В итоге договорились, что они будут звонить. Вот звонят и спрашивают, где мы были тогда-то. Отвечаю, что, мол, там-то и там-то. Они: «Нет, у нас есть точные сведения, что вы были в Москве и пели там песню про Седьмое ноября. Вы опять нас обманываете? Мы же с вами по-доброму хотим… Вы снова собираетесь в Москву?» — «Да не знаем», — «Ну что же вы, там уже афиши висят. Так вот, ехать вам туда не надо, вас там уже ждет ОБХСС…» И так напугал, что до шести вечера меня дрожь била.

РД. А когда ты почувствовал, что все — они уже с тобой ничего не смогут сделать?

БГ. После знакомства с Вознесенским. Теперь я мог совершенно спокойно им говорить: это, мол, мне сказал Боб Дилан, друг Вознесенского. «А! Вознесенский — поэт!» — говорили они.

РД. Люди, которые с тобой разговаривали, были компетентны в искусстве? Они хорошо знали твое творчество?

БГ. Нет, просто они знали, что есть песни, которые не совсем укладываются… Помню, один мне такую штуку предложил: «А что, если в одну группу собрать Жору Ордановского, вас, других таких же? Что будет?» — «Лажа будет», — говорю… Однажды в горкоме комсомола со мной очень круто поговорили. Я с комсомольским секретарем беседовал, хотел пробить этих людей. Один мне говорит: «Вы объясните мне, я не понимаю. Вот в других группах поют, так у них хоть голоса есть. А у вас ведь и голоса нет. Как же вы поете? Почему вас слушают?» Ни один комсомольский секретарь этого не понял.

РД. Ну, теперь, слава Богу, кое-что изменилось… Каковы экономические основы существования группы сейчас? Как вы узнаете, сколько вы стоите, грубо говоря?

БГ. По предложению. Сравниваем с тем, сколько получают другие. Это чистый рынок. Но нас это мало волнует.

РД. Есть ли у вас то, что называется нынче КТУ?

БГ. В группе все материально равны, только я равен вдвое больше.

Сева. Мы сами так решили — у Бори особый статус.

РД. Как это случилось?

БГ. Естественным путем: со скандалом, но без порчи нервов. Еще в те времена, когда мне никто не собирался платить, мы решили, что я буду получать вдвое больше.

РД. Сейчас, насколько я знаю, материальное положение группы прочное…

БГ. Надо ли об этом говорить? Деньги не имеют отношения к творчеству, как и творчество не имеет отношения к деньгам.

Сева. Получается так, что мы канаем под братков. Нас любят ребятки с улицы, а не мажоры. Нам бы не хотелось, чтобы нас записывали в разряд хряков…

РД. Но хряк — это не деньги, это образ жизни и мыслей. БИТЛЗ не были хряками, хотя у них были миллионы. И все же связь между духовным и материальным есть. Скажем, есть реальная жизнь — и есть некие фантазии, которые я выпечатываю на машинке…

БГ. Это не фантазии, это такая же реальность для тебя. Ты сам создаешь эту реальность и живешь в ней. И это та самая реальность, которая интереснее всего… Когда ты пишешь, ты переводишь свои образы из состояния потенции в состояние реальности. Создается какая-то полость — она как-то называется в раджи-йоге, — на которую люди начинают обращать внимание, платить этой штуке энергией. Это основа любой религии. Как только люди получают ее в реальности, они начинают с нею сообщаться, дают ей энергию. А когда она насыщается энергией, она начинает отдавать ее людям — образуется такая связь. Если люди забывают какого-то бога, то эта полость постепенно засыхает, остается только ссохшийся пузырь… Это мне объяснял на военных сборах один парень, которого я всегда считал ментом, а он оказался крутым специалистом по раджа-йоге. Сейчас он на Севере служит капитаном подлодки… Я хочу закончить. Всегда будут люди, которых ты перевел из потенциала в реальность, разбуженные тобой, которые эту реальность будут ощущать гораздо острее, чем ты, и они будут жить в этой созданной тобой реальности. Ведь песни, которые мы поем, — мы даже не знаем, что мы делаем…

Ю. Наумов родился в 1962 г., после окончания средней школы поступил в Новосибирский медицинский институт, из которого ушел, недоучившись всего полгода.

В двенадцать лет он впервые взял ги тару в руки и начал самостоятельно учиться играть, исполняя песни БИТЛЗ. В 1982 г. под влиянием услышанных им песен Майка Науменко Юра начинает сочинять свои песни, которые прио бретают некоторую известность в Новосибирске и служат причиной идео логических разборок. Не дожидаясь их окончания, Наумов покидает Новосибирск и обосновывается в Ленинграде, где в 1987 г. становится членом Ленинградского-рок клуба.

Блестящая самобытная техника игры на гитаре, изощренные тексты его песен-баллад, где широко используется игра рифм и аллитераций, привлекли внимание любителей. Наумов часто дает домашние концерты в Москве и Ленинграде, с успехом выступает на Ленинградских фестивалях 1987–1988 годов, на концерте памяти А. Башлаче ва в Лужниках. Чаще всего он выступает сольно с акустической гитарой, хотя в последние годы на сцене появлялся и электрический состав группы ПРОХОДНОЙ ДВОР, созданной им. Под этим же наименованием выходили и студийные альбомы Наумова: «Блюз в 1000 Дней» (1986), «Не Поддающийся Проверке» (1987), где Наумов исполня ет партии всех инструментов. В альбоме «Перекати-Поле» (1989) ему по могала группа московских музыкантов.

Альбом «Не Поддающийся Проверке» получил диплом II степени на смотре конкурсе журнала «Аврора» в 1989 г.

Несмотря на то что РД часто беседовал с Наумовым, ни разу эти беседы не были записаны на пленку, поэтому здесь дается в сокращении интервью Наумова журналу «Урлайт» (1989, № 23).

Урлайт. Твое творчество часто определяют как «пост-хиппизм». Насколько ты с этим согласен?

Наумов. Я читал о ЛЕД ЗЕППЕЛИН, что это была последняя команда эпохи хиппи и взлет ее совпал с распадом тамошней «системы». Я не переношу эту ситуацию сюда, но сходство есть…

Урлайт. Между твоим творчеством и ЛЕД ЗЕППЕЛИН?

Наумов. Между ситуациями, конечно! Я не примыкаю ни к каким неформалам, но эстетика и мировосприятие хиппи мне ближе всего. И хотя я не работал на систему как музыкант, но, наверное, моя аудитория состоит из одиночек, на которые распадается система. Может, это иллюзия, может, они никогда и не были вместе, но мое магнитное поле соотносится с ними сильнее.

Урлайт. А почему ты мало выступаешь на большой аудитории?

Наумов. Для меня флэтовые сейшена — идеальный путь, потому что здесь есть четко уловимая связь с людьми и я могу позволить такую роскошь, как самообнажение. Например, я сейчас вернулся с Украины. «Рожден, Чтобы Играть» и «Карл» идут на ура, «Дорога Назад» — увы… Пока флэтовские сейшена не запретят, я не сменю их на большие залы, несмотря ни на какие коммерчески выгоднейшие условия. Не знаю, насколько это подходит для интервью, но я пришел к выводу: на подходе к четырем сотням зал необратимо меняется, — большой зал навязывает тебе определенный стереотип поведения — либо ты наш вождь, фюрер, либо летят яйца, помидоры и пр. Одна-две такие ходки ничего, но долго ориентироваться на эту реакцию — лишь бы только взять зал, не дать ему уйти — значит идти на снижение.

Урлайт. Это относится ко всем рокерам?

Наумов. Это важно для меня. Но в принципе это важно и для Шевчука, Кинчева и остальных, потому что существует обратная связь: если для тебя успех — это буря аплодисментов и брызгающие кипятком шесть первых рядов с пятнадцатилетними, то это все не может собрать тебя как художника. Хорошо, когда есть параллельный мир, мир флэтов.

Урлайт. Как ты соотносишь свои акустические выступления и студийки ПРОХОДНОГО ДВОРА?

Наумов. Я столкнулся с печальным фактом, которого не предполагал. Я — выкормыш западного рока, и когда люди говорят, что Высоцкий — первый в России рокер, может, это и так, но у меня это вызывает сопротивление, потому что мои корни не здесь, я «вставал» от звука, а не от слова. А потом я автоматически перенес звук на слова и «прокололся», потому что критерии восприятия оказались полярны. А меня вышвырнуло на край, особняком. И когда я стал замешивать электрические альбомы, то понял, что, если на сегодняшнем допотопном звукозаписывающем уровне я сделаю самые существенные свои песни, они все равно окажутся холостым выстрелом и впредь мне следует ориентироваться на более примитивные в музыкальном отношении композиции, придерживаться баланса между звуком и словом. В этом смысле оба альбома — экспериментальные, они вызвали локальный интерес, но в целом, конечно, провалились. На что рассчитываю — подобраться к более сложным вещам, накопив опыт звукозаписывающей кухни, ведь времена, когда запись в подзаборной студии канала только потому, что песни были честные, кончились в восемьдесят шестом году. В драчке за мозги — хотим мы этого или нет, — чтобы не проиграть Малежику, мы должны срочно просечь то, что он просек давным-давно.