— У окна есть кресло, студентка Ясица, — напомнил о себе Эгмонт. — Сядьте туда и постарайтесь не сбить по дороге все остальные книги. Некоторые из них обладают дурным характером.

Мне очень хотелось повторить вчерашнюю фразу про то, что мой характер все равно хуже, но магистр Рихтер — это совсем не то же самое, что Жоффруа Ле Флок. Поэтому я молча прошмыгнула между стопками зубодробительной литературы и села на шаткую конструкцию из четырех ножек и продавленного сиденья. Назвать это креслом мог только очень вежливый человек.

— Итак, адептка, — сам Эгмонт благоразумно предпочел стоять, — как ваш декан я обязан позаботиться о выполнении вами учебного плана. Здесь, — он продемонстрировал мне увесистый свиток, — перечислено все, что вам надлежит выполнить до сдачи сессии, во время сдачи сессии и непосредственно после сдачи сессии.

Я потянулась за свитком, но маг сделал вид, что не заметил этого, и продолжал:

— Еще раз заостряю ваше внимание: все перечисленное здесь надлежит выполнить до начала следующего семестра. Только в этом случае ваша летняя практика будет считаться зачтенной, а сессия — успешно закрытой. С вытекающими отсюда последствиями.

Я кротко сложила ладошки на коленках и нежно улыбнулась магистру, глядя на него снизу вверх.

— Последствия — это вы очень кстати! Я как раз хотела поговорить о… денежном эквиваленте последствий. Помните наш разговор в конце прошлого года?

Эгмонт насторожился.

— Должность ассистента, — напомнила я. — Заработная плата. Кстати, мне еще стипендию за три месяца не заплатили! Как мой декан вы должны помнить, что голодный студент — это плохо обучающийся студент…

— Насчет стипендии разбирайтесь сами. Обратитесь к завхозу, напишите заявление… я полагал вас достаточно взрослой, чтобы решать подобные вопросы без моего непосредственного вмешательства!

— Согласна, — не отступала я. — А насчет зарплаты — это тоже к завхозу?

Рихтер чуть слышно скрипнул зубами.

— Как всегда, деньги по этой статье придут не раньше середины осени.

— Магистр, а жить я на что буду?!

— Обратитесь к близнецам аунд Лиррен, — посоветовал Эгмонт. — Ближайшие друзья принца Саида наверняка не откажут своей подруге в такой мелочи. К тому же, по моим агентурным данным, вам еще не отдали все выигранные обеды.

«А платье?! — мрачно подумала я. — А туфли? А прическа? Хотя, с другой стороны, Жоффруа еще не видел меня в том платье зеленого шелку…»

— Ознакомьтесь с расписанием, — быстро сказал Эгмонт и сунул мне пресловутый свиток. — Особо обратите внимание на то, что записано на оборотной стороне.

Я взвесила свиток на руке и поняла, что в ближайшие три недели опера мне не светит. Хотя… это как посмотреть. Будем живы, не помрем.

— Я вас более не задерживаю, — сухо сказал Эгмонт и посторонился, давая мне пройти. Стопка книг шустро выскочила у него из-под ног.

Уже у двери меня догнало:

— Да, я запамятовал!.. Вас хочет видеть магистр Ламмерлэйк. Она крайне огорчена результатами ваших алхимических изысканий. Вы найдете ее в теплицах.

«Яблочко от вишенки!» — злобно подумала я и закрыла дверь.

Благодаря совместным усилиям магистров, день пролетел незаметно. Я, как савраска, бегала по всей Академии, отыскивая то Белую Даму, то нервного Марцелла, то печальную и неразговорчивую госпожу ле Бреттен (последняя держалась за виски и жадно пила холодную воду). Уже в сумерках я завернула в библиотеку; магистр Зирак просмотрел огромный список литературы, присвистнул, вручил его гноменку, вытянувшемуся за лето, и увел меня в отдельный кабинет — пить чай с молоком и смородиновым листом. К чаю полагалась яблочная шарлотка.

Я рассказала нашу историю в очередной, семьдесят девятый раз, напилась чаю и преисполнилась к магистру Зираку самой искренней любовью. В отличие от коллег он не имел ко мне никаких претензий: без разговоров подмахнул бегунок, поставил штампик в читательском билете, подписал характеристику и предложил забрать остатки шарлотки с собой.

Полин еще не было. Я ехидно подумала, что кое-кто гуляет кое с кем под луной, и отправилась в ванную, где долго нежилась в пене. У принца Саида было много достоинств, и первым номером значилась щедрость к прекрасной пери.

Свиток отправился под кровать, а я — под одеяло. И в последний раз за это лето мне приснился странный сон.

Во сне я шла по Академии — пустыми гулкими коридорами, в которых шевелилась темнота. Все вокруг было окрашено в оттенки коричневого, будто на старых гравюрах. Я шла мимо закрытых дверей, мимо опустевших аудиторий и знала, что, кроме меня, во всей Академии нет ни единой живой души.

Впереди я увидела приоткрытую дверь и подошла ближе. Это была лаборатория Рихтера. Сквозь узкую щель был виден краешек стола, уставленного книгами, приборами и какими-то странными инструментами.

Дверь дрогнула и беззвучно распахнулась. Не знаю, было ли это приглашением, но мне очень хотелось войти. Внутри все оставалось таким же, как в ту осеннюю ночь: столы, никаких «Холецистолитостомий» и прочих «Анастомозов». Посреди комнаты стояло нечто, завешенное черной тканью.

Что это? Я изо всех сил пыталась вспомнить, понимая, что от этого знания зависит все мое будущее. Перешагнуть порог, сдернуть черную тряпку… но я все же стояла на месте, до боли вцепившись в косяк. Стой, Яльга, стой, где стоишь. Иначе…

Раздался легчайший шелест, и черная ткань начала сползать под собственным весом. Это был шелк — эльфийский шелк, непроницаемый для любых видов чар. Ткань сползала, черной лужицей стекала на пол. Мгновение — и я увидела зеркало в причудливой раме. Поверхность его была черной; там отражался косогор, усыпанный ромашками. Удивительно знакомые места.

Среди тишины, неподвижности и коричневых тонов это зеркало казалось живым черным пятном. Оно как будто было неподвижно, но мне казалось, что стекло дрожит от усилий, пытаясь освободиться из рамы. Так, как оно избавилось от шелка. Так, как оно вышло из медальона. Так…

Этого не будет!

Я опять испытала то странное, дикое и прекрасное чувство — огонь рванулся ввысь, я вся превратилась в сгусток пламени. Черная поверхность отразила языки огня. Раздался треск, и зеркало потекло, капля за каплей впитываясь в эльфийский шелк. Вскоре от него осталась одна пустая рама.

И несколько пятен на неровном полу.

6

Но некогда было думать о странностях и снах. У меня были дела поважнее: во-первых, сессия, во-вторых, свадьба. Впрочем, обо всем по порядку.

Наутро я еще раз просмотрела свиток и поняла, что реальность страшнее самого кошмарного сна. Выполнить все, чего хотел от меня Эгмонт, можно было при одном условии: я не буду ни есть, ни спать, а только учиться и сдавать, учиться и сдавать, как завещал лыкоморской молодежи покойный государь.

— А другая-то сторона, слышь, хозяйка!.. — напомнила элементаль.

Я перевернула пергамент, вчиталась в мелкие буковки и окончательно убедилась, что этим летом мне не светят ни опера, ни балет.

Сессию бы пережить, что ли!..

Вздохнув, я подошла к стопке учебников и сдернула с них кисею. За время моего отсутствия книги покрылись пылью; из-за толстого тома «Рубедо — техника безопасности» торопливо выбежал маленький паучок. Я опустилась на колени и принялась перебирать книги, сортируя их на несколько кучек. Это сдать, это повторить, это вернуть хозяину… а это что?

Из старой пожелтевшей «Истории тайных орденов» торчал какой-то листок пергамента, покрытый неразборчивыми каракулями. Я вытащила его наружу и мигом идентифицировала каракули как свой почерк, а листок — как список должников, обязанных накормить меня обедом. Возле некоторых имен стояли крестики, но больше половины еще не вернули мне долг чести.

Жизнь сделалась немного приятнее. По свежеобретенной привычке я перевернула листок и увидела на обратной стороне крупную запись красными чернилами. «Три желания с близнецов!» — напоминала она.