«„СПЕЦИАЛЬНЫЙ ГРУЗ!“ В дирекцию Хапаг-Ллойд, А.О. Баллиндамм, 25, ГАМБУРГ.
Весьма почтенные дамы и господа! В ходе проведения исследовательской работы по поиску исчезнувшей ЯНТАРНОЙ КОМНАТЫ и прочих сокровищ из дворца Царского Села я натолкнулся на принадлежащее вашему пароходству судно „Патриа“. 22 января это судно немецких военно-морских сил находилось в ПИЛЛАУ и использовалось в качестве командного пункта и жилого помещения. 24–26 января 1945 года на него были перегружены с легкого крейсера „ЭМДЕН“ САРКОФАГИ генерал-фельдмаршала фон ГИНДЕНБУРГА и его супруги вместе с еще не установленным СПЕЦИАЛЬНЫМ ГРУЗОМ. Это быстроходное судно вашего пароходства, построенное в 1938–1939 годах, взяло курс на СВИНЕМЮНДЕ — ШТЕТТИН. Далее гробы были перевезены через ПОТСДАМ в БЕРНТЕРОДЕ — ЭЙХСФЕЛЬД, а СПЕЦИАЛЬНЫЙ ТРАНСПОРТ — „СОКРОВИЩА ИСКУССТВА“ — поступил туда не в полном составе, не установлено, куда делась остальная его часть. Прошу незамедлительно предоставить мне для изучения все имеющиеся в вашем распоряжении документы на это судно и его тогдашний экипаж, а также прошу поскорее выдать мне списки оставшихся в живых офицеров и членов экипажа. Я готов в любое время вступить в контакт с вашими представителями как по телефону, так и лично для выяснения данного вопроса.
С большим приветом к вам — всегда ваш Георг Штайн»
«Калининград, Фонд культуры.
В БЛИЖАЙШЕЕ ВРЕМЯ я напишу Вам подробное письмо о всех наших невеселых делах, а пока могу сказать, что в последние несколько лет наш отец, Георг Штайн, становился все более нервным, нетерпимым, характер его менялся на глазах. То он был весел, распевал песни и как-то шумно, неестественно смеялся по любому случаю, то мрачнел, грубил, швырялся мебелью и посудой и пил до бесчувствия, запершись у себя в комнате».
«НАША ВСТРЕЧА ПРОИЗОЙДЕТ В ГДАНЬСКЕ! Рад, что Вы нашли возможность приехать в Польшу. Как только Вы окажетесь в Гданьске, тотчас опустите открытку „до востребования“, с указанием Вашего отеля. Я сообщу Вам все, что мне известно по пароходу „ПАТРИА“, „ГУСТАВУ ГУСТЛОВУ“, „ГЕНЕРАЛУ ШТОЙБЕНУ“, а также о том, как проходила экспедиция под кодовым названием „АКУЛА“. Вы же мне предоставляете ВСЕ ИМЕЮЩИЕСЯ МАТЕРИАЛЫ по затопленным в Балтийском море немецким судам. Если будете что-либо писать о нашей встрече и переговорах, то мое имя МАРЕК. Со своей стороны я тоже гарантирую, что не буду Вас именовать Вашим подлинным именем, если буду давать какую-либо информацию о нашей встрече в Гданьске».
Поезд трогается, серый, продутый сырым зимним ветром перрон плавно откатывается назад. Кто-то машет рукой, кто-то куда-то бежит, носильщики катят пустые тележки, лица у них серые, раздраженные. Сыплет пушистый сырой снег, поезд набирает скорость, и перрон, Белорусский вокзал, Москва — все остается позади, за плотной стеной усиливающегося снегопада. Иностранная комиссия нашего писательского союза наконец-то откликнулась на мою просьбу, оказала серьезную поддержку, и вот я еду в Польшу. Вначале в Варшаву, где я хочу добыть чертежи «копилок», стоящих на площадях, в вокзалах и отелях, изучать технологию их обслуживания и охраны, потом — в «Город Марии» Мариенбург, называемый ныне Мальборк, в крупнейший замок Европы, мальборкский, в гнездо Тевтонского ордена, где несколько лет Великим Магистром ордена был, так сказать, «наш» человек, Ульрих фон Юнгинген, проходивший в начале XV века боевую практику в качестве комтура (коменданта, командира) замка «Бальга». Затем — поездка в Ольштын, где я надеюсь увидеться с подполковником Нувелом, о котором мне писал Болеслав. И — в Гданьск. На встречу с «Мареком».
Мы, трое пассажиров, ворочаемся в тесном купе, пытаемся куда-нибудь рассовать наш небольшой багаж. Все же отечественные вагоны попросторнее, чем эти спальные, польские. Ну вот, кое-как устроились. «Панове желают хорбаты?» — предлагает проводник. Панове желают. Проводник, принеся стаканы с чаем, просит тотчас рассчитаться: «Нет, прошу бардзо панов, хорбаты стоит не 5 копеек, это уже не Россия, Панове, а 50. Дзякую бардзо, если кто еще пожелает, прошу бардзо постукаться в дверь. В любое время суток, Панове, но ночью хорбаты будет стоить рубль стакан, да-да, ночью двойная цена, Панове, так живет вся Европа…»
Быстро темнеет. Поезд катит в Брест. Все устали, а потому решаем, что лучше лежать, чем сидеть, и после некоторого изучения рычагов, пружин и широких ремней устанавливаем еще две, одна над другой, полки, а вскоре и устраиваемся на них. Я, как самый легкий, вскарабкиваюсь наверх, а мои соседи вталкиваются на свои лежаки с некоторыми трудностями, оба люди крупные, рыхлые.
Устраиваюсь поудобнее, зажигаю над головой лампочку и выволакиваю из папки груду бумаг. Почитаю перед сном. Путь дальний. Надо освежить в памяти все, что я уже знаю по второй, «морской» версии Георга Штайна. Какие-то блеклые огни мелькают за окном. Мне надо на запад, но вместо этого я вначале ехал на восток, в Москву… Я уже двое суток в пути, еще сутки мне предстоит провести в этом тесном, душном вагоне. Как все глупо! Если из Калининграда ехать на машине, то на весь путь до Гданьска ушло бы всего два часа! Тридцать километров до границы и там, кажется, шестьдесят. Два часа — и трое суток! Я побывал у нескольких областных руководителей, просил: дайте разрешение ехать на своей машине, ну какой смысл тратить на дорогу, туда — сюда, шесть суток вместо четырех-пяти часов? Увы, нельзя. Но почему «нельзя»? — Нельзя, потому что — нельзя, вот и все. Ладно, черт с ним, еду поездом, но почему десятки тысяч тонн грузов из Польши, ГДР и других стран Европы для Прибалтики везут вот таким «колесом», через Брест, когда можно было все это транспортировать напрямую, через Калининград? «Нельзя!» Говорят: «Скупой платит дважды», а неразумный — не трижды ли? Да черт с ними, этими майорами, полковниками, секретарями, председателями, штабами, управлениями, запрещать — это суть их жизни, деятельности: разреши, так и окажется, что масса людей вообще не нужна, я же попытаюсь все же вернуться не через Москву, а напрямую. Попрошу, чтобы мои польские друзья подвезли меня к границе, документы у меня в порядке, может, и пропустят домой, почему бы и не попробовать?
Однако что нам уже известно по этой второй, очень важной «морской» версии Георга Штайна?
«ХАПАГ-ЛЛОЙД, Акционерное общество.
Весьма почтенный господин Штайн. Мы приняли к сведению Ваше письмо от 5-го сего месяца, в котором вы запрашиваете разрешение на ознакомление с делом судна „ПАТРИА“, а также адреса еще живущих офицеров и членов экипажа. По известным причинам и принимая во внимание закон о защите прав человека, мы не можем выдавать конфиденциальные дела посторонним лицам, тем более пересылать их… Исследуемый Вами случай нам, к сожалению, мало известен, тем более что он связан с периодом третьей империи, и, не зная личностей, тем более за указанный период, мы не можем дать никаких справок. Рекомендуем вам обратиться во Фрейбург, в военно-морской архив, к господину Форрвику.
С дружеским приветом Отто И. Зайлер».
Вот так «дружеский привет»! Представляю, с каким нетерпением дожидался Георг Штайн вестей из Хапага. И какую он испытал досаду, открыв конверт. И тотчас отправил в Хапаг новое послание.
«Весьма почтенные господа! Мне не встречались еще люди подобные г-ну Зайлеру, которые бы так нагло поступали… Своим письмом от 23 августа 1984 года вы осрамили себя с ног до головы.
С дружеским приветом — Г. Штайн».
Судя по всему, больше никаких сообщений из ллойдовского акционерного общества он не получил. Да, что-то с ним происходило. Все чаще в архиве попадаются письма, написанные будто бы и не им, добропорядочным, наделенным юмором и большим терпением Георгом Штайном. В письмах звучит досада, раздражение. Собственно говоря, тут все понятно: кто-то что-то знает, но скрывает, утаивает такие важные — нет, не только для него, а для всего человечества — сведения! Все засекречено, запечатано, заштамповано черными грифами: «Совершенно секретно», «Без права информации»! Да, он получает ответы из множества ведомств, архивов, институтов, порой подробные и вежливые, но какие-то зыбкие, неясные: намеки на сведения, но не сами сведения! Время уходит. Сил все меньше. Долги, которые все растут, нервы не выдерживают…
