А на четыреста тысяч в Париже можно жить долго. Не знаю, счастливо ли, но — долго. Лет десять. Жить и ни в чем себе не отказывать. Хотя… Аппетит приходит во время еды. На первом курсе я потратил за год полторы тысячи рублей, это с расходами на домоправительницу. А сейчас — около пяти тысяч, плюс тысяча на летние ремонты. Забурел. Растут, растут, стало быть, потребности советского студенчества. И это без учета разъездов. Ну, положим, разъезды — это по другой статье. Командировочные. Но и тут я привередничаю, с тоской вспоминаю Лас-Вегас и «Дюны», апартаменты с роялем. Или «Москву», та уютнее, и ресторан хороший. Украинский борщ! На свинине!! С пампушками!!!

Вот чего мне не хватало в Джалу — нашего борща! Отсюда и минус килограмм.

Я вернулся к газете. Хорошая у них печать. В Чернозёмске центральные газеты печатают с матриц, но получается так себе, особенно неважно выходят фотографии. Впрочем, шахматные диаграммы разобрать можно. А тут — четко, контрастно, сразу видно, где министр, где трудящийся, а где кенгуру. Положим, московские типографии если и уступают парижским, то не так и много.

Я вспомнил ленинскую комнату в посольстве и подшивку «Правды». Нет, чего уж там. Много уступают. По оформлению. По качеству бумаги. По печати. Но не по содержанию. Пусть во французском я не силен, но вижу — ни про надои, ни про комбайнеров, ни про строительство ГЭС французы не пишут, а пишут всё больше о пустяках. Плюс реклама. На спорт две полосы потратили. А обо мне — небольшая заметка, двести строк. Не шахматная страна Франция, не шахматная!

Самолет меж тем стало потряхивать. Сначала чуть-чуть, потом ощутимо. Турбулентность! Зажглось табло «Не курить! Пристегнуть ремни!»

И сразу вспомнилось видение на пути в Триполи.

Ничего, видение видением, а бояться и паниковать не нужно.

Теперь мы летели над сушей. Уже спокойнее. Всё-таки травка-муравка, она русскому человеку попривычнее соленой воды.

Я заметил, что так вцепился в газету, что почти порвал. Нехорошо. Я отложил «Фигаро» в сторону и начал рассматривать рекламный буклет, что был в кармашке кресла передо мной. Гостиница «Риц», не более, не менее.

Ну нет. Это будет перебор.

Самолет начал снижаться.

И я успокоился. Нет смысла волноваться о том, что тебе не подвластно. Приземлимся нормально. Иншалла.

25

17 июля 1976 года, суббота

Жил-был у бабушки серенький чижик

Париж воображаемый много красивее Парижа реального. Факт. Для нашего человека Париж построили и населили писатели и кинематографисты. Эйфелева Башня, улица Старой Голубятни, Лувр, мушкетеры, капитан Фракасс, Мулен Руж и Фантомас — они-то и есть главные достопримечательности французской столицы. И осматривать их лучше всего в Сосновке, в дождь, на чердаке, под стук дождевых капель, лёжа на охапке душистого сена с томиком Дюма, Бальзака или Ремарка в руках. Вот то Париж, так Париж!

А Париж реальный… Город как город. Для утомленного человека (а два месяца турнира, перелёт и прочие сопутствующие обстоятельства утомляют изрядно) все красоты, всё очарование где-то за углом. Не здесь.

Во-первых, язык. Париж был под немцами с лета сорокового до лета сорок четвертого года. Но немецкий язык парижане отвергают напрочь. Спрашиваю их о том, о сём, ничего секретного не выпытываю, обычные вопросы туриста, — каменеют лицом и говорят них ферштейн. Ну, ладно, немцы оккупанты. Согласен. Понимаю. Но и английский французы не привечают, а ведь союзники и только союзники освободили Францию от гитлеровцев. Но андестенд, говорят французы.

Ничего, подумал я. Огляделся. Нашел человека соответствующей внешности — и спросил по-арабски: уважаемый, где здесь то-то и то-то?

Совсем другое дело!

И далее всё пошло гладко.

Араб-таксист, пожилой (к незнакомым пожилым людям следует обращаться «уважаемый», учил меня шейх Дахир Саид Джилани) повёз меня в отель. Я спросил его, где можно поменять доллары. А есть, есть хорошее место, вот прямо по пути!

И в самом деле, курс в арабском обменнике оказался куда приятнее, чем в аэропорту.

Отель мой таксист не одобрил. Дороговато, сказал. Что делать, ответил я, значит, отель послан во испытание. Будь доволен и будешь доволен.

Таксист проникся.

Отель и в самом деле был не из лучших, но не я выбирал. Выбирало посольство. Какой забронировало, такой забронировало. Мол, им владеет сочувствующий нашей стране человек.

Я только рад, что есть сочувствующие нашей стране владельцы отелей, но… Но, право же, хотелось, чтобы это сочувствие выражалось в скидке, а не в наценке. Нет, средства мне позволяют, но тут дело принципа.

На стойке портье сказал, что мне уже звонили четырежды. С утра. Я попросил перевести звонок в номер. Но у вас номер без телефона, сказал портье. Ну так дайте с телефоном. Это будет стоить…

Будет, да. Сочувствующие французы.

И опять ничего. Переживу.

Поселился.

Переоделся в столичное. Знай наших!

Тут позвонил человек из посольства. Не спросил, как здоровье, как долетел, как разместился, а сразу к делу: в понедельник в девять сорок пять за мной заедут в отель по известному мне вопросу. Коротко и по существу.

Я ответил «так точно».

Потом — через коммутатор — заказал Чернозёмск. По срочному тарифу. Редакцию «Поиска», решив, что застать Лису и Пантеру в это время могу только здесь. Суббота и воскресенье в журнале рабочие дни. Суббота начинается в понедельник. Ну да, мы график построили под себя. Чтобы чуть легче с учебой было.

Наконец меня соединили. Ура, ура! Застал обеих.

Пощебетали, да. На сто двадцать франков. Говоришь, а телефонистка каждые десять франков напоминает, что денежка тю-тю. Бережливая нация — французы. Ну, и другая польза: осознаешь, что нас подслушивают. Хотя нужды напоминать нет. Советские люди убеждены: нас подслушивает враг. Да еще и не один. И друг тоже подслушивает: уверен, что распечатка разговора сегодня же ляжет на стол Кого Нужно. Бдительность — основа безопасности страны! И, сознавая это, мы говорили так, как следовало комсомольцам.

Ага.

По завершении разговора я немного взгрустнул. Но совсем немного. Уж скоро, скоро я вернусь к вам, печалью не тумань глаза…

И я заказал номер Бориса Васильевича. Он просил связаться, как приеду в Париж. Телефон дал. Вот я и связываюсь. Других планов у меня всё равно нет.

Спасский и здоровьем поинтересовался, и как долетел, и как устроился, а потом позвал на ужин в узком кругу парижских друзей. Просил непременно быть. Указал адрес. Небольшой ресторанчик, для парижан, а не для туристов.

Хорошо, сказал я. Буду.

Но до назначенного времени у меня было четыре часа. Четыре с половиной, если точно.

Ситуация: советский студент оказался в Париже. Городе мечты. И что ему делать четыре часа?

Уж точно не бездарно сидеть в гостинице.

И я вышел из номера.

У стойки портье меня взял в полон гражданин лет семидесяти. Представился графом Перовским и предложил услуги гида. Его русский был старомоден, видно, классический эмигрантский, но я ответил по-немецки, полагая, что граф язык этот должен знать превосходно. Спросил, как он представляет эту экскурсию.

Экзамен он выдержал, ответил на немецком (опять же старомодном) что у него автомобиль, и он покажет мне Париж для русского от русского. Пятьдесят франков в час.

Сошлись на тридцати — я хоть и не француз, но торговаться в Париже просто необходимо. Хотя мне думается, он и двадцати франкам был бы рад.

Впрочем, экскурсия меня не разочаровала. Посмотрели Улицу Могильщиков, улицу Феру, улицу Старой Голубятни, монастырь Кармелиток и прочие мушкетерские места. Граф, между прочим, заметил, что по нынешним временам мушкетеры отнюдь не благородные господа, отнюдь. Тот же Атос, солдат и опытный фехтовальщик, вызывает на дуэль юного штатского провинциала, где же тут благородство? Тем более, что провинциал, нечаянно толкнувший Атоса, извинился раз, извинился два, но Атосу этого мало. Очевидно хочет убить юношу. И Портос, и Арамис туда же. Дуэль профессионала с неопытным, юным провинциалом — велик ли подвиг?