Из двух тысяч двухсот пятидесяти пленных созданы три батальона рекрутов. Больше семисот пятидесяти освобождённых из плена ушли в танкисты, артиллеристы, зенитчики, снайперы, сапёры, ремонтники, пулемётчики и… лётчики… Восемь дней — вполне хватило для того, чтобы рекруты перешли в разряд новичков. Батальон краскомов остался в таком же составе: рота лучших ушла на командование тремя батальонами рекрутов, а рота отстающих подтянулась до нужного уровня. Не все, правда — но тут уж ничего не поделаешь…
По вечерам — посиделки с политпросвещением и промыванием мозгов личному составу: заходил в 20 местную палатку — туда сразу же набивалось ещё 30–40 бойцов и командиров. Вечер вопросов и ответов: отвечает, разумеется командир… А вопросы? Вопросы любые, без опасности быть наказанными за «нескромный» вопрос… Два-три вопроса и меня ждёт новая палатка со слушателями. И новыми каверзными вопросами… А для меня они — в радость: открыть глаза бойцами и командирам — что может быть важнее. И нужнее!
— Товарищ командир…(так ко мне обращаются уже почти все) — поднялся с места пожилой боец — вы сказали, что можно задавать любой вопрос? Я кивнул подтверждая…
— Я вот заметил: это было не один раз… Вы всегда расстреливаете машинистов и помощников паровозов? Почему? Они же не враги… Даже если и водят составы, так по принуждению…
— Глазастый… — произнёс я с непонятной интонацией: то ли похвалил, то ли поругал… Боец напрягся, побледнел:
— Вы же сами сказали — можно задавать любой вопрос…
— А сам ты не пытался ответить на вопрос? — посмотрел на бойца.
— У меня всегда получается — не виноватые они… — ответил он…
— Хорошо… Тогда вопрос всем: кто приносит больше вреда нашему народу: машинист с помощником или предатель полицай? Тут я так расставил акценты, что больший вред — естественно полицай. И ответы, почти в большинстве — полицай! Меньшинство промолчало: умные — командир не станет зря что то делать — значит так надо…
— Значит полицай, говорите… — задумчиво протянул я… — А машинист возит по железки военные грузы для фронта…
— Так его, наверняка заставили… Ему же семью надо кормить… — зазвучали ответы-подсказки почему машинист не виноват… Вздохнул тяжело, обвёл всех укоризненно-сочувствующим взглядом.
Бойцы притихли — что то сейчас будет…
— Давайте посчитаем… Немцы поставили условие машинисту: будешь перевозить грузы — будешь получать деньги. Откажешься — расстреляем и тебя и твою семью… Или другое: будешь работать — будет чем кормить семью. Откажешься — семья умрет с голода. Так? Бойцы загалдели, как грачи на ветках — Так… Верно… Продолжим…
— Сколько человек в семье машиниста, включая деда с бабкой — человек восемь-десять… Ну пусть пятнадцать… Столько же и у помощника… Итого — двадцать пять-тридцать человек… — начал подсчёт. — Запомните эту цифру: она ляжет на одну сторону весов…
— За смену бригада делает два рейса: туда и обратно… Туда: техника, боеприпасы, продовольствие, обмундирование, лекарства… Оттуда — то, что награблено, отнято, собрано в виде трофеев… Ну… ладно, обратно мы ничего считать не будем, хотя и надо бы. Пусть будет только военный груз и только туда…
— В эшелоне двадцать вагонов. Вагоны по 16 и 32 тонны. Средний вес — 24 тонны на вагон. 20 вагонов — 480 тонн за поездку. 30 дней в месяце. Пусть десять — на отдых: итого 20 дней на 480 тонн — 9 тысяч 600 тонн. За месяц… Обвёл пристальным взглядом слушателей — в глазах непонимание: причём здесь какие то подсчёты? Но в чьих то глазах заметил проблески понимания. Но только проблески — не более. Значит продолжим развивать мысль:
— Артиллерийские снаряды у пушкам весят от 2 килограмм до 45ти. Средний вес снаряда, наиболее используемого выходит 12–15 килограмм. Считая цинки с патронами, гранатами, взрывчаткой… Разделим вес перевозимого груза машиниста на эти 12 килограмм. Я ещё не говорю про авиационные бомбы… Что мы получаем? Не дождавшись подсказки продолжил:
— Получаем восемьсот тысяч снарядов. Разделим это пополам — в эшелоне не только снаряды но и техника. Получаем 400 тысяч снарядов. Разделим пополам: кроме техники везут продовольствие. 200 тысяч снарядов. Разделим пополам — обмундирование — 100 тысяч. Разделим ещё пополам: запчасти, медикаменты и прочее — 50 тысяч снарядов. У немцев считается, что в цель попадает один снаряд из десяти. Делим 50 тысяч на десять. Получаем ПЯТЬ ТЫСЯЧ ПОПАДАНИЙ! А это — ПЯТЬ ТЫСЯЧ УБИТЫХ И РАНЕНЫХ СОВЕТСКИХ БОЙЦОВ И КОМАНДИРОВ! П Я Т Ь Т Ы С Я Ч! И это всего лишь за месяц! А сколько уже идёт война? Два с половиной месяца. А это — ДВЕНАДЦАТЬ ТЫСЯЧ БОЙЦОВ И КОМАНДИРОВ! Больше полноценной дивизии! И это только один машинист с помощником! А сколько у этих двенадцати тысяч останется вдов и сирот? Вот вам цена работы паровозной бригады! ЗА МЕСЯЦ! Последние слова я уже не говорил — рычал в лица остолбеневших слушателей! Успокойся! — приказал мне реалист — они этого не знали.
Но подумать же можно было, посчитать?! — ярился я. Впрочем да — надо успокоиться: если уж в нашем времени не могут о таком подумать или не хотят, или не умеют — то чего ждать от этих? Только учить…
— А теперь скажите мне… — выдохнув сквозь зубы воздух спросил у сидящих — что лучше: оставить в живых 25–30 родственников паровозной бригады и убить и ранить 12 тысяч бойцов и командиров, которые пытаются остановить немцев; или погибнуть этим 25–30, но оставить в живых 12 тысяч тех, кто борется сейчас на фронте против немцев не жалей сил и своих жизней? Подумайте и решите сами — ЧТО ВАЖНЕЕ?! М… да… Это шок — по другому не назовёшь! Ошарашенные, потрясённые, растерянные лица…
— Лично я предпочитаю уничтожить паровозную бригаду — они остались под немцами, хотя могли или эвакуироваться, или уйти в партизаны, но предпочли работать на немцев. Тем хуже для них и их родственников! Хотя… подумал я про себя — они ведь такие же обыватели, как и в нашем времени — всё равно на кого работать, лишь бы мне и моим было хорошо, а остальное — трава не расти… А ведь это иудеи вбросили в сознание пословицы-поговорки: После меня хоть потоп…; Своя рубашка ближе к телу; Моя хата с краю — ничего не знаю… Даже до китайцев добрались: обезьянка закрыла глаза, сжала губы, закрыла руками уши: Ничего не вижу, ничего не слышу; ничего никому не скажу — только отстаньте от меня… Вон те же чехи: работали на оккупантов — надевали чёрные рубашки в знак протеста, но работали: качественно, добросовестно, даже изобретали и выпускали для немцев новые орудия: самоходки «Хетцер» — самые лучшие в мире на то время… Все обыватели на оккупированных территориях работали не на немцев — на себя, но при этом помогали им громить и уничтожать наши войска… Своя рубашка… — а там хоть трава не расти… В мирное время они не страшны, а вот в военное!
А вот и дождь закончился: тяжёлые свинцовые тучи, нависшие над головой улетучились, сменившись хмурым серым небом с просветами синих полос… Ну — сегодняшний день у нас ещё есть, хотя в Минске уже началось шевеление… Да… — это не фронт, где надо наступать при любой погоде, пока противник не закрепился, зубами вцепившись в землю, зарывшись в неё по самую макушку — тут тыл… День раньше — день позже особой роли не играет: Барановичи вновь у немцев; железка работает, пропуская по себе несколько эшелонов в день… Спасибо им — они нам ещё один день подарили: пусть хоть немного подсохнут дороги. А уж мы их отблагодарим! Со всем старанием!
Зашёл в палатку к ведьме, занёс гражданскую одёжку. Она как увидела — кинулась в ноги, обхватила, зарыдала в голос… Только я уже давно на женские слёзы не реагирую — знаю им подлинную цену. Вот и сейчас: глядя, как рыдает в ногах раскошная женщина, не испытывал ни жалости, ни сострадания — это лишь очередное женское притворство — уловка для мягкотелых мужчин, чтобы облапошить, обдурить и получить то, что нужно…
— Вот тебе одежда: одевайся и я выведу тебя за территорию базы… Дальше ты сама: делай что хочешь и как хочешь…
— Не губи Хозяин! Не гони меня прочь — я буду делать всё, что ты скажешь! Рабой твоей буду, любую прихоть исполнять! Только не гони меня от себя. Я же пропаду в этом мире! Посмотрел равнодушно:
