— Какой ужас, — вскричал я. — Чтобы Флорентиец узнал, как я подслушивал. Только этого не хватало. Надеюсь, вы ему этого не скажете.

И. заразительно рассмеялся.

— Да разве ты, Лёвушка, мне что-нибудь говорил. Вообрази, насколько мысль и силы Флорентийца выше моих, и поймёшь всю нелепость своей просьбы. Но успокойся. Этот маленький факт — один из крохотных университетов твоего духа, которых бывает сотни у каждого человека в его простом дне. У того, кто стремится к самодисциплине и хочет в ней себя воспитать.

Я получил письмо и телеграмму от Ананды. Он сегодня выехал из Москвы. Если его путешествие будет благополучно, в чём я не сомневаюсь, он появится здесь через шесть дней. Я хотел бы, чтобы к этому времени ты прочёл книгу, которую я тебе дам. Тогда ты несколько лучше поймёшь, к чему стремится Ананда, чего достигли Али и Флорентиец и что, может быть, когда-нибудь постигнем и мы с тобой, — мягко приподнимая меня со скамьи, сказал И.

— О Господи! До чего же вы добры и благородны, Лоллион. Ну как вы можете сравнивать себя с невоспитанным и неуравновешенным мальчишкой. Если бы я хоть сколько-нибудь, в чём-нибудь мог походить на вас, — чуть не плача, отвечал я моему другу.

Мы двинулись из сквера по знойным улицам, расцвеченным красными фесками, как мухоморами.

— Сегодня мы с тобой пойдём обедать к Строгановым. Анна хочет отпраздновать в семейном кругу своё начинание, — сказал И. — Мы должны заказать цветы на стол и торт. А также не забыть о розах для всех присутствующих дам.

— Я очень сконфужен, — сказал я. — Я никогда не бывал в обществе, а тем более на большом обеде, и совсем не знаю, как себя вести. Было бы лучше, если бы вы поехали туда один, а я бы почитал дома книгу.

— Это невозможно, Лёвушка. Тебе надо приучаться к обществу и становиться примером такта и воспитанности. Вспомни о Флорентийце и наберись мужества.

— Не могу себе даже вообразить, как это я войду в комнату, где будет полно незнакомых мне людей. Я непременно или что-нибудь уроню, или буду ловиворонить, или не удержусь от смеха, если что-то покажется мне смешным, — недовольно бормотал я.

— Как странно, Лёвушка. Ты обладаешь большим литературным талантом, наблюдательностью и чуткостью. И не можешь сосредоточиться, когда встречаешься с людьми. Войдя в гостиную, где, вероятно, все соберутся перед обедом, не топчись рассеянно в дверях, ища знакомых, чтобы с кем-то поздороваться. Оглядись спокойно, найди глазами хозяйку и иди прямо к ней. На этот раз следуй за мной и верь, что в этом доме твоя застенчивость страдать не будет.

Мы прошли за угол и столкнулись лицом к лицу с капитаном. Обоюдная радость показала каждому из нас, как мы успели сдружиться. Узнав, что мы ищем цветы и торт и очень бы хотели отыскать фиалки — любимый цветок Анны, капитан покачал головой.

— Торт, хоть с башнею, с мороженым и без него, купить ничего не стоит. Найти хорошие цветы в этот глухой сезон — вот задача, — сказал капитан. — Но так как вы хотите порадовать ими красавицу, какую только раз в жизни и можно увидеть, стоит постараться. Зайдём к моему знакомому кондитеру, он выполнит заказ с восторгом, потому что многим мне обязан. А потом сядем в коляску и помчимся к моему другу-садоводу. Он живёт в верстах трёх от города. Если только есть в Константинополе хорошие цветы и фиалки, они у вас будут.

Быстро, точно по военной команде, мы прошли ещё две улицы и завернули в довольно невзрачную кондитерскую. Я был разочарован. Мне хотелось сделать заказ в блестящем магазине; здесь же я не ожидал найти ничего из ряда вон выходящего.

И, как всегда, ошибся. Пока капитан и И. заказывали какие-то мудрёные вещи, хозяйка, закутанная с ног до головы в чёрное покрывало, подала мне пирожное и бокал холодного, тёмно-красного питья. Ничем не прельстило меня ни то, ни другое, но когда я взял в рот кусочек, то немедленно отправил туда же всё, что осталось. Запив пирожное холодным питьём, я мог только сказать:

— Капитан, это Багдад!

Капитан и хозяева засмеялись, мои спутники потребовали себе багдадское волшебство, а я справился со второй порцией не менее быстро, чем с первой-

Капитан нас торопил; мы сели в коляску и понеслись по сонному городу, лениво дремавшему под солнцем.

— Вот и суди по внешнему виду, — сказал я капитану. — Я не понял, зачем вы пошли в такую невзрачную кондитерскую. А вышло так, что, очевидно, вечером кое-кто проглотит язык.

Капитан смеялся и рассказывал нам с юмором о своих многочисленных бедах. И очень скромно упомянул о том, что всю пароходную бедноту, задержанную в Константинополе из-за ремонта судна, устроил за свой счёт в нескольких второразрядных гостиницах.

— Всё бы ничего, — вздыхал он. — Только дамы из первого и второго классов замучили. И зачем только созданы дамы, — комически разводя руками, говорил он.

— Вот бы посмотрел на вас, если б не было дам. Ваши жёлтые глаза никогда не становились бы глазами тигра, и вам было бы адски скучно командовать одними мужчинами.

— Лёвушка, вы уже второй раз всаживаете мне пулю прямо в сердце. Хорошо, что сердце у меня крепкое и ехать уже недолго. Знаете ли, доктор И., если бы вы отпустили этого молодца со мною в Англию, он бы, чего доброго, прибрал меня к рукам.

И. улыбнулся и принялся рассказывать, как хорошо всё сложилось в судьбе Жанны. Капитан внимательно слушал и долго молчал, когда И. окончил свой рассказ.

— Нет, знаете ли, я, конечно, только морской волк. Но чтобы Анна вязалась в моём представлении со шляпами! Никак не пойму, — Анна — богиня… и шляпы! — всё повторял капитан.

— Но ведь для шляп нужна толпа людей, — сказал я.

— Ах, Лёвушка, ну какие это люди. Это дамы, а не женщины. Но вот мы скоро и приедем. Обратите внимание на эту панораму. Тут все дамы сразу из головы выскочат.

И действительно, было на что посмотреть, и нельзя было решить, с какой стороны город казался красивее.

Но рассматривать долго не пришлось; мы остановились у массивных ворот высокого, глухого забора. Капитан позвонил в колокольчик, и юноша-турок сейчас же открыл калитку.

Переговорив с ним о чём-то, капитан повёл нас в глубь сада. Вдоль дорожек росли всевозможные цветы. Много было таких, каких я ещё никогда не видел. По дороге капитан сорвал небольшой белый благоухающий цветок и подал его мне.

— Все джентльмены в Англии, одеваясь к обеду, вдевают в петлицу такой цветок. Он называется гардения. Когда будете сегодня обедать, возьмите, в память обо мне, этот цветок. И подарите его той, которая вам больше всех понравится, — сказал он, беря меня под руку.

— В вашу честь приколоть цветок могу. Но обед, куда я пойду, не будет восточным пиром. И для меня там не будет ни одной женщины, как бы они все ни были красивы. В моём сердце живёт только мой друг Флорентиец, и ваш цветок я положу к его портрету, — ответил я.

Капитан пожал плечами, но ответить ничего не успел. Навстречу нам шёл огромный, грузный турок, такой широкоплечий, что, казалось, он сможет поднять весь земной шар. Это и был хозяин оранжерей, приветствовавший капитана как сердечного друга. Опять я подумал, что если судить по внешности, я бы поостерёгся этого малого, а вечером обязательно обошёл бы его подальше.

У хозяина оказались чудесные орхидеи, были и пармские фиалки. И. вместе с капитаном заказал какие-то причудливые, фантастические корзинки из белых орхидей, розовых гардений и роз. Фиалки мы должны были преподнести Анне, а розы её матери и Жанне.

Нагруженные лёгкими плетёными корзинками, где в сырой траве лежали цветы, мы вернулись втроём в отель. Времени только и оставалось, чтобы переодеться и ехать к Строгановым. Капитан сидел на балконе, и до меня долетали обрывки его разговора с И. И. говорил, что вскоре приедет Ананда, с которым он обещал его познакомить. Кроме того, он пообещал капитану ввести его в дом Строгановых, чтобы тот мог послушать прекрасную игру и пение Анны.

— Я буду вам более чем благодарен, доктор И. Вечер, проведённый с вами в обществе красавицы-музыкантши, даст мне, быть может, силу отнестись к таланту по-иному; чем талантам сценических деятелей, выступающих за плату. Однажды каверзный Лёвушка царапнул меня по сердцу, спросив, как бы я отнёсся к жене, играющей для широкой публики. И я до сих пор не знаю ответа на этот вопрос, — задумчиво говорил капитан.