый день, как борзые, выслеживающие зайца? note 32

— Когда так, — сказал Кадди, — раз вам хочется этого, пишите: я не отрицаю, что побывал в этом месте.

— Итак, — сказал герцог, — как вы считаете, является ли участие в этой битве государственным преступлением?

— Как же мне высказать свое мнение, сударь, — ответил осмотрительный пленник, — если дело идет о том, быть ли мне вздернутым или нет? Но не думаю, чтобы это было хоть чуточку лучше.

— Лучше, чем что?

— Чем преступление, как изволит говорить ваша светлость, — ответил Кадди.

— Вот это называется говорить дело, — заявил его светлость. — Были бы вы довольны, если бы король даровал вам милость и прощение за ваше участие в мятеже при условии, что отныне вы станете посещать церковь и молиться за короля?

— С удовольствием, сэр, — ответил не слишком твердый в своих убеждениях Кадди, — и готов выпить в придачу за его здоровье, если эль будет хороший.

— Каков! — заметил герцог. — Вот это малый сговорчивый. Что же довело тебя до этой беды, приятель?

— Дурной пример, сэр, — отвечал Кадди, — и еще виновата, с позволения вашей светлости, моя старая, выжившая из ума матушка.

— Ну, Бог с тобою, приятель, — ответил на это герцог, — остерегайся в будущем дурного совета. Мне сдается, что ты не таков, чтобы изменить по собственному почину. Записать в протокол, что он освобождается от наказания. Поднесите поближе этого негодяя на стуле.

Мак-Брайера перенесли на то место, где обычно ставили подсудимых для допроса.

— Находились ли вы на поле сражения у Босуэлского моста? — последовал тот же вопрос, что был задан и Кадди.

— Находился, — ответил пленник смелым и решительным тоном.

— Вы были вооружены?

— Нет, не был, я присутствовал в качестве проповедника слова Божия, чтобы ободрять тех, кто обнажил меч в защиту дела Господня.

— Иными словами, чтобы помогать мятежникам и их подстрекать? — спросил герцог.

— Ты сказал истинно, — ответил на это пленник.

— Хорошо, — продолжал допрашивающий. — Нам желательно знать, видели ли вы среди мятежников Джона Белфура Берли? Вы его, надо полагать, знаете?

— Возношу свою благодарность Господу, что знаю его, — ответил Мак-Брайер, — он ревностный и истинно верующий христианин.

— А где и когда вы видели в последний раз эту благочестивую личность? — последовал новый вопрос.

— Я здесь, чтобы отвечать за себя, — заявил с тем же бесстрашием Эфраим Мак-Брайер, — а не затем, чтобы предавать в ваши руки других.

— Мы найдем способ развязать вам язык, — пригрозил Дэлзэл.

— Если вы найдете способ заставить его вообразить, что он на их молитвенном сборище, его язык развяжется и без нас, — заметил Дэлзэлу Лодердейл. — Послушайте, юноша, отвечайте добром: вы слишком молоды, чтобы взваливать на себя такое тяжкое бремя.