– Вам письмо, Клим Пантелеевич. И кофе.

– Ага, шефу, значит, кофе, а его доблестному и проницательному помощнику ничего? – Войта разобижено вытянул нижнюю губу.

– Вацлав, вы же только что выпили, а Клим Пантелеевич общался с посетителями, – оправдалась секретарь. Но, если хотите, я сварю ещё. Мне не трудно.

– Не откажите ему. А то этого он нам никогда не простит, – распечатывая конверт, улыбнулся Ардашев.

– Принести сюда?

Пробежав глазами текст письма, Клим Пантелеевич ответил:

– Пожалуй, нет. Мне надобно остаться одному.

– Вот так всегда, – поднимаясь вздохнул Вацлав. – Кофе не дают и босс из кабинета выгоняет.

Бывший полицейский взял секретаря под руку и прошептал:

– Пойдёмте, Мария, будем варить кофе вместе. Я поведаю вам душещипательную историю об убийстве в Ригровых садах.

– О! – взмолилась дама, – только не это! Я знаю наизусть все ваши расследования.

– Нет-нет, об этом дознании вам слышать ещё не доводилось, – прикрывая дверь, прошептал Войта.

Клим Пантелеевич остался один. Напечатанное на машинке письмо на первый взгляд было совсем невинным. Некий господин из Парижа просил Ардашева расследовать пропажу его старого друга, который вышел из дома и не вернулся. Полиция, занимающаяся его поисками целый месяц, до сих пор ничего определённого так и не сказала. Обстоятельства дела были изложены на двух листах.

Послание, и в самом деле, пришло из Парижа. Только вот автором его был никто иной, как Пётр Бернгардович Струве, возглавлявший управление иностранных дел при правительстве генерала Врангеля. В данный момент он находился во Франции с официальным визитом. Именно благодаря его усилиям, Франция де-факто признала правительство Врангеля. Но ключ к шифру мог знать только один человек – начальник контрразведки генерала Врангеля полковник Фаворский. «Стало быть, – размышлял Ардашев, – Владимир Карлович зашифровал текст ещё в России, либо он сопровождает Струве в зарубежной поездке». Текст письма гласил: «По нашим данным, для ведения подрывной революционной деятельности в США и планируемой закупки паровозов для Советской России в ближайшее время из Стокгольма готовится к отплытию пароход с российским золотом на сумму двадцать миллионов рублей для последующей торговли на бирже Нью-Йорка. Золото прошло через шведский банк «Экономиакциебулатен», акционерами, которого являются доверенные люди Кремля. Отправку грузов из Стокгольма осуществляет представитель шведского отделения английской фирмы «Акрос», фактически принадлежащей Москве. Руководит шведским отделением уже известный вам Альберт Крафт. Следует поставить под контроль не только транспортировку большевистского золота в США, но и попытаться перехватить вырученные от его продажи средства и передать их российскому послу Б.А. Бахметьеву, оказывающему помощь Белому движению через займы США, открытые ещё Временному Правительству. Учитывая важность задания, рекомендуем отправиться в США лично Вам. П.Б. Струве».

Клим Пантелеевич поднял телефонную трубку.

– Отель «Де сакс», пожалуйста.

– Сию минуту, – ответила телефонистка.

– Отель «Де сакс». Добрый день! Чем могу служить?

– Я хотел бы связаться с мистером Баркли из тринадцатого номера. Не могли бы вы пригласить его к телефону?

– К сожалению, это невозможно. Его только что отвезли в больницу на карете скорой помощи.

– А что с ним случилось?

– Вы можете осведомиться у его спутников. Но сейчас их допрашивает полиция.

– Благодарю.

Ардашев положил трубку на рычаг и покинул кабинет. Сняв с вешалки пальто и шляпу, он окликнул помощника и поспешил на улицу. Войта ринулся вслед за шефом.

Сороконожка бежала по диагонали шершавой стены одиночной камеры. Достигнув верхней точки, она нырнула в щель, забитого досками окна, и оказалась на воле.

Послышались гулкие шаги по коридору, громыхание ключа на связке, лязганье замка, и деревянная дверь, оббитая железом, со скрипом отворилась.

– Мяличкин, на выход! – гаркнул охранник.

Начальник сектора третьего отдела Региструпра поднялся с нар. Было бессмысленно спрашивать, надо ли брать с собой вещи, или нет, потому что «без вещей» – это на допрос, а «с вещами» могло означать только одно – расстрел. Собственно, и вещей у Мяличкина никаких не было. Его арестовали в рабочем кабинете три дня назад, тут же допросили и отвезли в тюрьму. В камере несколько раз появлялись два молчаливых амбала в красноармейских в гимнастёрках без ремней и с закатанными рукавами. Не произнося ни слова, они начинали избивать арестанта, точно месили тесто в булочной. Они ни о чём не спрашивали, а просто били, хрипя и посапывая, то ли от усталости, то ли от усердия, то ли от злости. Минут через десять издевательство прекращалось, и они уходили. И вот теперь вызвали к следователю.

В кабинете сидел следователь – невысокий, лысый человек с квадратиком усов, в пенсне и с брюшком. Он бы мог вполне сойти за счетовода или председателя рабочей артели. Его глаза суетливо бегали по сторонам. Он молча раскрыл папку, поправил перо и чернильницу непроливайку. Хитро улыбаясь, спросил:

– Ну что, голуба моя, говорят, вам досталось? – И, не дождавшись ответа, вымолвил: – Ничего не поделаешь, порядки такие. Не я их выдумал, а сама жизнь. Это для вашей же пользы. Так вы станете сговорчивее, и из вашей заблудшей души, уйдут в небытие буржуазные предрассудки, оставшиеся от старого мира. Не правда ли, господин царский полковник?

– Послушайте, господин следователь, – трогая пальцами разбитую губу, начал говорить Мяличкин, но его перебили.

– Бросьте эти свои дворянские привычки. Обращайтесь ко мне «гражданин следователь», а не господин. Господ мы выведем скоро, как клопов.

– Так вот велите своим извергам, гражданин следователь, перестать надо мной издеваться. Я уже многократно указывал в рапортах все обстоятельства моей последней командировки в Таллин. И делал это честно и откровенно, обосновав, почему не отдал приказ ликвидировать Клима Ардашева.

– Читал-читал, – усмехнулся визави и, сложив аккуратной стопочкой листы, добавил: – Вы лжёте, и потому вас бьют. И будут бить, пока не начнёте говорить правду. Кстати, если хотите, можете обращаться ко мне по имени отчеству, – Наум Моисеевич, а фамилия моя Райцесс.

– Хорошо, Наум Моисеевич, – кивнул Мяличкин. – Задавайте вопросы.

– Когда, где и при каких обстоятельствах вас завербовал резидент белогвардейской разведки Ардашев Клим Пантелеевич?

– Опять двадцать пять, – передёрнул плечами Мяличкин. – Ардашев – враг. И я пытался уговорить его перейти на нашу сторону и выдать Региструпру всю агентурную сеть, созданную им ещё до большевистского переворота 1917 года.

– Большевистского? Переворота? – недовольно вопросил следователь и поправил пенсне. – Это был не переворот, батенька мой, а восстание трудового народа, переросшего в великую октябрьскую социалистическую революцию. И, поверьте, придёт время, когда во всех словарях эти четыре слова будут писаться с большой буквы.

– Я и не сомневаюсь, – на лбу у арестанта собрались мучительные складки. – Только ведь в советских газетах события октября семнадцатого до сих пор называют то переворотом, то восстанием, а революцией – очень редко.

– И всё-таки, Константин Юрьевич, давайте вернёмся к моему вопросу относительно вашей вербовки белогвардейским резидентом.

– Наум Моисеевич, послушайте, раз вы ведёте моё дело, то должны понимать специфику агентурной работы. Главная задача оперативника – переманить врага на свою сторону. Именно это я и пытался сделать в Таллине, беседуя с Ардашевым.

– Но тогда объясните, почему после его отказа перейти на нашу сторону, он не был ликвидирован?

– Да просто потому, что его убийство могло насторожить эстонскую контрразведку, которая ожидала прибытия и ареста парохода «Парижская коммуна» в Таллинский порт. Из-за этих же опасений нам пришлось принять решение о перегрузке всех ящиков на шведское судно, и тотчас же отправить золото в Стокгольм.