Здесь же стоял человек, который продавал ошейники. На каждую его руку, от запястья до плеча, были нанизаны самые разные ошейники – мягкие кожаные, строгие железные, фигурные, составленные из латунных колец, на которые можно навешивать собачьи медали.

Для приманки покупателей он надел себе на шею лучший, мельхиоровый ошейник, на котором было выгравировано:

ЧЕМПИОН ПОРОДЫ.

– А вот – грабли! – сказал кто-то позади нас.

Я оглянулся и вздрогнул.

Перед нами стоял гражданин Никифоров, а вокруг него будто из-под земли вырастал лес граблей.

Гражданин Никифоров стукнул об землю граблями и сказал мне прямо в глаза:

– И дед и отец мой были хлеборобами! Понял?

Понять это было невозможно.

Казалось невероятным: откуда взялся гражданин Никифоров на Кармановском рынке? Как, где, когда вчерашние грабли успели размножиться?!

Крендель поголубел от изумления.

В голове его, как змеи, зашевелились подозрительные мысли. Как же так, вчера бродил по нашему переулку, а сегодня вдруг в Карманове. Получается какая-то странная связь. В чем дело?

И гражданина Никифорова такая связь, как видно, изумила. Вчера еще он видел нас в переулке, а сегодня вдруг – в Карманове.

Крендель и гражданин застыли, глядя друг другу в глаза.

Вдруг над головой моей пронесся тревожный шквал, шевельнул волосы и обрушился на гражданина Никифорова. Этот шквал был не что иное, как мысли Кренделя.

«Что такое? Как же так? Вчера – в переулке, а сегодня – в Карманове!» – стремительно мыслил Крендель.

Шквал был отброшен встречным ураганом.

«Как же так! – думал Никифоров. – Вчера – в переулке, а сегодня – в Карманове!»

И тут над головой моей со свистом полетели самые разные мысли – мысли Кренделя и гражданина Никифорова. Они скрещивались, как шпаги.

«Вчера…» – думал Крендель.

«…в переулке…» – парировал Никифоров.

«А сегодня…» – думал Крендель.

«…в Карманове!» – мысленно кричал Никифоров.

«Грабли! Грабли! При чем здесь грабли?»

Некоторое время мысли Кренделя топтались на граблях, но вдруг напали на новую жилу.

«Грабли – для отвода глаз! Он связан с Кожаным!»

«Слежка!» – в ту же секунду мелькнуло в голове гражданина.

Несколько мгновений мысли Кренделя и гражданина бушевали вовсю. Они вливались в мою голову, как мутные потоки в озеро.

«Грабли!» – гремело с одной стороны.

«Слежка!» – бурлило с другой.

Голова моя трещала от напора чужих мыслей. Но вот мне немного полегчало – думы противников поуспокоились.

«Ерунда, – думал, наконец, Никифоров. – Откуда они знают? Я чист, как голубь. Все – суета».

«Спокойно, Кренделюша, спокойно, – успокаивал себя Крендель. – При чем здесь Кожаный? Надо понаблюдать».

Успокоившись, гражданин Никифоров решил оформить кое-какие мысли словами.

– Вы что тут делаете? – спросил он.

– А вы?

– И дед и отец мой были хлеборобами! – пояснил гражданин Никифоров. – А я грабли строю… для нужд сельского хозяйства.

– А мы так… – сказал Крендель. – Тоже для нужд… интересуемся…

– Не мною ли? – намекнул гражданин.

– Да нет, мы для нужд… насчет парикмахерской…

– Насчет парикмахерской ничем помочь не могу, – твердо сказал гражданин Никифоров. – Моя специальность – грабли… Гражданочка, гражданочка! – закричал он, отворотясь. – Купите грабельки! Сами согребают, сами разгребают. Преполезный прибор!

– Что-то уж больно длинные, – сомневалась гражданочка, приглядываясь к граблям. – И крепкие ли зубья?

– У этих граблей зубья крепче, чем у крокодила, – пояснял Никифоров. – Изготовлены из лучших пород березовой древесины. Хоть землю греби, хоть опавший лист.

Когда она отошла, Крендель спросил:

– А вы не знаете, как нам найти Кожаного?

– Да вон он стоит, – сказал Никифоров, отмахиваясь. – Вон он стоит, Кожаный. В кожаном пальто.

Человек, на которого указывал Никифоров, стоял к нам спиной. В этой слегка сутулой, длинной и узкой спине чудилось что-то парикмахерское.

Над кожаными острыми плечами виднелась кожаная кожаная кепка, а снизу, из-под пальто, торчали блестящие хромовые брюки и ботинки бычьего цвета.

Крендель подошел к кожаной спине и, робея, кашлянул.

Спина хрустнула – человек обернулся. К моему изумлению, он и спереди был затянут в кожу. Из распахнутого пальто виднелся замшевый жилет, перепоясанный сыромятным ремешком.

Из-под жилета – кожаная майка.

– В чем дело? – спросил Кожаный. Голос его был скрипуч и хрустящ.

– Мы насчет обстригания, – начал Крендель и растерялся. – Не стригли ли вы… Мы из Москвы… Насчет стрижки-брижки…

Крендель махнул рукой, хотел пояснить, но не смог. В Карманове он чувствовал себя неуютно. В Москве-то, да еще в Зонточном, он бы сразу взял парикмахера за кожаные бока, а тут потерял лицо и замямлил:

– Не приносили ли вам стричь… Бывает, что приносят… Конечно, и в Москве обстригают, но…

– О какой стрижке идет речь? – надменно сказал Кожаный и вынул из кармана руку в замшевой перчатке. В руке он держал небольшой портсигар из крокодиловой кожи.

– Нам сказали, что вы обстригаете… – неуверенно пояснил Крендель.

– Я – обстригаю?! Что за чушь?! Я и ножниц-то сроду в руках не держал. Вот алмаз – пожалуйста. Режет любое стекло, в какую хочешь сторону.

Он вытащил из портсигара небольшой предмет, похожий то ли на молоточек, то ли на гриб опенок, с железной головой и деревянной ножкой.

– Почем? – громко сказал кто-то за моей спиной.

Я оглянулся. За нами стоял Веснушчатый нос, тот самый, что приставал в тамбуре с вопросами к Усачу в шляпе.

– Почем? – спрашивал Нос, наваливаясь мне на плечи и разглядывая алмаз.

– Червонец.

– Даю пятерку.

– Пятерку за алмаз, который режет в любую сторону!

– Пятерка тоже деньги, – веско сказал Нос. – Ну ладно, накину трешку.

– Накинь еще два рубля.

– Да скинь хоть рублишко.

– Нужен алмаз – бери, не нужен – вали, – сказал Кожаный, покачал алмазом и сунул Веснушчатому носу под нос. Тот наклонился, оценивая инструмент глазом, и почему-то понюхал его.

– Ладно, – согласился он. – На деньги – давай сюда алмаз.

– То-то, – говорил Кожаный, пересчитывая деньги. – Три, четыре… семь, восемь… а где еще рубль?

– Может, скинешь все-таки? – предложил Нос, укладывая алмаз во внутренний карман.

– Я те скину! – рассвирепел Кожаный, хватая покупателя за рукав и норовя добраться до внутреннего кармана. – Ребята, держи его!

Крендель подскочил к покупателю справа, нажал в бок:

– Слышь, парень, не шути!

– Ладно, ладно, успокойся, – сказал Веснушчатый, отталкивая Кренделя. – Обложили со всех сторон.

Он вынул из кармана рубль, отдал продавцу и исчез в толпе.

Кожаный запахнул пальто и, даже не кивнув нам, пошел в другую сторону.

Крендель потерянно глядел ему вслед. Да, в Карманове он был не в своей тарелке. Его тарелкой был Зонточный, а здесь все шло по-другому, даже воздух здесь был особый, кармановский, пропахший пивом, подсолнечными семечками.

– Я, кажется, не то говорил. Надо было спросить про монахов.

– Еще бы, – подтвердил я.

– А ты что ж молчал! – рассердился Крендель, схватил меня за руку и потащил к выходу. – Ищи кожаную спину!

Мы побежали через рынок, и я крутил головой, но не видел уже нигде кожаной спины. Да и вообще спин как-то не было видно:

рынок то глядел исподлобья,

то поворачивался боком,

то показывал ухо,

золотой зуб,

кудрявую челку,

и только когда мы подбежали к выходу, рынок вдруг повернулся спиной.

Выпуклой и вогнутой, черной и коричневой оказалась спина Кармановского рынка, но ничего кожаного не было видно в ней.

Зато я заметил желтую бочку на колесах, а у бочки с кружкой кваса в руке стоял Веснушчатый нос. Рядом – Усач в соломенной шляпе. Он тоже держал в руках кружку, из которой высовывалась белая папаха пены. Сунув усы в эту папаху, Усач разглядывал алмаз-стеклорез, который держал в другой руке.