Она засунула его в конверт, взяла двумя пальцами, словно дохлую крысу, обошла вокруг дома и выбросила конверт в мусорный ящик. Затем вернулась на крыльцо, подобрала портфель, еще раз огляделась по сторонам и вошла в дом, с громким стуком захлопнув за собой дверь.

В ту ночь она почти не спала. Стоило Вирджинии закрыть глаза, как у нее начиналось сильнейшее сердцебиение. Все, что с ней происходило, было самым откровенным безумием. Она чувствовала, что нервы у нее на пределе. Обладает Карсвелл на самом деле какими-то оккультными способностями или нет, действительно в ее жизни происходило нечто мистическое или против нее развязана тонко продуманная и хорошо организованная психологическая война – в любом случае Карсвелл практически добился своего.

Вирджиния лежала на кровати с открытыми глазами, глядела в потолок и помимо желания снова и снова вспоминала тот календарь, в котором были вырваны страницы после 18 ноября – дня, когда исполнялось ровно три месяца с ее пресловутой встречи с Карсвеллом. И, конечно, это сразу же напомнило ей надпись, которую она увидела на автобусе в тот злосчастный день: «Джон Харрингтон. У него было три месяца». А последнее воспоминание неизбежно выудило из памяти всю историю, рассказанную вдовой Джона.

Если она на самом деле его вдова, подумала Вирджиния, беспокойно ворочаясь в своей одинокой постели. Но ведь я ей позвонила, а не она мне, и только после того, как Элизабет дала мне ее номер телефона. Значит, если Беверли работает на Карсвелла, это может значить только то, что и Элизабет тоже на него работает, а подобная логика может завести ох как далеко…

– Бред какой-то! – произнесла Вирджиния вслух, прижав подушку к груди.

Таким образом, я сама работаю на Карсвелла, подумала она. Он же хочет, чтобы я так думала. Он хочет, чтобы я усомнилась во всех и во всем. Он хочет изолировать меня, отрезать от всего остального мира.

Вирджиния застонала. И существует только один способ прекратить кошмар, только один способ остановить безумие. Элизабет была права, когда в тот день говорила, что мы все еще живем в мужском мире, нравится это нам или нет. И, в конце концов, чем она рискует? Карсвелл, при всем его былом влиянии, уже явно подходит к закату. А она, несомненно, на подъеме. Неужели какая-то мерзкая статейка стоит чудовищных нервных пыток, которые ей приходится теперь переживать, и жестокого отчуждения от всего того, что всегда было ей так дорого? И что такого уж чудовищного в поступке Карсвелла? Его просто можно рассматривать как не совсем удачную попытку наставничества. И вообще в какие только игры не играют в академических кругах!

Вирджиния закрыла глаза и глубоко вздохнула. Как ни странно, ей вдруг захотелось спать. Она твердо решила: завтра пойдет в деканат и договорится о встрече с Карсвеллом. Она даст ему то, что он от нее требует.

На следующее утро Вирджиния отправилась в кампус в самой длинной своей юбке. Она прошла прямо к двери кабинета Карсвелла, располагавшегося этажом выше ее кабинета, и постучала. Никто не ответил, дверь была заперта.

Вирджиния ощутила какой-то странный холод, поднимавшийся с пола по ногам, глянула вниз и увидела, как слегка раскачиваются оборки ее платья от ветерка, дующего сквозь щель между ковром и нижним краем двери. Вдруг какой-то непостижимо сильный порыв его поднял ей платье до самых колен, и Вирджиния от неожиданности отскочила к противоположной стене коридора. И только тогда она заметила объявление, аккуратно отпечатанное на специальной карточке и прикрепленное к двери.

Оно гласило: «Профессор Карсвелл находится в академическом отпуске до конца осеннего семестра. По всем вопросам обращаться в деканат».

– Он оставил адрес, по которому пересылать почту? – спросила Вирджиния секретаршу в деканате, и та молча указала ей на картонную коробку у стены, куда складывалась вся корреспонденция, адресованная Карсвеллу.

К коробке была прикреплена еще одна карточка с аккуратно отпечатанной надписью: «Лаффордское аббатство, Уорвикшир, Соединенное Королевство».

– Оттуда присылают все письма обратно, – не без удовольствия сообщила секретарша. – Почтовое отделение в Уорвике утверждает, что такого адреса не существует.

– И когда же он вернется? – спросила Вирджиния, стараясь не выказывать излишнего интереса.

– После Рождества, – ответила секретарша тоном, в котором слышалось плохо скрываемое удовольствие. – Только к началу зимнего семестра.

– Мне необходимо во что бы то ни стало с ним связаться, – сказала Вирджиния. – Это очень, очень важно.

– Гм… – Секретарша наклонила голову и задумчиво устремила взор куда-то вдаль. Подобный взгляд она использовала со всеми сотрудниками факультета, которым любая их просьба казалась принципиально важной. – Ну конечно, конечно, я вас прекрасно понимаю. Но я даже не представляю, где он может сейчас находиться. Ая ведь знаю, где находятся все, абсолютно все (она имела в виду, естественно, сотрудников факультета).

– А кто-нибудь еще знал, что он уезжает? – Вирджиния чувствовала, что у нее начинают трястись коленки. – Почему мне никто ничего не сказал?

– Не имею ни малейшего представления. – Секретарша бросила на Вирджинию сочувствующий взгляд больших красивых глаз. – Честно говоря, не столь уж многие им интересуются.

Девушка оглянулась по сторонам и немного подалась вперед.

– Строго между нами, профессор Даннинг, – прошептала она, – профессора Карсвелла здесь очень не любят.

Остаток дня Вирджиния провела как в тумане. Если Карсвелла нет, если он уехал из Техаса, то каким же образом он мог организовать всю эту жуткую кампанию против нее? Кто прислал ей календарь, если его самого нет? И кто приклеил маску к ней на окно? Чьи глаза смотрели на нее сквозь прорези в маске? Вне всякого сомнения, у Беверли Харрингтон найдутся ответы на ее вопросы, только вот Вирджиния не желала их слышать. Она была совсем не уверена, что выдержит разговор с Беверли. То, что с ней произошло, весьма печально, но горе довело несчастную женщину до откровенного безумия, до большего безумия, чем то, что отличало Карсвелла. И у Вирджинии не было ни малейшего желания присоединиться к их компании.

Начался ноябрь. Дни стали короче, ночи – длиннее, и даже светлое техасское небо потемнело. Больше двух месяцев прошло с тех пор, как Карсвелл вернул ей статью. Тот, кто (или то, что) следил за Вирджинией, подходил все ближе и ближе. Временами, находясь в одиночестве дома, или пересекая центральную площадь кампуса, или даже стоя в аудитории перед студентами, Вирджиния ощущала чье-то холодное дыхание позади или вдруг замечала краем глаза какое-то непонятное движение воздуха рядом, словно кто-то только что пробежал мимо.

Однажды, проходя по коридору с почтой, Вирджиния почувствовала прикосновение к плечу. Она резко повернулась – и никого не увидела. «У него было три месяца» – гласила надпись на автобусе. А у нее оставалось меньше трех недель. До чего?

Однажды вечером в начале ноября после окончания занятий Вирджиния надолго задержалась в своем университетском кабинете. Засидевшись за компьютером, она и не заметила, как опустились сумерки. Узкий клин флюоресцентного света падал в открытую дверь из коридора, и уже начали зажигаться фонари на центральной площади кампуса, и фигурки студентов, бежавших в библиотеку, отбрасывали длинные, скользившие по траве тени, а на потолочных панелях у Вирджинии над головой появились пятна желтого цвета. В остальном в ее кабинете было темно, горел только экран компьютера. Она решила немного поработать с главой из книги, чтобы хоть чем-то занять консультационные часы, на которые уже давно не приходил никто из ее студентов.

Вирджиния уже довольно долго сидела не двигаясь, ее пальцы застыли на клавиатуре компьютера. Она с большим трудом могла заставить себя даже перечитать главу, не говоря о том, чтобы ее переделывать. Отвернувшись на мгновение от экрана, Вирджиния заметила, как стемнело в кабинете и какие страшные тени собираются по углам. Сегодня ей пришлось припоздниться. Все другие преподаватели, работавшие на ее этаже, разошлись по домам. И никто, подумала она вдруг, не остановился рядом с ее дверью, чтобы пожелать ей спокойной ночи.