Обогнув мыс Оньман, мы увидели на горизонте (SO 80°) в расстоянии 33-х верст остров Колючий, показавшийся нам кругловершинной горой. Туда направили мы путь и по хорошей дороге ехали весьма скоро. Берег твердой земли от мыса Оньмана круто загибается на юг и составляет западную сторону Колючинской губы; восточную за густым туманом мы едва видели.

Остров Колючин, названный Куком Burney’s Island, по направлению берега на 3 ? версты в длину. Северный берег его обставлен крутыми скалами из красноватого гранита; они спускаются в море обрывами; южный, напротив, низмен. Здесь находится чукотское селение, состоящее из 11-ти хижин. Мы хотели посетить его. За четверть версты остановились мы и расположились лагерем на льду. Чукчи заметили нас, и все народонаселение местечка пришло в движение. Женщины и дети скрылись на близлежащей горе, а мужчины, вооруженные копьями, батогами и стрелами, выстроились в ряд перед хижинами, ожидая нападения.

Тогда только увидели мы, как полезен был нам Этель со своей вороньей головой на шапке. Без оружия пошел он один к чукчам и вскоре совершенно их успокоил. Они положили оружие и дружески приблизились к нам. Предложение мое менять на табак и бисер китовое мясо на корм собакам было принято с радостью, тем более, что в нынешнем году жители острова убили до 50-ти китов, вообще часто здесь попадающихся. Кроме того, в Колючинской губе, особенно когда разламывается лед, моржовые охоты бывают весьма удачны.

Известие о прибытии нашем скоро достигло чукчей, живущих по берегам губы, и в надежде получить от нас табаку они съезжались со всех сторон на санях, нагруженных китовым мясом, моржовыми ремнями и дровами. В короткое время до 70-ти человек собралось около нашего стана, так что он походил на рынок. Каждый из вновь приезжавших чукчей, прежде начатия торга, требовал себе в подарок табаку. Богатые приезжали в санях, запряженных четырьмя и пятью собаками в ряд, а возле саней их обыкновенно бежал, погоняя собак, чукча, простолюдин из беднейшего сословия. Почти все гости наши выдавали себя за старшин и требовали подарков более других, так что наш небольшой запас табаку весьма скоро истощился.

Между нашими гостями находился один старшина носовых чукчей (живущих у Берингова пролива). Он отличался от всех других странным и необыкновенно украшенным нарядом. Сверх мохнатой кухлянки своей носил он на шее два образа и четыре креста, а на груди его, между двумя дощечками в виде футляра, висели два письменные свидетельства: одно о принятии им и его тремя сыновьями крещения, а другое – о пожалования ему государем императором камлеи из красного сукна за присылку чернобурой лисицы. Из ревности к вере он беспрестанно крестился и хвастался уменьем есть сухари и сахар и пить чай, в чем другие земляки его оказывали совершенное невежество. Этот хвастун был нам несносен, потому что, пользуясь правом единоверца, бесстыдно требовал от нас беспрестанных подарков, не оказывая со своей стороны никакой услуги. Впрочем, мы вообще были довольны поведением чукчей, хотя, несмотря на все предосторожности, у нас пропало несколько безделиц.

Отдаленное путешествие, усилия при переходах среди торосов и переправах через полыньи привели наших собак в самое жалкое положение, так что я почел необходимым дать им в Колючине два дня отдыха. Не имея более табаку, мы не имели возможности достаточно запастись кормом для собак, что, при совершенном изнеможении их, принудило меня переменить прежнее намерение описывать берега до самого Берингова пролива, а возвратиться скорее в Нижне-Колымск, от которого находились мы в расстоянии 1060-ти верст. Приближение теплого времени года еще более заставляло нас спешить.

Хотя весьма неохотно, я решился отказаться от моего плана окончить опись северных азиатских берегов, но, с другой стороны, утешался мыслью, что тем не составится важной потери для географии, ибо берега Берингова пролива и Ледовитого моря до острова Колючина уже были осмотрены и подробно списаны экспедицией капитана Биллингса. По соображении всех обстоятельств положено было нам возвратиться. До последней минуты нашего здесь пребывания приезжали на остров новые посетители из окрестных чукотских селений и крайне надоедали нам беспрестанными просьбами и требованиями подарков. Наконец, 17-го апреля вечером оставили мы Колючин, сопровождаемые толпой чукчей, надеявшихся при прощании выпросить у нас еще какие-нибудь подарки.

По полуденной высоте определили мы широту южной оконечности острова Колючина под 67°26'36'' в счислимой долготе 184°24'. Отклонение магнитной стрелки, по соответствующим азимутам солнца, было на 23°26' восточное. Над наклонением ее не могли мы делать наблюдений; наш инклинатор повредился в дороге.

При сильном и резком OSO ветре достигли мы 20 апреля селения Ир-Кайпии и были встречены всеми жителями. Всячески старались они выразить нам свою радость о счастливом возвращении Этеля, а может быть и об успехах мены его на Колючине. Запасы мои были в совершенной целости, и жители из благодарности подарили нам еще несколько тюленей. Приготовление и погрузка отняли у нас два дня. Нам удалось здесь наблюдать двумя секстантами полуденные высоты солнца, по которым определилась широта селения Ир-Кайпии 68°55'16'' при долготе 179°57'?[198]. По соответствующим азимутам отклонение магнитной стрелки было 21°40' восточное. Апреля 23-го оставили мы селение Ир-Кайпию и поехали на запад по берегу, причем можно было нам вторично наблюдать и проверять как расстояния, так и положение описанных мест.

Прежде описания возвратного нашего пути нелишним, кажется, будет сказать несколько слов о чукчах, народе столь замечательном и столь мало известном, хотя по краткости времени сведения, нами собранные, не могли быть ни весьма обширны, ни подробны.

Чукчи обитают на северо-восточной оконечности Чаунской губы до Берингова пролива – с одной стороны, и от реки Анадыра и верховьев Сухого Анюя до Ледовитого моря – с другой. Соседние с ними народы – на юг коряки, на запад чуванцы и анюйские юкагиры.

Названия двух рек Большая и Малая Чукочья, впадающих с западной стороны в устья Колымы, заставляют предполагать, что чукчи занимали некогда гораздо большее пространство земли и что ленские казаки, покорив берега реки Колымы, вытеснили их отсюда. Такое предположение еще более подтверждают предания, сохранившиеся между жителями Колымского округа, о частых, опустошительных набегах чукчей на первобытные русские поселения по левому берегу реки.

Говорят, что тогда получили свое название Погромное и Убиенное урочища. На берегах средней части реки Колымы обитали некогда омоки, о которых было уже выше говорено. По преданию, этот многочисленный и сильный народ в короткое время почти совершенно истребился поветриями, голодом и другими бедствиями. Остававшиеся в живых бежали из своей родины, и ее заняли русские, якуты и другие народы. Омоки укрылись на север и там погибли отчасти на торосах и льдах моря, отчасти в боях с индигирскими тунгусами, в то время еще воинственными и многочисленными. Вот все, что мог я узнать о судьбе омокского, некогда столь замечательного поколения. Единственным памятником существования его остается название местечка Омокское юртовище, лежащего на берегах Индигирки.

Одинаковая с ними судьба постигла шелагов, обитавших на приморской тундре, лежащей к востоку от Колымы. Они были вытеснены отсюда чукчами. От шелагов получил свое название Шелагский мыс. Чукчи называют этот народ чауаджан, или чавача, а вместе с тем реку и губу Чаунскими, или Чаванскими.

От одного корня с шелагами происходят тунгусы и вполне могут считаться кочевым народом, ибо хотя и не вынуждаемые необходимостью, часто переменяют они свои жилища. В непостоянном образе жизни, ни к чему их не привязывающем, должно, кажется, искать причины беззаботности и веселости характера, чем так отличаются тунгусы от чукчей; и чукчи переходят также с места на место, но у них гораздо более оседлости, нежели у других кочевых народов. Чукчи собирают запасы, и только скудность пастбищ и недостаток корма оленям могут принудить их переменить жилье.