Но Прима не хотела отступать.

— А если… — начала было говорить она, но тот час замолчала, подавленная грозным взглядом варга.

— Тема закрыта, — как-то особенно зло произнес он. — Иди займись своим делом. Твоя задача сейчас… хм… поговорить с Новиковой, — он как-то особенно выделил слово «поговорить», словно то скрывало какой-то иной, тайный смысл.

— Но…

— Иди, займись делом!.. — выделяя каждое слово, повторил Рохен. В его взгляде горел яростный огонь, ясно дававший понять, что разговор окончен, и Приме ничего не оставалось, как попятится к чернеющей дыре выхода из зала, пока ее не догнал неожиданный оклик.

— Амбер… — голос варга был чуть более мягким, чем минуту назад, и, вообще, весь он казался в это мгновение каким-то озадаченным и растерянным.

Она обернулась и столкнулась взглядом с Рохеном. Впервые за весь разговор он не выглядел отстраненно-равнодушным, и где-то в глубине черных узких зрачков виднелось что-то похожее на нерешительность и обеспокоенность.

— Ты наверняка не поймешь меня сейчас… — словно ощупывая смысл каждого произнесенное слова, задумчиво произнес он, — но, запомни: все, что мы любим, нас и убивает…

Комната казалась ей склепом, холодным и мертвым, словно каждый сантиметр ее был пропитан неприятной, давящей и угнетающей энергией, с которой она не в силах была бороться.

Маленькая, удобно обставленная, ее спальня все равно продолжала нагонять на ее сердце лишь тоску и какое-то странное, боязливо-тревожное чувство, которое все не желало покидать ее, как только ни пыталась девушка переменить направление мыслей.

Оно возвращалось, снова и снова проламывая тот прочный защитный барьер ее сознания, что позволял обычно холодной, уверенной в себе и неотступной Приме быть собой. Теперь та стена, которой девушка старательно отгораживалась от мира, дала трещину, ослабла, делая уязвимой не только себя, но и свою хозяйку, с каждой минутой продолжавшую чувствовать себя в «Разломе» все хуже и неуютнее.

Она обернулась и, продолжая стоять у стены, окинула взглядом комнату. Мысли были обрывисты, скомканы и торопливы, будто старались сбежать, и ей было сейчас просто необходимо отвлечься.

Свою спальню она изучила уже вплоть до каждой трещинки на потолке: за три недели ее пребывания в пристанище варгов комната, так щедро выделенная ей их суровым предводителем, стала знакомой. Но не родной.

Скорее, находясь именно в ней, девушка начинала все острее чувствовать себя ненужной, лишней.

Хотя, в первое время ей на самом деле очень нравилась новая спальня: небольшая, но довольно просторная комната с минимальным количеством мебели, но зато какой!..

Гигантская кровать с воздушным балдахином темно-красного цвета с вышивкой из птиц и лилий, два кресла, обитых бордовым бархатом, в которых можно было часами сидеть перед невесть откуда взявшимся в подземелье камином с резной кованой решеткой из переплетений цветов и листьев, и гигантских размеров платяной шкаф в углу…

Легко и бессмысленно скользящий по комнате взгляд вдруг оживился, стал изучающе цепким и ясным. Все мысли как-то сами собой разом утихли, оставляя в голове звенящее эхо только что принятого решения. Она знала, что делать.

Быстрыми шагами измерив спальню, девушка подошла к шкафу и резко распахнула двойные створки дверей.

Внутри, аккуратно развешенная по вешалкам, висела одежда: множество элегантных блузок, юбок и сдержанно-красивых вечерних платьев — все не ее размера и непонятно, что здесь забывшие.

Прима неприязненно поморщилась — у нее все больше усиливалось впечатление, что ее комната вовсе не ее, а лишь дана на время, пока не вернется настоящий хозяин (или, судя по одежде, хозяйка).

Внизу, скрытая под широкой нижней полкой-планкой, на которой уже осел ощутимый слой пыли, лежал маленький сверток: черно-белая блузка, очень удобная и приятно сидящая на теле, обтягивающие эластичные бриджи черного цвета и куртка-ветровка из шуршащего материала, тоже черная, — форма Вэрделевских Хранителей, единственное, что осталось у Примы от прошлой жизни.

Девушка осторожно достала одежду и, развернув, положила на кровать, придирчиво оглядывая каждую складочку.

Потом задумчиво прикусила губу, наблюдая, как догорают синеватые угольки за каминной решеткой, и кивнула в такт своим мыслям — решено, значит будет сделано!..

Темное, поглощенное туманным мраком, тесное помещение. От близко подступающих друг к другу стен, покрытых потрескавшейся кафельной плиткой, веет холодом.

Не видно ничего вокруг — лишь где-то за пределами холодной сырой камеры виден тусклый, едва отличимый от чернильного мрака вокруг чадящий огонь факела. Бледный, призрачно-мерцающий, этот свет совсем не похож на обычное ярко-желтое, теплое и уютное сияние трепещущего и веселого огня.

Лишь маленький, полупрозрачный тлеющий огонек, готовый каждую секунду угаснуть насовсем, поглощенный беспрерывной, давящей на психику, немой темнотой.

Темнота казалась живой. Словно черная бездна, затягивающая в себя. Растворяющая каждый вздох, каждый шорох…

Лишь где-то там, за стеной, за пределами этого мрака, гулко стучат, разбиваясь о невидимую преграду, капли воды.

«Кап…»

«Кап…»

Холодный, монотонный стук взрывает пространство подобно раскатам грома, отражаясь от поглощенных тьмой стен гулким, леденящим душу, эхом.

«Кап…»

«Кап…»

Этот звук похож на какую-то зловеще-холодную музыку, заставляющую темноту вокруг содрогаться, звенеть и дрожать отголосками необъяснимого страха, проникающего в самые дальние уголки сознания, заполняющего мысли… Страха, от которого цепенеет тело, по спине пробегает ледяная дрожь, а виски словно сдавливает стальным обручем.

Это уже не просто темнота. Это — черная, затягивающая воронка, которая словно движется вокруг, обволакивает непросветной мглой. Холодит кожу своим ледяным дыханием. От которой хочется закричать от страха, чтобы попытаться рассеять ее, отогнать. Пусть и тщетно…

Но была не в силах кричать — маленькая, испуганно жавшаяся в угол девочка, которая с каждой секундой все меньше начинала понимать, что же на самом деле с ней происходит. Где она — в каком пространстве и времени? Кто вокруг?..

Горло, казалось, сковывало льдом, так, что невозможно было выдавить ни звука. Чувства притупились, словно холод и мрак выморозили их, испарив без остатка.

Лишь слух, по-прежнему еще живой, испуганно-оживленный, пытающийся уловить хоть малейший шорох, обострился, впиваясь в окружающую мглу и уловил вдруг едва различимый звук чьих-то шагов и неясные приглушенные голоса..

— Что это? — голос Грегори звучал все также изумленно и испуганно, что и пол часа назад. Похоже, увиденное его сильно шокировало.

— Наши кольца, — чуть нехотя отозвалась Мэреш, откидываясь на мягкую спинку светло-бежевого кресла, стоящего возле камина. Ее голос звучал глухо и тихо, словно она боялась, как бы их разговор не подслушал кто-то чужой, хотя Наставник Хранителей точно знал — в библиотеке нет ни одной живой души, кроме них самих.

Хранительница выглядела молчаливо-замкнутой и теперь смотрела на окружающий мир недоверчиво сузив глаза, словно затравленный зверь, каждое мгновение ожидающий новой опасности и готовый защищаться до последнего вздоха.

— Символ нашей… любви, — усмехнувшись, сухо уточнила она, полуприкрыв веки и будто разговаривая сама с собой.

Грегори знал, что она пристально наблюдает за ним, пусть и не показывает этого, поэтому постарался сохранит нейтрально-равнодушное выражение лица.

— Он подарил мне его еще задолго до… — Девушка поморщилась, будто испытывала сильную боль. Хранитель ощутимо вздрогнул и поежился, явственно чувствуя пробегающие по спине мурашки — тема была неприятна им обоим. — Сказал, что, если б мог, подарил любую звезду с неба, какую только пожелаю, — Мэреш горько и, одновременно, презрительно усмехнулась. — Никогда не думала, что поведусь на подобное, но… Он подарил мне часть своей силы, часть самого ценного для него… Он говорил так искренне…