Когда на небе собираются густые тучи, не надо быть синоптиком, чтобы предсказать: в скором времени возможны осадки. Но предсказать дождь, когда на небе ни единого облачка, — это может только синоптик высшего класса…

Кто мог предвидеть, что радость победы на городошном соревновании в один прекрасный, действительно безоблачный день неожиданно омрачится, и вся победа по существу будет сведена на нет.

Старая пословица гласит: «Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы не плакало». Взрослые дети из промкомбината тешили себя победой. Так нет, нашлись чинуши (Булат сказал резче — бюрократы), которым эта радость была как кость поперек горла.

Придравшись к каким-то мелочам, по чисто формальным соображениям, городской комитет физкультуры и спорта опротестовал результаты соревнования в городки и вообще признал эти соревнования недействительными.

При желании можно всегда найти повод. В данном случае такой повод нашелся, и машина завертелась.

И рюхи, и биты, видите ли, были нестандартного образца. Они были из сосны, а требовалась изготовить их из стойкого дерева, вроде клена.

И судья на соревновании был, собственно, не судья. Его, дескать, никто не уполномачивал быть судьей с его сомнительными судейскими познаниями.

И много еще других причин нашел комитет культуры, чтобы аннулировать соревнования между промкомбинатовцами и службой быта.

Решение комитета оказалось бомбой, подложенной под здание промкомбината. Раздался оглушительный взрыв. Разгорелся очередной скандал, вспыхнула очередная ссора между Ибраханом и Булатом. Ибрахан обозвал Булата «мыльным пузырем», тот не остался в долгу и обвинил тестя в консерватизме и рутинерстве, покинул квартиру Ибрахана и поселился в доме для приезжих. Опять пролились слезы Миниры и Ямбики. С большим трудом уговорили они Булата вернуться домой, а Ибрахана примириться с зятем.

Но то, что породило неприязненные отношения между тестем и зятем, это осталось. Остатки скалок, на которые, по словам Булата, должны были наброситься тысячи покупателей, продолжали лежать непотребным грузом во дворе и заполняли склады промкомбината. Больше половины скалок было пущено на рюхи. Но и они оказались непригодными для игры в городки.

Скалки, рюхи, биты мозолили глаза и превратили Ибрахана в посмешище всей Яшкалы. Надо было как-то побыстрее избавиться от безмолвных свидетелей и вещественных доказательств неповоротливости директора и его бессмысленной погони за дешевой славой. Был единственный выход, и Булат его нашел: скалки, рюхи, биты подарили яшкалинским школам. Учиться играть в городки нестандартными рюхами, битами никому не возбранялось.

В яшкалинской газете появилась пространная заметка Будракая Фекерова «Щедрый дар». Руководству промкомбината воскуривался фимиам за щедрый подарок, который позволит сейчас в массовом порядке растить кадры сильных и отважных спортсменов.

Вместе с тем, раз уже вкусив радость победы, пусть даже несколько омраченной решением комитета физкультуры, Ибрахан и Булат не отказались от мысли все же стать чемпионами по городкам. Промкомбинат закупил в Уфе настоящие рюхи и биты из стойких древесных пород, пригласили, опять же из Уфы, настоящего тренера и снова вызвали на соревнование комбинат бытового обслуживания.

Победа далась не так легко, но победа, и притом с внушительным счетом, была присуждена промкомбинату.

Так восстановилось доброе спортивное имя промкомбината. На фоне множества всяких неполадок, неприятностей этой победе можно было радоваться да радоваться, если бы к тому не примешивалась сомнительная слава массового производителя никому не нужных скалок, бит, рюх… Слава эта породила массу анекдотов, которые сохранились, увы, до наших дней и, боимся, переживут наших внуков…

Ибрахан в больнице. Ибрахан на положении больного. Ибрахан и болезнь — понятия несовместимые. Его состояние трудно передать обыкновенными словами. Обескрыленная птица, легендарный Прометей, прикованный к скале, — вот с чем можно сравнить состояние Ибрахана. Привыкший всегда быть в деле, в движении, он вот уже десять дней томился на больничной койке. Пробовал убить время чтением книг. Не читалось. Все равно мысли были в комбинате: как там обходятся без него, без его наставлений? Пробовал петь, не пелось. В полный голос в больнице не запоешь, а вполголоса получилось не пение, а какое-то мурлыкание.

И дернула же его нелегкая похвалить свою же продукцию! И поделом: был наказан за неумеренную похвальбу.

Ибрахан давно собирался съездить в горное село Дулгана, что в семнадцати километрах от Яшкалы. Там находился гужевой цех, где изготовлялись сани, телеги. Старики составляли здесь основной контингент рабочих в цехе — гнули ободья.

Поездкой в Дулгана Ибрахан стремился убить сразу трех зайцев: устранить мелкие неполадки в цехе, угомонить стариков, выражавших недовольство низкими заработками, и заодно подышать целительным горным воздухом.

Встретили его радушно, двери всех домов раскрывались перед ним настежь, на столах мгновенно появлялись всевозможные угощения. За едой и питьем неторопливо завязывалась непринужденная беседа.

— Ты вот, Тамьян-агай[13], жалуешься, что работаешь много, а денег получаешь мало. Так, что ли?

Старик Тамьян тряхнул бородой. Ибрахан, поудобнее расположившись на нарах, стал популярно объяснить политику ценообразования.

— Из чего состоит себестоимость продукции, знаешь? Очень плохо, что не знаешь. Тебе, передовому работнику комбината, следовало бы знать. Сколько времени уходит у тебя на изготовление саней? Десять дней, говоришь. А по науке положено сани делать за пять. Ты ждешь, что тебе уплатят за десять дней работы, а получаешь только за пять…

— Да мы испокон веков, достопочтимый Ибрахан, делали сани за десять дней.

— Выходит, тебе еще рахмат надо сказать, что делаешь сани за десять, а не за двадцать дней… Не забывай, мы живем в век техники. Туда, куда раньше поездом и за две недели нельзя было доехать, теперь самолетом добираемся за шесть-семь часов.

— Не знаю, не знаю, на самолете еще не летал…

— Как бы тебе объяснить, агай. Есть такая умная штука — вал. Что это такое, с чем ее едят, хочешь знать? Слушай же внимательно. Мы выполняем план по валу, то есть по весу и в рублях. Чем больше выручаем за изготовленный товар денег, тем больше нам выгоды.

— Это мне объяснять не надо, — возразил Тамьян, наливая Ибрахану в порожнюю чашу свежий кумыс, — и по себе знаю. Мне, к примеру, нужна одежда сорок восьмой размер, а мне суют пятьдесят четвертый, а она на мне мешком висит. Плачу втридорога, другого выхода нет… Такое же положение и с ногами, они требуют тридцать девятые сапоги, а покупать приходится сорок третий.

— Ты рассуждаешь по-обывательски, а надо думать о государственных интересах.

— Я о государстве и думаю. Вал для вас все равно как тот вал, что мы строили на войне, чтобы укрыться. Ну и хитрецы! Я раскусил эту хитрую политику. Мне невдомек было, почему из комбината приезжал начальник Булат и требовал перейти на тяжелые сани и телеги. Теперь, должно быть, хотите для вала выкачать побольше денег, а что лошадям не под силу, об этом не подумали…

— Напрасно такое говоришь, агай, для лошадей сейчас облегчение, им на помощь пришла машина.

Так, попивая свежий кумыс, уминая жирный бишбармак, Ибрахан, не желая никого обидеть, посещал дома гостеприимных хозяев. Каждый вечер проходил в мирной беседе: Ибрахан не чурался самых острых тем. В этом он видел призвание и долг руководящего работника. Далеко не все, о чем он говорил, доходило до сознания долгожителей, но они, точно сговорившись, дружно кивали бородами, как бы удовлетворенные речами высокого гостя из Яшкалы.

В один из таких вечеров Ибрахана пригласил к себе худой, но жилистый старичок Рысьян.

И в этом доме, хотя у хозяина были прекрасные столы и стулья, ужин накрыли по древнему обычаю на нарах. Если гости и хозяин не едят на нарах, полулежа или сидя, подложив под себя ноги, в такой еде, считали, нет смака, она не приносит желанного удовлетворения.