— Ой, какой паршивый бедняк. Молвит без выражения, щечки пухлые, ладошки нежные. Но не кручинься, знаю, как тебе помочь.

С этими словами смертник взялся увлеченно обшаривать дутые карманы оторопевшего толстяка. Его усилия были вознаграждены ответным звоном кошеля, который тут же сменил владельца.

— Вот теперь ты бедняк. Чуешь перемены? — отстранившись и окинув толстяка оценивающим взглядом, удовлетворенно заключил Пол-лица.

Горестно зыркнув на котомку смертника, вместившую изъятое богатство, толстяк согласно понурил голову.

— Да ты присмотрись-ка к нему получше! Не наш ли это давний знакомец? Правильник из деревни? — выплюнув изо рта кусок плаща, воскликнул летунец. — Вон и сапожки приметные. А в кустах полная корзинка

яиц. Видать вынудил старосту выскрести все, что было.

— И впрямь! Как же я сразу не углядел-то? Чем обязан такой чести? Не каждый день доводится повстречать правильника свившего гнездо в боярышнике на манер дрозда, — с притворным изумлением всплеснул руками Пол-лица.

Толстяк раскраснелся, устыдившись собственного неумелого актерства, тотчас изобличенного смертником. Бессмысленная потеря кошеля наполнила сердце необоримой яростью, требовавшей немедленного возмездия. Правильник осмотрелся в поисках хоть какой-то поддержки, но среди зарослей не обнаружилось селян во главе со старостой, способных прийти на выручку. Лишь заяц, притаившийся в шиповнике, испуганно косился на чужаков, явно не собираясь заступаться за толстяка.

— А я изредка сталкиваюсь со смертниками, спешащими в закрытый для них город, — с тихой ненавистью прошипел правильник.

— Этот дрозд-переросток еще и огрызается. Ну ничего, сейчас я тебе крылышки-то пообломаю, — скаля острые зубы, проскрежетал летунец.

— Ты не устрашишь служителя судьбинных правил, отродье, — не очень уверенно выпалил толстяк, трусливо пятясь к кустам.

— Не стоит марать зубы о всяких наушников, Лёт. Бедняга просто вожделел выслужиться. Задумал, небось, выследить меня у города и попробовать изловить. Дивлюсь, как не поленился лезть в такие дебри, — отговорил уже изготовившегося напасть летунца, ухмылявшийся смертник.

— Так что же, отпустить его? Он же вмиг все растреплет. Еще скажи кошель ему воротить, — разочарованно щелкнул зубами летунец.

Заплывшие глаза толстяка, доблестно ожидавшего решения своей участи, вспыхнули надеждой.

— Трепать особо не о чем. Я ничего запретного пока что не сделал. Вдобавок ему еще дойти до города надо, чтобы кому-то поведать об увиденном, — равнодушно махнул рукой Пол-лица.

— Понял тебя. Отнимем ему ноги. Тогда он точно не дойдет, — внес свежее предложение летунец.

Толстяк медленно осел на траву, а на его сморщенном лбу проступила испарина.

— Отнимем сапоги, — поправил Пол-лица. — Босым он до заката в город не доберется, а мы уже дело справим.

Тут же велели стягивать сапоги, да убираться побыстрей, и правильник, браня про себя окаянную парочку, повиновался. Преследуемый заливистым смехом мучителей, он, словно обезумевший кабан, бросился через нехоженые заросли в сторону полей, долго еще не осмеливаясь остановиться.

На большак смертник вышел с восходом. Низкое солнце высветлило дорогу до самых предместий, где уже вовсю окрестные поденщики осаждали мимоезжих купцов. В утренней суете никому не было дела до пришлого странника, краем уха слушавшего пересуды баб у колодца и споры возниц около скарба какого-то богатея. Разговор каменщиков, судачивших о новой городской стене, вызвал у смертника живейший интерес. Задержавшись у конюшен, он дослушал беседу, а затем свернул в ближайший проулок, загроможденный старыми возами. Тревожно озираясь, Пол-лица принялся копаться во внутренних карманах плаща.

— Чтоб у меня хвост отсох, ты, предпочтешь каменщика. Мне больше по душе та дочка бочара, что по слухам скоротала минувшую ночь на сеновале с хвастливым пастушком, — подал голос из бурдюка осмотрительно молчаливый летунец.

— Мне тоже. Одна препона, я не похож на дочку бочара, — нашарив обманную личину каменщика, посетовал Пол-лица.

Нацепив невзрачную вещицу на правое запястье, смертник оставил захолустный проулок, вновь очутившись среди стечения народа. Теперь его путь пролегал в направлении видных вдали зубчатых стен, довлевших над скопищем обшарпанных халуп.

Пропускать в город начали с восходом, но очередь, протянувшаяся через бревенчатый мост, двигалась лениво, завершаясь прямо у подножия взгорья. Пол-лица встал в конец волнующейся людской колонны, предавшись нудному созерцанию рва оплывшего от дождей. Изредка на взвозе возникали конники сановитой наружности и сопровождаемые ненавистными взорами простонародья без ожидания рысили в город.

Когда Пол-лица достиг распахнутых арочных ворот, обитых пластинами железа, солнце уже забралось на конек высоченного амбара. Уместившийся за колченогим столом привратник сонно водил пером, с завистью косясь на пару стражников оседлавших бочки.

— Ну, кто таков? — бросил лысоватый привратник, неохотно обнаружив представшего перед ним Пол-лица.

— Так стал быть каменщик я. Говаривали, тута стену новехонькую кладут. Дай думаю дойду, может сгожусь куда. Вот я стал быть и пришел, — залопотал новоявленный каменщик.

— Личину предъяви, — процедил привратник.

Засучив рукав, Пол-лица выставил напоказ недавно надетый браслет, но умученный привратник не пожелал даже мельком взглянуть на подделку.

— В котомке что? С молотами, ножами, кельмами в город каменщикам не дозволяется, — убористо черкнув что-то в измятом свитке, бесстрастно сообщил привратник.

— Так ведь снедь, одежа кой-какая.

— Глянь-ка, — пихнув молодого стражника в бок, распорядился привратник.

Стражник, кряхтя слез с бочки и, подойдя к смертнику, повлекся за котомкой с очевидным намерением пошуровать в ней.

— Дожили, средь бела дня обирают! — булькающим голосом возмутился летунец.

— Чего ты брякнул?! — свирепо выдохнул стражник, туповато

уставившись на сомкнутые уста липового каменщика.

На мгновенье замешкавшись, Пол-лица повернулся и, обвинительно указав на стоявшего позади дубильщика, отоврался:

— Это он.

Стражник было ринулся на опешившего дубильщика, но волна вони

остановила его в шаге от цели.

— Выходит, ты? — рыкнул страж ворот, прикрыв нос рукавом.

Дубильщик в страхе отпрянул и, срываясь на крик, попытался оправдаться:

— У него за спиной! Бурдюк говорящий.

— Бурдюк говорящий значит? А говорящий кулак, ты, видал?! — как следует размахнувшись, взъярился стражник.

Раздался звонкий шлепок, кто-то в очереди одобрительно присвистнул, а дубильщик полетел задом на створку ворот.

— Ну, сызнова, — преспокойно подкручивая седые усы, оценил случившееся второй стражник.

— Чего остолбенел? Проходи, — раздраженно отбросил перо привратник, обращаясь к смертнику.

Последний не заставил себя упрашивать и спешно покинул место зачинавшейся драки. Конечно, ни к какой новой стене мнимый каменщик не отправился. Вместо этого он прошагал мимо скобяных лавок, обошел переулком усталый отряд стражи и в начале новой улочки замедлил поступь. Улочка оказалась паршивой. По обе ее стороны основательные цеховые дома перемежались с лачугами для бедноты, стесненными группой сложенных из известняка зданий. К одному из таких строений со скромным двориком за сплошной оградой и устремился Пол-лица.

Улочка могла показаться нелюдимой, но стоило чужаку вступить в ее пределы, как тут же из неприметных закоулков высовывались отощалые фигуры в рванье. Пол-лица видел руки, выброшенные вперед, подобно баграм, ощущал на себе липкие взгляды. Увиливая от нищих, будто зверь от загонщиков, он не обратил должного внимания на подобравшегося сзади деловитого субчика в мешковатом рубище. Следуя за смертником неслышной тенью, субчик с особым интересом присматривался к котомке, ничуть не смущаясь торчащей из бурдюка рыбьей головы. Его, по всей видимости, мало занимали причуды других людей, а вот их вещички волновали куда больше. Нервно почесав свежий шрам, красовавшийся на месте правого уха, субчик, наконец, решился. Вытянув четырехпалую руку, он уже собирался ухватить призывно качавшуюся котомку, но его осадил вкрадчивый голос из бурдюка: