— Интересно. Что-то еще?

— Пожалуй, что нет. Лучше отвезите этот талисман в Москву и обратитесь к ученикам академика Шкловского Вениамина Александровича. Может они что-то предметно ответят на ваши вопросы.

— Мы уже были в Москве — скривился на это Бен Тригот — они и этого не смогли сказать, что сейчас озвучили вы, господин профессор.

— Хм, да? — я снова взял в руки диск, говоря — интересно, интересно.

И внезапно, переворачивая диск, чтобы еще раз посмотреть на неизвестную мне руну, почувствовал неожиданную боль. Посмотрев на пальцы, я увидел они все в крови, даже не заметил, как порезался. Анастасия заполошенно достав носовой платок кинулась остановить мне кровь, но у нее это не получилось. Кровь из меня брызгала потоком на диск, на стол, словно у меня были порезаны артерии.

Теряя сознание я услышал, как сквозь вату мужской голос.

— Чую родную кровь. Чего ты хочешь потомок?

— Ничего!!! — я был просто ошарашен и сквозь нарастающую боль не мог адекватно реагировать.

— Так не бывает — через мгновение раздался задумчивый голос в моей голове — хорошо, быть тебе радужным!

Голос произнес эти слова и последнее, что запомнил, это испуганное лицо переводчицы, которая что-то кричала и силуэты вскочивших мужчин. Затем провал в темноте, боль, меня выворачивает наизнанку и я, теряя сознание куда-то улетаю.

Приходил в себя очень тяжело и болезненно, настолько, что даже веки открыть было очень тяжело, словно поднимаешь броневые заслонки. В первый раз, когда открыл глаза у меня моментально все закружилось, аж до тошноты. Смог открыть глаза где-то через часа два да и то только с четвертой попытки. Опять все закружилось, но я твердой волей прекратил кружение, эти усилия мне вылились в тошноту и извергания из желудка желчи.

От слабости снова провалился в бессознательное состояние и не помню, когда очнулся вновь. В этот раз головокружения не было, осталась только легкая тошнота, но это было терпимо. Снова вспомнился ГУЛАГ, когда я в первый раз заболел дизентерией. Тогда думал все, конец мне пришел, но мой организм не хотел умирать и я чудом выкарабкался из лап костлявой. Сейчас же у меня было точно такое же состояние, как тогда, когда я пришел в себя после продолжительной болезни в изоляторе.

Мне врачи изредка делали уколы и тогда мой могучий организм сам себя начал излечивать и после болезни наступила страшная слабость. Сейчас у меня было точно такое же чувство бессилия, как тогда в лагере. Я с удивлением рассматривал бревенчатые стены и такой же потолок с щелями, забитыми мхом. Большой толстый стол из грубых тесанных досок, стоящий на стволах-тумбах в центре избы, грубые лавки с двух сторон и самое меня поразили оконные проемы без рамы, стекол и других атрибутов современной цивилизации.

Оконные проемы были просто вырезаны в бревенчатых стенах, оттуда шел свет в избу и оттуда же задувал свежий ветер. Сам я лежал на деревянных нарах. Ага такие у нас были в лагере, назывались шконки. Вот на такой деревянной кровати я и лежал, накрытый тяжелым одеялом, эх нет, тяжелой звериной шкурой, вон четыре лапы торчат, похожие на медвежьи, только без головы. Память тяжело ворочалась в голове, вызывая вспышки боли, но все равно она ко мне постепенно возвращалась. Наконец я начал вспоминать последнее, что мне запомнилось.

Моя загородная дача, археологи за круглым столом и симпатичная девушка переводчик. Потом радужный, непонятный диск, вспышка боли и я опять теряю сознание. Сколько так пролежал не помню, но пришел в себя не скоро и опять на дворе светло. В этот раз почувствовал себя несколько получше и уже смог оглянуться и первое что проверил это ощупал себя.

Ага, все мужское при мне, но мне показалось, что все части тела какие-то непропорционально маленькие и тогда я поднял руку и посмотрел на нее. До этого боялся это сделать, наверное интуитивно понимая, что изменился. И правда руки у меня были не стариковские, но хорошо развитые и молодые. Ощупал лицо, волосы и ноги. Блин, как плохо нет зеркала. И в этот момент в избу забежала девочка с косичками, увидев меня очнувшегося громко закричала.

— Мама, мама Рик очнулся! — и выбежала на улицу, стуча босыми ногами, продолжая звать маму.

Затем вовнутрь забежали две женщины и много, много детишек, мал мала меньше. На меня напал ступор, когда увидел в чем все одеты. Какие-то мешки с дырками для рук и шеи, перетянутые льняными веревками в поясе и все почти босые, только у женщин одеты на ноги что-то типа шкурок, обмотанных на икрах теми же льняными веревками. Ага, вспомнил из средневековой истории, кажется называются поршни.

Все, атас! Закрыл глаза и снова взглянул, меня по голове словно кувалдой трахнули, аж опять все закружилось и в висках застучало. Похоже таким оригинальным способом ко мне возвращается новая память, память этого подростка. Так начал вспоминать и у меня в мозгу стало двоиться, самая настоящая каша. Я как бы Гриньков Александр Васильевич, бывший профессор кафедры археологии, семидесятилетний пенсионер, а с другой я Рикордо Пассин, четырнадцатилетний сын Аноло Пассина охотника из деревни Пограничье. Во мне смешалось две памяти, отчего опять стало нехорошо.

Пришлось напрячь память профессора и взять процесс в свои руки, вырывая из своей головы куски памяти мальчишки Рико и складывая все образы на полку памяти, приводя все в порядок, мысленно конечно. Мне показалось, что я этим занимался целую вечность, хотя биологически прошло всего наверное минут десять, не больше. Ага, если верить своим внутренним часам и вся эта толпа все время стояли молча, ожидая, когда я вновь очнусь и открою глаза.

Ну, открыл и что дальше? Бум! Опять меня стукнуло пыльным мешком по голове, мгновенная боль и как-будто память пацана прояснилась. Вернее профессор этого сильно захотел. Ага одну женщину зовут Карила, это вроде моя мама, рядом с ней тринадцатилетняя Фема, эта вроде тоже моя родственница, самая старшая из трех сестер, после меня конечно.

Дальше стоят одинадцатилетняя Дария и восьмилетняя Терта, которые выпучив глаза смотрят на меня, как на чудо. Кстати меня очнувшимся первой узнала Терта с двумя косичками и это она всех взбудоражила своим криком в доме. Рядом с моей мамой стояла женщина помоложе и рядом с ней стояло еще трое подростков. Кажется ее зовут, вот черт, опять голова разболелась, ага вспомнил Лусила и рядом трое, два двенадцатилетних близнеца Фор и Бор, с их младшей десятилетней сестричкой Ларой. Это наши соседи, только не помню то ли по дому, то ли по поселку.

О, как, напряг память и всех вспомнил, даже испарина на лбу появилась и я облегченно расслабился. Первой ко мне подошла мама и тихо спросила.

— Рик, ну как ты себя чувствуешь?

— Паршиво мама — ответил ей, напрягая голос — все время слабость какая-то.

— Ничего Рик, главное ты очнулся — облегченно вздохнула мама — мы уж думали все, заберет тебя смертушка, не сможешь выкарабкаться, как твой отец и братья!

— Мама дайте пожалуйста воды — попросил их попить, в горле пересохло, как в пустыне. Интересно всех стоящих передо мной в избе вспомнил, а все предыдущие события стерлись из памяти, как ее не напрягал — мама я ничего не помню, ни про отца, ни про братьев.

— Ладно, ты пока отдыхай и поспи еще — сжалилась надо мной мама, видя мое состояние — если потом не вспомнишь, я тебе все сама расскажу — и дала мне выпить настойку, которую принесла одна из моих сестер, после чего я мгновенно заснул.

После суток сна меня в первую очередь сводили в туалет. Ходить я сам не мог, поэтому обошлись деревянным горшком. Потом покормили мясным бульоном, мама сказала, что больше нельзя и я еще сутки отдыхал. Потом мама села рядом со мной и начала свой неторопливый рассказ, предварительно спросив, не вспомнил ли я свою прежнюю жизнь?

Мама слабо знала географию, но точно помнила, что граничит наше государство с северным королевством Сишу, населенное неграмотными и дремучими северными варварами, а живем мы оказывается в самой просвещенной и цивилизованной империи Зандр на самой ее северной границе. Наш поселок назывался Пограничным и был вольным, никому не принадлежащим. Само село было большое и состояло примерно из трехсот дворов и командовал всем выборный Совет, который избирал старосту на пять лет.