Точки неумолимо приближались, увеличиваясь в размерах… «Взлетел» в верх: Мамочка моя! К нам приближались два штаффеля, один за другим — 24 двухмоторных бомбардировщика Хейнкель-111, а за ними, чуть пониже — ещё двенадцать одномоторных бомбардировщика Ю-87… Высота — 5000 метров — классика для бомбардировщиков. Мы, конечно, взяли из «закромов» дивизии батарею 88мм зенитных орудий, именуемых немцами «Ахт-Ахт», но я их отправил в Минск: толку с них здесь никакого: мои зенитчики не только не стреляли с таких ни разу, но и увидели их в первый раз. Так что надежда теперь одна — на меня. Холодный пот потёк по спине — а вдруг я не справлюсь, не успею — они же такого здесь натворят!

Вот они — выплывают из за крон того самого леска, в котором я срубил четыре деревца… Бойцы охранения в растерянности обернулись ко мне: что делать командир?! На самом деле они ещё не долетели до этого леска, но кажется, что они уже вот, рядом — подлетают! Сунул руку в кабину Бюссинга; вытащил микрофон:

— Зенитчики! По передним двум штаффелям огонь открывать только в случае прорыва! Ваша цель — третья эскадрилья — всего то 12 штук Ю-87. Думаю с этим то вы справитесь! Сам шучу, а лицо, чувствую, стянуло, словно резиновой маской. Нет — так нельзя! Взял себя в руки, успокоился — один раз живём! И к тому же — первые бомбы — наши… А мёртвые — сраму не иймут! Вроде помогло… Залез на капот Бюссинга, жду. Потряхивает слегка, как от слабого электрического тока, но пошёл, пошёл кураж; забурлил адреналин. В чём сила брат? — спросил герой одного фильма и сам же ответил — сила в правде! А здесь и сейчас — НАША ПРАВДА! Мы на своей земле, а они пришлые. А дома и стены помогают! Надеюсь и мне помогут! Высоко в небе к нам приближалась первая эскадрилья: четыре звена по три самолёта… Шесть тысяч метров до самолётов — пора, иначе не успею! Вскинул руки в сторону наплывающих бомбардировщиков: в ладонях по кирпичику силы… Пополам! Пошли, родимые — не подведите! Четыре сгустка силы рванулись навстречу «Несущим смерть»!

Как медленно тянется время: пять секунд, десять, пятнадцать… А первая линия машин всё ближе и ближе — уже почти над нами! Четыре ослепительные вспышки в надвигающихся сумерках! В четырёх ведущих самолётах троек рвануло после попадания сгустка силы в бомболюк две с половиной тонны бомб; сотни литров горючего… Взрывная волна буквально разметала по сторонам, в мелкие клочья, бомбардировщики ведущих четырёх звеньев!

Ударная взрывная волна, осколки и обломки самолётов, не хуже зенитной шрапнели ударили по ведомым, идущим чуть сзади! Взрывная волна крушила прочные стёкла кабин; сдирала до шпангоутов обшивку фюзеляжей; отрывала крылья и хвостовые оперения! А довершали дело разлетевшиеся куски самолёта ведущего, пробивая насквозь то, что ещё уцелело! Зрелище — только любоваться, но за первой волной идёт вторая! Новый посыл и ещё четыре «подарка от Спецназа» устремились к своим жертвам! Сколько нужно времени второму штаффелю, чтобы понять что произошло с первым? Лётчики всегда быстро находили правильное решение — иначе тугодумы не выживали! Гостинцы ещё летели к ведущим второй волны, а самолёты уже начали противозенитный манёвр, расходясь в стороны и забирая вверх… Но четырёх я по прежнему уверенно держал в «прицеле»! Новые взрывы! Уже не так результативно: из двенадцати бомбардировщиков, после моей атаки, в воздухе осталось четыре, но они ОТВОРАЧИВАЛИ В СТОРОНЫ! Не уйдут — Д О Б Ь Ю Гадов! Правда всех зрением охватить не удалось: пошла пара половинок силы, а когда они нашли свои жертвы; вдогон последним двум бомбёрам устремились ещё две половинки силы! В С Ё!

Загрохотали Ганомаги ЗСУ: на высоте 2000 метров медленно, по сравнению с Хейнкелями, приближались «штуки» — 12 Ю-87… Ну это для нас семечки! Накатила жуткая эйфория: руки взлетают вверх; по половинке силы в ладонь и четвертинке на самолёт! Четыре взрыва в небе; я выцеливаю следующую четвёрку, а юнкерсы загораются, взрываются, валятся, «кружась осенними листьями», вниз… Сбил ещё четыре юнкерса и с удивлением заметил: самолёты закончились! В небе расходились, истаивая, дымы от взрывов; опускались вниз белые купола парашютов уцелевших лётчиков… Вернулся звук: в уши ворвался восторженный рёв моих бойцов — Ура! Качать командира! Меня бесцеремонно сорвали с капота и начали подбрасывать вверх! — Только на землю не уроните ироды! — вроде как кричал я… Наконец безумие закончилось, все успокоились и меня поставили на ноги, глядя восхищёнными, обожающими глазами!

— А зенитчиков чего же не качаете? — упрекнул бойцов.

— Да их слишком много — устанем всех качать! — выкрикнул кто то шутливо — а вот руки за сбитые самолёты мы им пожмём обязательно! — добавил кто то.

— Вот только разберёмся сначала кто что сбил! — добавил я. Всей толпой: какая тут субординация — пошли поздравлять зенитчиков. Поздравили… По их подсчётам они сбили шесть юнкерсов. Да я не в претензии: может мои гостинцы настигли кого то, когда он уже был подбит?! Так ли это важно — главное: мы не пропустили ни одного! Вернулся к своему Бюссингу — возле него мнётся мой командир отделения… Поднял вопросительно брови — Чего там?

— Товарищ командир… начал нерешительно он — вы только не подумайте чего, но я тут снял я пилотов лётные куртки… Вот… — вам принёс две — как раз ваш размер! А то уже зима скоро и вообще — вы совсем на себя не обращаете внимание, а вы же наш командир! Примерьте, не побрезгуйте… Если подойдут — отдам в стирку: будут как новенькие! Комод протянул мне летную куртку с белым мехом внутри; широким меховым воротником; с металлической застёжкой молнией темно-коричневого цвета… А чего — и примерю! И носить буду: мы давно уже носим не со складов и не советское, так что… Одел. Как по мне сшита. Беру! Командир отделения, видя что угодил, обрадовался, а я присел на бампер Бюссинга; облокотился спиной о капот и расслабился — накатил отходняк… Ноги затряслись мелкой дрожью; в руках предательская слабость; тело — как холодец…

— Что с вами товарищ командир?! — крикнул комод.

— А что не так? — с трудом ворочая языком спросил я.

— Да вы весь белый! Может вам доктора вызвать?

— Не надо доктора… — возразил вяло — ты иди, займись делом. Отбери лучший экипаж Хейнкеля из пленных, остальные не нужны… А я посижу, отойду немного… Командир ушел к группе пленных…

На бампере немецкого броневика, откинувшись на капот сидел немолодой, усталый мужчина. Обычная пилотка с красной звездой; кожаная лётная немецкая куртка, застёгнутая наполовину; натруженные ладони и отрешённый пустой взгляд, глядящий вдаль. В никуда… Вот же я дурак! — поругал себя — я же чуть не сжёг себя сегодня! Надо в себя забрасывать, перед такой схваткой, хотя бы полкирпичика силы, а то с выбросом и напряжением организм расходует личную силу! Добавил в себя частями, чтобы в глаза не бросалось, по десятой части, четверть силы — чувствую достаточно. И самочувствие нормальное и «цвет лица» вернулся… Всё: дело сделано — можно бы ехать домой, но мы не в мирной жизни, а на немецкой территории. Так что переночуем и завтра поедем домой в Минск! На поезде поедем, как белые люди — в штабном генеральском вагоне! Утром, тепло распростившись с Неулыбиным и его бойцами, отбыли в Минск. Четыре с половиной часа и мы на месте. Дорога прошла без эксцессов, даже поспал немного…

В грузовой станции — «оплоте» Спецназа в городе, меня встретил, оставленный на хозяйстве Мазуров и с ходу огорошил: утром прилетел транспортник с сопровождением — два истребителя, с большим начальством: аж целый генерал-лейтенант! Пристяжи, то есть свиты не много, но все в больших чинах — полковники, подполковники… Дивизионный комиссар. Майор из НКВД. Пришлось ему, бедняге, ехать их встречать и обеспечивать транспортом до города: бойцы на аэродроме отказались подчиняться командам пришлых, заявив — у нас свой командир есть… Это порадовало, а вот поведение Мазурова…

— Майор — вопрос: к кому прилетели высокие чины: к нам с проверкой или в штаб обороны? Мазуров понял, но возмутился: