– Хватит врать! – прикрикнул на него Танский монах. – Спасал деву я один, с меня и спросят. Вы тут ни при чем!

– Хоть вы и говорите, наставник, что за все ответите сами, – возразил Сунь У-кун, – но, видимо, не подозреваете, что на самом деле не спасаете, а губите человека.

– Отчего же? – удивился Танский монах. – Я спас ее и вывел из леса, а ты говоришь, что я гублю ее!

– В лесу, – стал пояснять Сунь У-кун, – она умерла бы с голоду через несколько дней, а то и через полмесяца, но после этого душа ее благополучно переселилась бы в царство теней. Ты ведь едешь верхом на быстром коне, мы и то еле поспеваем за тобой. Как же сможет угнаться за нами дева, с такими крохотными ножками? А стоит нам упустить ее из виду, как на нее нападут тигры, барсы или злые волки, они растерзают ее на части, вот и выходит, что ты станешь виновником ее гибели. Правду я говорю?

Танский монах задумался.

– Пожалуй, ты прав! – сказал он. – Хорошо, что надоумил меня. Как же нам быть теперь?

– Возьми ее в охапку, и пусть она едет с тобой вместе верхом, – смеясь, предложил Сунь У-кун.

Танский монах задумался и, наконец, сказал:

– Да разве к лицу мне вдвоем с девицей ехать верхом на лошади?!

– Но не может же она идти за тобой, – не унимался Сунь У-кун.

– Я велю Чжу Ба-цзе нести ее! – решительна произнес Танский монах.

– Ну, Дурень, – захихикал Сунь У-кун, – повезло тебе. Счастье выпало на твою долю!

– Ну и повезло! – сердито отозвался Чжу Ба-цзе. – «В дальней дороге не бывает легкой ноши», – продолжал он, – подумаешь, какое счастье тащить ее на спине!

– Морда у тебя длинная, – захлебываясь от смеха, трунил Сунь У-кун, – запрокинь ее назад, да и веди любовные разговоры. Очень даже удобно!

Чжу Ба-цзе не стерпел таких насмешек. Он стал бить себя кулаком в грудь и топать ногами от ярости.

– Вот наказание так наказание! Ты лучше избей меня, наставник, я стерплю боль от побоев, только не заставляй нести ее. Ведь после Сунь У-кун всю жизнь будет порочить мое доброе имя. Я хорошо его знаю, он ведь такой… Нет! Ни за что не понесу!

– Ну ладно, ладно! – стал успокаивать его Танский монах. – Я вполне могу идти пешком. Вот слезу сейчас с коня, а Чжу Ба-цзе пускай ведет его, вот и все!

Сунь У-кун разразился громким хохотом:

– Вот везет нашему Дурню: всегда оказывается при деле!

– Опять за свое, обезьянья морда! – оборвал его Танский монах. – Знаешь, что говорили древние люди: «Добрый конь способен пройти тысячу ли, но сам без человека никуда не направится!» Допустим, что я буду идти очень медленно. Неужели вы бросите меня одного на дороге? Конечно, нет. Вы тоже пойдете медленно. Мы все вместе, с этой доброй женщиной, спустимся с горы, и там, может быть, найдем какой-нибудь монастырь, скит или просто селение, где и оставим ее на попечение добрых людей. Таким образом, мы спасем ей жизнь.

– Наставник прав, – сказал Сунь У-кун с самым серьезным видом, – идемте же скорей!

Танский монах бодро пошел впереди, за ним последовал и Ша-сэн с поклажей и Чжу Ба-цзе, который вел порожнего коня. За Чжу Ба-цзе шла дева, а за ней Сунь У-кун, держа наготове железный посох.

Так прошли они двадцать, а то и все тридцать ли. Начало смеркаться. Вдруг они увидели какие-то строения с башнями.

– Брат! – обратился Танский монах к Сунь У-куну. – Я убежден, что это какой-то богатый монастырь! Вот здесь и попросимся на ночлег, а завтра ранним утром отправимся дальше.

Сунь У-кун поддержал его.

– Наставник правду говорит! Так и сделаем. Ну-ка, подтягивайтесь поживей!

Вскоре они подошли к воротам.

– Вы обождите меня здесь, – сказал Танский монах, – а я пойду проситься на ночлег. Если мне не откажут, позову вас!

Путники расположились под ивами, только Сунь У-кун стоял и наблюдал за девой.

Наставник пошел вперед. Подойдя к воротам, он увидел, что они покосились. Кругом царило запустение и не было ни души. Танский монах приоткрыл ворота и стал осматривать двор. Сердце его сжалось от грусти и скорби: длинная галерея вокруг храма была пуста. Древний монастырь казался покинутым, когда-то богатый двор порос мхом и лишайником, дорожки заросли бурьяном. То тут то там мелькали светляки, словно летающие фонарики, не слышно было колокола, отбивающего часы, лишь раздавалось кваканье лягушек. У праведного монаха потекли из глаз непрошеные слезы.

Вот как выглядел этот монастырь: